— Тот не ест шашлыки! И они громко рассмеялись.
Только через полгода за очередным застольем в той же «Ласточке» Игорь узнал, как его разыграли друзья. Его изумлению, а потом деланному негодованию не было предела. Окна «Ласточки» звенели от хохота дюжины молодых глоток.
Среди друзей Анатолия был еще один замечательный человек — Владимир Трошкин. Воспитанный в семье московских интеллигентов, окончивший музыкальную школу по классу фортепиано, он отличался изысканным вкусом в одежде и хорошими манерами. Владимир следил за модой. Костюмы, которые он носил, всегда были подогнаны по фигуре. Каждый день он менял галстуки, которые украшали заколки. В его присутствии даже закоренелые матершинники старались подбирать более благопристойные выражения. Владимир работал в отделе на канале выезда советских граждан за границу из Москвы и Московской области. Информация от агентуры и доверенных лиц после их возвращения в Москву из загранпоездок проходила через руки Трошкина. Он внимательно прочитывал сотни, а может быть, тысячи бумаг, а потом готовил на их основе аналитические документы для руководства Управления и Главка. В первоисточниках попадались иногда такие перлы, что, как говорится, хоть стой, хоть падай. Со временем он стал собирать эти «изюминки», которые можно было бы озаглавить: «нарочно не придумаешь».
У Владимира было еще одно достоинство — он не курил, поэтому в его кабинете всегда был чистый воздух. Анатолий Барков, тоже некурящий, иногда заходил к нему подышать чистым воздухом. В кабинете, где работал Анатолий, сидело еще трое заядлых курильщиков, каждый из них выкуривал по пачке сигарет в день. Дым стоял коромыслом. Молодой опер тогда еще не знал, что по медицинской терминологии является пассивным курильщиком.
Однажды утром Анатолий встретился с Владимиром в лифте.
— Заходи ко мне через полчаса, покажу кое-что. Анатолий, предвкушая удовольствие, не вытерпел и пришел на 10 минут раньше.
— Слушай. — Трошкин начал читать выписанные в тетрадь «шедевры». — «Рид» владеет пошивочной мастерской, а также английским, французским, арабским и западно-армянским диалектом». Здорово, да? «Изменений во внешнем виде и здоровье «Флюгера» не произошло, за исключением ампутации левой ноги». «В целом, «Мэри» в моральном отношении устойчива, не считая факта ее отчисления с курсов стенографии за многократные связи с мужчинами, помимо мужа».
— Ну, как?
Анатолий хохотал так, что заслезились глаза.
– «Жена «Билла» до замужества работала в школе для девочек, а после замужества перешла на мальчиков».
— Каково? «Проверочный контейнер «Тор», очевидно, хранил в курятнике, поскольку, кроме петушиного пения, ничего, заслуживающего оперативного внимания, при прослушивании контрольной записи не обнаружено».
Да, все это было забавно читать и слушать. Но после таких встреч с Владимиром Анатолий стал по-другому относиться к подготовке своих оперативных документов. На составление справок, отчетов, докладных записок, оформление агентурных сообщений уходила уйма времени. О компьютерах тогда никто и не слышал. Кто умел печатать на машинках, стучали пальцами по клавишам, остальные писали от руки и отдавали материалы машинисткам. Через два — три дня оперработник получал отпечатанный на машинке документ и докладывал, если было что-то важное, начальнику отделения. Так они и жили.
* * *
Стоявший на посту немолодой подтянутый старшина в форме с голубыми петлицами и строгим выражением лица внимательно осмотрел вошедшую молодую девушку — ну, прямо иллюстрация из рекламного кино-проспекта. Она, не робея, направилась к старшине:
— Мне надо поговорить с кем-либо из сотрудников по очень важному вопросу.
Старшина, продолжая разглядывать столь необычную посетительницу, снял трубку внутреннего телефона и сообщил дежурному о подошедшей гражданке. Через некоторое время появился молодой человек и, доброжелательно улыбнувшись, пригласил девушку пройти с ним в кабинет.
Комната разочаровывала своей спартанской простотой. Вот тебе и всемогущий Комитет! Глазу не за что зацепиться. К столу, за который уселся молодой человек, буквой «Т» был приставлен маленький столик. По обе его стороны стояли стулья. Слева от хозяина лежала папка с листами писчей бумаги. Посредине стола, рядом с папкой — письменный прибор, из которого торчали остро отточенные карандаши. Ансамбль завершали два черных телефона, черная же лампа из тяжелого массивного пластика, графин с водой и два стакана. Вот и всё.
Молодой человек доброжелательно улыбался посетительнице: он готов слушать, ему можно, просто необходимо рассказать всё. Он пытался выглядеть этаким простецким малым, но холодные внимательные глаза постоянно следили за лицом девушки. Пауза затянулась.
— Я вас слушаю… — сотрудник вопросительно посмотрел на Гали, ожидая, что она назовет свое имя.
— Гали Бережковская… Галина Наумовна Бережковская, — поправилась Гали. — А вас как я могу называть?
— Петр Андреевич, — ответил молодой человек. — Так что вас привело к нам?
Гали открыла сумочку и, выложив на стол стодолларовую купюру, невинно улыбнулась оперу. Не моргнув глазом, она повела обстоятельный рассказ, отрепетированный и отточенный ею до мельчайших деталей. Гали заранее проработала вопросы, которые, как она полагала, мог задать ей комитетчик. Молодой человек очень быстро понял: прелестная посетительница пришла не зря, ее история имеет определенный оперативный интерес. Извинившись, он прервал рассказ Гали, снял трубку телефона внутренней связи и набрал четырехзначный номер.
— Виктор Федорович, у нас в приемной находится одна гражданка. К нам ее привело дело, которое относится к вашей епархии. Да, хорошо. Он дружелюбно взглянул на Гали и сказал:
— Мы сейчас немножко подождем, придет товарищ, и вы подробно расскажете ему все с самого начала…
Через три часа, отпустив «гражданку Бережковскую», капитан госбезопасности Виктор Федорович Скобелев зашел в кабинет начальника отделения 2-го отдела Управления, майора Крупкина Николая Марковича.
— Бутман — довольно известная личность. Проверил его по нашим учетам. На него ничего не имеется. Бутмана хорошо знают в кругах московской интеллигенции, особенно среди коллекционеров, художников и других богемных деятелей. Считается одним из лучших экспертов по части антиквариата. К его услугам прибегали Третьяковка и Пушкинский музей. На Петровке, правда, кое-что есть. Проходил у них как свидетель по делу о пропаже картин русского авангарда у коллекционера Георгия Костаки, — закончил сообщение Виктор.
— Что у нас есть на Бережковскую? — спросил Николай Маркович Крупкин.
— Довольно занятная дамочка. Начну с внешних данных, так как они многое определяют в ее поведении и судьбе. Очень красивая. Прекрасная фигура. Можно сказать, внешность без недостатков, — Крупкин поморщился и хмуро посмотрел на Виктора. Он не одобрял, когда при нем поднимали женскую тему. Да еще начинали смаковать. Сам он, если бы не жена и дочь, мог бы сойти за девственника. Виктор понял, что слегка увлекся. — Короче, можно сказать, что лицо у нее без заметных уродств… — закончил он описательную часть.
— Ей неполных двадцать лет. Прописана в одной комнате с матерью и младшей сестрой. Отец с семьей не живет. Мать — Софья Григорьевна Бережковская — учительница французского языка. Галина Бережковская закончила 10 классов. В настоящее время нигде не учится и не работает. И не работала никогда. Умна, эрудированна и начитана. Знает хорошо французский язык, владеет разговорным английским. Вертелась в компаниях «золотой молодежи». Сейчас живет за счет состоятельных любовников. Можно сказать, профессиональная содержанка. В последнее время ее часто можно видеть на различных культурных мероприятиях с журналистом французского журнала «Пари Матч», советским гражданином Мишелем Готье. Парень он наш, — Виктор недвусмысленно сделал ударение на последнем слове. — Общается с французским дипломатом Морисом Дуверже, который тоже на нее не ровно дышит. Дуверже представляет для нас оперативный интерес. Им уже занимаются ребята из 3-го отдела 2 Главка.
— Ты мне скажи самое главное. Почему Бережковская пришла к нам по собственной инициативе? Что-то я не припомню такого случая, чтобы к нам так запросто на огонек заходили, кроме шизиков, граждане, у которых не было бы «рыльца в пушку». Что ее заставило прийти на Лубянку? Где и кто наступил ей на хвост? С Петровкой связывался?
— Николай Маркович, это — первое, что я постарался выяснить. Нет никаких зацепок.
— На Петровке все чисто. Она твердо стоит на своем: к валюте никакого отношения не имела, никогда этим не занималась. Случайно узнала, что Эдуард занимается валютными операциями. Как честный советский человек решила сообщить об этом в компетентные органы… Все.
