В феврале полицейские, получив трепку от партизан, отыгрались на мирных жителях деревень Заречье и Котели: убито 16 человек, сожжено 40 домов. Жительница села Котели Картуль рассказывала о том страшном дне: «Во двор зашел каратель, приказал связать овцу. Поймали, положили ему на подводу. Забрали корову у соседки Черных Анастасии. Когда она пошла в избу, кто-то из карателей выстрелил и убил ее. Наш дом горел, решили идти к родственнице Ровен Домне, но и ее изба уже полыхала. Вместе с ней решили спрятаться в погребе на краю села. На улице в нас выстрелили, Домну ранили в руку. Каратели в черных и зеленых шинелях забирали имущество сельчан, укладывали на телеги и увозили. Поймали и хотели повесить нашего односельчанина Васильева Михаила. Но ему удалось убежать и предупредить партизан, которые обстреляли карателей из леса. Полицейские с награбленным добром уехали. Перед отъездом расстреляли супругов Черник Михаила и Надежду, а трупы сожгли в их доме. Убит был и Петровский Тимофей».
22 марта фашисты и их приспешники совершили самое чудовищное свое злодеяние — по приказу Дирлевангера расстреляла и сожгли жителей деревни Хатынь. Перед этим ими было убито на шоссе 26 жителей деревни Козыри, заподозренных Мелешко в содействии партизанам.
Этот страшный послужной список непрерывно рос. В мае месяце была подвергнута обстрелу из пулеметов, минометов и пушки деревня Дальковичи. Деревня Вилейка разделила участь Хатыни: 35 человек — старики, женщины и дети — были заперты в сарае, расстреляны и сожжены, и молодежь угнана в Германию. Наступая на Вилейку, эсэсовцы и полицейские гнали перед собой жителей, чтобы обезопасить себя от партизанских мин.
В мае 1943 года появилась еще одна сожженная деревня. Жители деревни Особы Докшицкого района Витебской области, узнав о приближении немцев, укрылись в лесу. Но их разыскали, согнали в сарай на окраине, заперли, подожгли и открыли стрельбу по заживо горящим старикам, детям и женщинам. К 149 хатынцам прибавилось 78 жителей Особы.
И как во всех предыдущих акциях, командир извода хорунжий (по-немецки «цугфюрер») Мелешко с палаческим рвением участвовал в истреблении советских патриотов.
В январе 1944 года при его непосредственном участии убиты два партизана возле деревни Павловичи. В марте того же года возле деревни Морино убит помощник комиссара партизанской бригады.
Долго бы еще свирепствовали в Белоруссии эсэсовцы и каратели, да помешало стремительное наступление советских войск. Вместе с гитлеровцами они отступили на запад. Немцы, как хозяева, на автомашинах, а их цепные псы на подводах тряслись до Восточной Пруссии.
Учитывая «заслуги» и опыт батальона в уничтожении безоружных людей, его объединили с остатками прибывшего ранее 115-го полицейского батальона, спешно погрузили в эшелоны и отправили во Францию, где он вошел в состав 30-й дивизии СС, которая вела карательные операции против французских партизан.
Мелешко не был обойден вниманием своих фашистских шефов, как опытного полицейского начальника, специалиста по борьбе с партизанами, его назначили командиром роты, присвоив звание унтерштурмфюрера СС.
Ландскнехт, наемный убийца еще раз продал свои опыт и навыки стрелять и убивать. Он завербовался во французский иностранный легион и отправился в Северную Африку.
«Поступая на службу в иностранный легион, — рассказывал он, — я не собирался возвращаться в Советский Союз, хотя определенных планов на будущее не имел. Но служба в легионе, порядки в иностранной армии с процветавшим рукоприкладством заставили меня пересмотреть свои взгляды. Я полагал, что переход на сторону французских партизан в некоторой степени смягчит мою вину, если станет известно о службе в 118-м полицейском батальоне. Сам же я о своей службе у немцев не был намерен рассказывать».
Мелешко надеялся, что в послевоенное время, когда огромные людские массы перемещались через границы, трудно будет установить, чем в действительности он занимался в годы войны. И некоторое время ему действительно удавалось это скрывать.
Все проверки прошел удачно. Обзавелся новой семьей. Его восстановили в воинском звании. А в декабре 1945 года уволили в запас.
Самое опасное, казалось, позади. Он решил забраться в глушь, поселился в Ново-Деркульске Западно-Казахстанской области, стал работать по довоенной специальности — агрономом.
Страх, липкий, всепроникающий, сопровождал его все последующие годы. Приходилось постоянно быть настороже — как бы не сказать лишнего.
Мелешко понимал, что рано или поздно доберутся до истины. И он решил перебраться на новое место, к родителям жены. Но по пути в Ростовскую область он был арестован. На допросах у следователя и в суде он не сказал всей правды: не назвал 118-й полицейский батальон — недоброй славой пользовался этот батальон, а говорил просто — батальон украинского освободительного войска. Заявлял, что, будучи в Белоруссии, нес охрану железнодорожных коммуникаций и участвовал в боевых операциях против партизан. 5 января 1949 года военным трибуналом Московского военного округа за службу гитлеровцам был осужден. Отбывал наказание в Воркуте, работал на шахте. В конце 1955 года был амнистирован в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года.
Но и после освобождения где-то в глубине сознания копошилась, не давала покоя тревожная мысль: «Это всего лишь отсрочка». Она окончилась, как он и предполагал, внезапно. В октябре 1974 года Мелешко был вновь арестован. По делу было проведено расследование новых обстоятельств, свидетельствовавших о карательной деятельности Мелешко. В связи с этим Военная коллегия Верховного Суда СССР приговор в отношении его от 5 января 1949 года отменила и дело направила на новое расследование.
...Перед военным трибуналом Краснознаменного Белорусского военного округа стоит пожилой, погрузневший человек, с опущенными плечами и слегка втянутой в них головой. Внешний облик человека не всегда соответствует его характеру, душевным качествам, мыслям, делам и поступкам. Многолетняя практика убеждает в этом. Но встречаются исключения. Именно это относится к Мелешко. Есть в его облике что-то волчье: крупная голова с большим покатым лбом, большие уши, прижатые к черепу, выдающиеся вперед крупные челюсти, низко опущенные уголки губ и глаза — широко расставленные, глубоко спрятанные под нависшими бровями, холодные, ничего не выражающие, равнодушно-жестокие. Перед судом стоял загнанный волк, однако не оставивший надежды и на этот раз проскочить сквозь гибельное кольцо флажков.
Большую работу провели следственные органы, по крупицам собирая доказательства, восстанавливая в мельчайших подробностях картину зверств, совершенных предателями, стараясь как можно отчетливее представить личность подсудимого, его роль в злодеяниях, чинимых предателями над советскими людьми. Он уличаются показаниями свидетелей, являвшихся очевидцами преступлений, протоколами осмотра мест массового истребления советских людей, актами чрезвычайных комиссий по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и другими материалами двенадцатитомного уголовного дела.
Но Мелешко не сдается, еще теплится в нем надежда выпутаться и на этот раз. Ведь удавалось же раньше. А времени прошло с той поры предостаточно, многих из тех, с кем крайне нежелательно было встретиться в этом зале, уже нет в живых, иные так далеко, что их повесткой в суд не вызовешь. Кроме того, память человеческая — инструмент далеко не такой надежный, каким хотели бы его видеть следователи и судьи.
Защищался Мелешко продуманно, изворотливо, упорно, не стремился переложить все бремя опровержения собранных следствием улик на плечи адвоката. Он пытался опровергать очевидное, неоспоримые факты. Как только видел, ощущал шаткость позиций свидетелей, не только явные, но и скрытые противоречия в их показаниях, упорно отрицал свое непосредственное участие в расстрелах, массовых убийствах.
Показательно в этом отношении его нежелание признать факт ранения во время обстрела партизанами машины, в которой он ехал вместе с немецким шефом своей роты капитаном Бельке. Партизаны стреляли удачно. Бельке, пулеметчик Шнейдер и еще трое полицейских были убиты. Несколько человек, в том числе и Мелешко, были ранены. Рана у него оказалась пустяковой — пуля царапнула голову. Но разозлила она его неимоверно. Немцы и полицаи были возбуждены, искали, на ком можно было бы излить свою злость. Им подвернулись под горячую руку жители села Козыри, по приказу старосты расчищавшие обочины шоссе. Мелешко был твердо уверен, что все они были причастны к засаде партизан. Вместе со своими молодчиками он спровоцировал панику среди беззащитных селян и, заставив их бежать, расстрелял 26 человек.
