– Такая ты мне нравишься больше.
– Какая? Сердитая?
– Естественная.
– Ты хочьешь сказать, я teaser… притворщица? – округлила глаза Лиззи.
– Нет. Но я не люблю, когда со мной сюсюкают.
– What is «susukat»?
– Это когда слишком приторно, – пояснил Бондарь. – Too much sweet.
– Сладкое – плохо?
Лиззи вытянула шею, дожидаясь ответа. Он последовал не раньше, чем в салоне «Рено» задымилась неизвестно какая по счету сигарета.
– Плохо, что у тебя нет пистолета, – проворчал Бондарь, – вот что действительно плохо. Остальное терпимо.
Он умолк, прикидывая, как станет действовать, очутившись во владениях Гванидзе. В распоряжении этого типа вполне мог находиться отряд боевиков или как минимум оружие. Соваться туда с голыми руками было рискованно, однако иного варианта у Бондаря не было. Инсценировка гибели бывшего полевого командира наводила на мысль, что его услугами пользуются те, кто его покрывает: американское ЦРУ и грузинская жандармерия. В таком случае добраться до Гванидзе было делом чести. Раз уж преступника нельзя упрятать за решетку, то можно изолировать другим способом. Вычеркнуть его из списка обитателей планеты. Собственноручно. Не вдаваясь в юридические тонкости…
58
Задумавшийся Бондарь вздрогнул, возвращаясь к действительности. Сигналя, так, что едва не полопались барабанные перепонки, мимо промчалась низкая двухместная «Альфа Ромео» малинового цвета. Грубо подрезав «Рено», она проскочила возле самого капота и унеслась вперед на бешеной скорости. Резкий хлопок ее двойной выхлопной трубы эхом откликнулся среди горных склонов. Из открытого окна вылетела яркая пивная жестянка, заскакавшая по асфальту. Следом наружу высунулась мужская рука с красноречиво выставленным средним пальцем.
Если и было что-то в жизни Бондаря, что могло вывести его из равновесия, так это неприкрытое хамство. Ситуация, когда тебя на большой скорости обгоняет дорогой полуспортивный автомобиль, неприятна сама по себе, но оскорбительный жест буквально взбеленил Бондаря. Стремительный малиновый ураган, унесшийся прочь и скрывшийся за поворотом, отключил здравый смысл, вышиб все благоразумные мысли, наполнил жилы адреналиновым бурлением. Растянув губы в улыбчивой гримасе, Бондарь рванул рычаг переключения скоростей, до конца утопил педаль газа, заложил крутой вираж и помчался вслед за обладателем среднего пальца.
Стрелка тахометра рванулась к отметке «4500», что было довольно рискованно. Но температура и масло были в норме, и Бондарь не слышал никаких посторонних шумов, предупреждающих о поломке. Черт возьми, разве он не имеет права получить удовольствие, прокатившись с ветерком?
– It's stupid, – предупредила Лиззи, упершись ногами и суетливо распутывая ремень безопасности. – Это глупо!
– Посмотрим, – процедил прищурившийся Бондарь.
Накренившаяся «Рено» благополучно вписалась в поворот и устремилась следом за малиновой кормой «Альфы». Дрожащая стрелка спидометра перевалила за стокилометровую отметку. Двигатель завывал, как пикирующий бомбардировщик. По мере того как серпантин делался все более извилистым, расстояние между двумя машинами постепенно сокращалось.
– Осторожно, look out! – верещала Лиззи в тон тормозным колодкам, но Бондарь ее не слышал.
Сорок метров, тридцать, двадцать! В пляшущем зеркале заднего обзора «Альфы» отражались выпученные глаза водителя. Мерцание габаритных огней становилось все более тревожным, все более лихорадочным.
Теоретически малолитражка по всем статьям проигрывала спортивной «итальянке», однако дело происходило не на идеально ровном автобане. Здесь, на горном серпантине, преимуществом обладал тот, кто обладал хорошей реакцией, точным глазомером и крепкими нервами.
Крепкими нервами?
Бондарь мысленно обругал себя расшалившимся мальчишкой и сбросил скорость, удачно разминувшись со встречной «Газелью».
– Говоришь, осторожнее? – усмехнулся он, косясь на бледную, как полотно, спутницу. – Ладно. Твое слово для меня закон.
Приступ ярости прошел, спешить больше было некуда. Впереди промелькнула гладь озера, полускрытая зелеными горными отрогами. Они почти приехали. Причем целые и невредимые, что немаловажно.
– Обратно машину повьеду я, – предупредила Лиззи, продолжая сотрясаться от нервной икоты. – Камикадзе не должьен сидеть за руль. Самурай не должьен сидеть за руль тоже. И вообще, I have had enough. С менья хватит приключьений.
– Настоящие приключения еще и не начинались, – беззаботно произнес Бондарь, щелкая зажигалкой.
Лиззи решила, что он шутит, но покосилась на обращенный к ней профиль, и слабая улыбка, готовая появиться на ее губах, погасла.
А небо на западе медленно и неотвратимо окрашивалось в кровавый цвет, и поделать с этим было ничего нельзя. Горная дорога была слишком узка, чтобы поворачивать обратно. Да и поздно было поворачивать.
– Дай мне сигарету, плиз, – решительно попросила Лиззи.
Сегодня она окончательно поняла, что в жизни существует множество куда более опасных вещей, чем никотин. Это напрягало и бодрило. Затянувшись до самого донышка легких, она с наслаждением выдохнула дым и откинулась на подголовник.
59
Джавахетское нагорье, покрытое вечнозеленым рододендроновым подлеском, жило своей жизнью, мало изменившейся за несколько последних тысячелетий. Самшит и колхидские дубы не помнили этого, но каменистая почва среди скал еще кое-где хранила отпечатки лап пещерных львов и саблезубых тигров, рыскавших по округе в те незапамятные времена, когда люди обходились без парламентов, государственных дум, верховных рад и конгрессов.
Как ни странно, могучие хищники вымерли, а животные, служившие им добычей, как ни в чем не бывало бродили по горам и лесам. Пощипывали травку косули, чавкали желудями кабаны, сновали среди стволов белки и зайцы. Один раз продирающаяся сквозь заросли Вероника спугнула фазана, после чего, ошеломленная внезапным шумом, с которым тот бросился наутек, еще долго приходила в себя, переводя сбившееся дыхание. Другой раз, отдыхая на прогалине, она заметила лисицу, промелькнувшую в кустах.
Никакая иная живность Веронике на глаза не попадалась, и слава богу. Вряд ли она сумела бы сохранять хладнокровие, если бы знала, что несколько минут назад находилась в трех шагах от камня, за которым притаилось голоднющее шакалье семейство, а еще раньше прошла прямо под диким лесным котом, растянувшимся на дубовой ветке. И уж совсем не обрадовал бы одинокую путешественницу тот факт, что крохотная точка в небе – это черный гриф, парящий не просто так, а рассчитывая на неожиданное угощение.
Угощением с высоты птичьего полета представлялась Вероника.
Мало ли что может произойти с городской жительницей в горах? Напорется на медведя, наступит на медянку, сверзится в расщелину, сломает ногу на скользких камнях при переправе через горный ручей…
Гриф был невозмутим и терпелив.
Вероника, за которой он следил, начинала паниковать.
Не рискнув идти прямо по дороге, где можно было наткнуться на джип возвращающегося домой Гванидзе, она долго двигалась параллельным курсом, продираясь сквозь подлесок, но закончилось это печально. Шоссе свернуло куда-то влево, и когда Вероника спохватилась, то было поздно. Она заблудилась. А попытавшись вернуться обратно, очутилась вообще непонятно где.
Причина собственной оплошности была вполне очевидна, однако устранять ее Вероника не стала.
Причина заключалась в двух флягах армейского образца, наполненных из бочки в подвале. Сначала идти с ними на поясе было трудновато, но постепенно дело наладилось. Опустев наполовину, одна фляга заметно полегчала. Правда, заметно потяжелели израненные ноги Вероники, но это ее не останавливало. Хмель, ударивший в голову, придавал ей решимости и помогал не думать об опасностях, поджидающих на пути. Она полагала, что не думать об опасностях – это хорошая идея. Глупо, конечно, но кому и когда умные мысли приходили спьяну?
Во всяком случае, Вероника упорно продвигалась вперед, а это уже было немало. Мужская одежда сидела на ней, как на пугале, туфли хлопали по пяткам, брюки жали в поясе, высокий ворот свитера натирал подбородок. Она долго колебалась, прежде чем напялить на себя тряпье любвеобильного армянина – гораздо дольше, чем перед тем, как решиться на убийство. Но мужчины, с которыми Вероника встречалась в последнее время, не оставляли ей выхода.
Похоже, здесь, на Кавказе, у них не было других развлечений, кроме как насиловать, бить и резать. Этот недомерок с перочинным ножиком, он тоже полез к пленнице со стандартным джентльменским набором. Что ж, сам напросился. Вероника не виновата. Ее вынудили.
Остановившись, она запрокинула голову, утоляя жажду вином. Сделав последний глоток, тяжело задышала, гримасничая. Воспоминания о предсмертных хрипах армянина вызывали позывы рвоты. Вероника никогда не думала, что способна на такое. Всю оставшуюся жизнь она будет вспоминать вывалившийся язык умирающего. И вряд ли когда-нибудь прикоснется к баклажанам. Не напрасно же в народе их называют «синенькими».
