— С ним тоже спала?
— А вы как думаете?
— Ты хоть каталог составляй, чтобы не путать, сколько их у тебя. Раньше в ПГУ КГБ таких, как ты, «ласточками» называли. Но они только и годились для постели. А ты ведь офицер, одна из лучших моих учениц.
Она рассмеялась, выпила виски, опрокинула стакан, поймала на язык кусок льда и стала с наслаждением его грызть.
И только потом сказала:
— А вы помните, что мне сказали, когда меня в свою группу брали?
— Столько лет прошло. Ты ведь тогда совсем девочкой была. Откуда я помню?
— Вы сказали, что женщина — офицер ГПУ должна забыть про брезгливость и спать с любым мужчиной, который может ей понадобиться. И кстати, сами меня в эту ночь и проверили. Неужели не помните?
— Не помню, — грубо ответил он, — у тебя на все готов ответ.
Воспоминания о прошлой ночи, когда он показал себя столь несостоятельным мужчиной, нервировали его, вызывая раздражение.
— Что у нас в Мехико? — спросил Чернов.
— На асиенде убрали наконец этого типчика из кубинской разведки, — доложила Ирина, сама наливая себе следующую порцию виски, — его застрелил «Принц».
— А как сам «Принц»? На него подозрения не пали?
— Он говорит, что нет, но он пока сомневается, полиция продолжает всех проверять.
— Что с Бернардо?
— Он по-прежнему в инвалидном кресле. Представляю, как он мучается. Сегодня утром они вылетели в Гавану. Фитину удалось передать ему записку. В салоне первого класса они были вчетвером.
— Почему вчетвером? — встревожился Чернов. — Кто был четвертый?
— Бернардо, его супруга, врач и девушка, дочь погибшего. Инес Контрерас решила забрать ее с собой.
— Ах, как некстати. Она портит нам всю игру, — в сердцах пробормотал Чернов, — что еще?
— В салоне первого класса они смотрели журналы. Там летел и наш журнал. В общем, нашли то рекламное объявление, но тут Бернардо стал валять дурака.
— При чем тут Бернардо?
— Он стал отказываться от нового кресла, начал злиться, ругаться. Фитин слышал их разговор, «Маркиз», видимо, все перепутал.
— Он не перепутал, — раздраженно поправил ее Чернов, — он просто ничего пока не знает. Поэтому и не хочет. Сама говорила, что ему трудно быть инвалидом.
— Ох, Сергей Валентинович, не доверяете вы своим людям. Я всегда удивляюсь, как вы работаете. Ничего и никому раньше времени не говорите. Ведь и в Мадриде мне до самого последнего момента ничего не говорили.
— Правильно делал. Потому что стрелять должен был Митя. Но они жили с правой стороны здания отеля, а мы думали, что они будут с левой. Поэтому пришлось поручить тебе. Там рядом парламент Испании, могли появиться полицейские, а Митя, с его рожей и незнанием испанского языка, был бы первым кандидатом на роль убийцы. Поэтому пришлось посылать тебя. Думаешь, я не рисковал? Ты ведь стреляешь хуже, чем Митя. А если бы действительно в голову попала? Или в живот? Кстати, стреляла ты не очень хорошо, немного смазала. Ты ему только мякоть пробила, а кость целой осталась. Стрелять нужно было так, чтобы он инвалидом на всю жизнь стал, чтобы ты ему кость раздробила. А вместо этого ты его только пощекотала.
— Поэтому он сейчас в инвалидном кресле? — злорадно спросила Ирина.
— Еще не хватает, чтобы ты вообще в него не попала.
— Могла бы и промазать.
— Я бы тебе промазал. Сам подстрелил бы твою красивую ножку вместо ноги Бернардо. Ты учти, если он провалится и «Принц» не сможет его подстраховать, ты поедешь на Кубу. И тогда там тебе придется демонстрировать все свое умение. Но это, правда, в крайнем случае. Я думаю, до этого дело не дойдет. Так, что там дальше было — они заказали новое инвалидное кресло?
— Врач пошел и заказал. Ему Инес разрешила. А потом они все вчетвером и улетели.
— Ясно. Что у нас по встрече с этим полковником?
— Будет ждать нас завтра в Тампико. Как договорились. Там никаких изменений нет.
— Ты в посольство наше звонила?
— Конечно, как вы говорили. Позвонила и спросила насчет Венесуэлы. Сказала, что звоню по поручению «Чиновника».
— Что они тебе ответили?
— Сказали, что все отозваны в Москву. Все четверо. Сейчас рассматривается возможность замены посла. И больше ничего.
— Это тоже неплохо. Значит, отозвали всех четверых. Ты точно слышала?
— Ну конечно. Они ведь по-русски говорили.
— Тогда все, спасибо, Ирина, можешь отдыхать.
— Сейчас я лучше вам свой купальник покажу, — кокетливо сказала женщина, исчезая в доме. Через десять минут она появилась почти раздетая, лишь переодевшись в новый купальный костюм.
Правда, назвать эту узкую полоску на теле купальным костюмом было бы слишком большим несоответствием увиденному. Эта полоска скорее подчеркивала все прелести женщины, чем скрывала их. Согласно моде последних лет, верхней части у туалета, конечно, не было, и большие упругие груди Ирины, как два крупных, накачанных воздухом мяча, были обнажены.
— Вам нравится? — спросила Ирина.
— Не очень, — честно признался Чернов, — слишком все откровенно. Нет никакой тайны, все выпирает наружу. А в женщине должна быть тайна. Иначе с ней просто хочется переспать и больше никогда в своей жизни не видеть.
— Спасибо, — обиделась женщина, — это все, что вы мне можете сказать?
— Ох, как жалко, — покачал головой Чернов. Он все-таки не сдержался и, подняв руку, сдавил ее правую грудь. — С такими данными ты, Ирина, могла бы стать супершпионом, русской Мата Хари. А вместо этого ты спишь с Митей и обольщаешь глупых доверчивых мексиканских дипломатов. Глупо и обидно. Не хочешь ты головой работать, привыкла работать тазом.
Он отпустил руку и покачал головой.
— А вы меня учите, — придвинулась к нему Ирина, — вы ведь раньше были очень толковым учителем.
— Поздно, — неожиданно сказал Чернов, — возраст у меня уже не тот, — и, немного сгорбившись, уже не глядя на обнаженную женщину, он пошел в дом.
Кажется, наш старичок сдает, подумала Ирина и, разбежавшись, прыгнула в бассейн.
Перевернувшись на спину, она увидела Митю, жадно наблюдавшего за ней со второго этажа.
— Митя, — закричала она, — иди купаться! И, перевернувшись на живот, поплыла в другой конец бассейна.
Прозвучавший звонок больно ударил по нервам обоих.
— Сними трубку, — предложил Роджер. Вильяме, почему-то боязно оглянувшись, шагнул к телефону и снял трубку.
— Да, это я, — сказал он несколько напряженным голосом, — какой Робинсон? Уверяю вас… Он опустил трубку телефона…
— Они видели, как ты вошел, — прошептал Боб, — просят, чтобы я передал трубку тебе.
— Кто это?
— Голос незнакомый, не знаю.
— Давай мне трубку телефона, — решительно сказал Роджер, поднимая руку.
Боб бросил ему трубку. Это был телефон японской системы «Панасоник», и она не была соединена проводами с основным аппаратом.
— Я вас слушаю, — казалось, напряжение достигло своего пика.
— Это мистер Робинсон? — лениво растягивая гласные, спросил незнакомец.
— Кто говорит?
— Это не так важно, — говоривший был, очевидно, из южных штатов, либо из Техаса, либо из Луизианы.
— Что вам нужно? — терпеливо спросил Роджер.
— Вы выйдете из дома и сядете в автомобиль. «Понтиак» уже стоит у вашего дома. Вас отвезут в нужное место, где вы сможете поговорить, — пояснил незнакомец.
— У меня другое предложение. Тот, кто так желает со мной разговаривать, может приехать ко мне лично, сюда. Вы не считаете это справедливым?
Видимо, на том конце говоривший посоветовался с кем-то и затем резко сказал:
— Ничего не получится. Вы должны выйти из дома.
— Идите к черту, — посоветовал Роджер.
— Мистер Робинсон, у вас нет ни одного шанса, ни единого. Мы не разрешим вам уйти отсюда. Дом оцеплен. Если понадобится, мы готовы применить силу.
— Тогда применяйте, — сказал Роджер, — только сначала передайте телефон тому, кто стоит рядом с вами. Скажите господину Леймену, что я хочу с ним поговорить.
В трубке наступило неопределенное молчание. Затем послышался знакомый голос:
— Здравствуй, Роджер.
— Это ты, Эдгар? — спросил он, боясь ошибиться.
— Да, я. Нам нужно с тобой поговорить. Поэтому давай без глупостей. Ты спокойно выйдешь из дома, и мы тебя отвезем в другое место. Признаюсь, мы сделали много ненужного, Роджер, но ты обязан нас понять.
— Понять? — Ему показалось, что он ослышался.
— Мы же руководствовались интересами прежде всего страны, Роджер. Поверь мне, что это так. Когда ты сможешь спокойно нас выслушать, ты поймешь, что у нас не было другого выхода.
— Эдгар, — сдерживаясь, позвал он Леймена.
— Да.
— Ты знаешь, что произошло с моими людьми? Они все сгорели, Эдгар. Сгорели заживо. А ты хочешь мне что-то объяснить.
— Я понимаю, ты сейчас очень расстроен. Но, Роджер, ты ведь профессионал, должен осознать, что и у нас были веские причины так поступить.
— Нет, Эдгар, — чудовищным усилием воли он продолжал сдерживаться, стараясь не закричать и не потерять контроль над собой, — ты меня не совсем понимаешь. Вы убили и сожгли живьем моих людей. Сожгли их всех. И я теперь не могу что-то осознавать.
