– О нет! – сказала она. – Вас я не забуду.
– Полетите на самолете? – спросил я.
– Да. Сначала в Испанию. Но самолет пришлют из-за океана.
– И полетите со своего аэродрома?
– Да, Гренер сразу захватит все свои книги и материалы.
– А вам не помешают? – заботливо осведомился я.
– Кто? – удивилась Янковская. – Дачу охраняют эсэсовцы, а они подчинены Польману.
Я усмехнулся:
– Дачу или аэродром?
– И то и другое, – сказала Янковская. – О том, что там аэродром, почти никто не знает. Там всего десять эсэсовцев, и их еще ни разу не сменяли. Так что болтать было некому. А для того чтобы туда не проникли любопытные, достаточно и этого десятка…
Я узнал то, что нужно было узнать, да Янковская и не пыталась что-либо скрыть: она считала меня своим человеком, и ее самоуверенность усилил еще скорый отъезд за океан – она строила большие планы насчет своего будущего.
Она немного изменила себе только тогда, когда я совсем уже собрался уходить. Сев за стол, она подперла голову ладонями, жалостливо на меня посмотрела и сказала:
– Ох, Андрей, если вы все-таки попадете когда-нибудь за океан, разыщите меня, я сделаю для вас, что смогу…
Распрощались мы очень церемонно. В передней, помимо Янковской, меня провожал один из гренеровских денщиков.
И здесь, пожалуй, следует отметить, что все, что происходило со мной, с Железновым, с Прониным в течение этого года, не было следствием каких-либо случайностей – все было результатом правильных умозаключений, точного расчета, тщательной предусмотрительности и непоколебимой выдержки духа. У наших людей, с которыми мне приходилось общаться в оккупированной Риге, многому можно было научиться. Счастливый случай всего лишь один раз пришел к нам на помощь, и таким случаем на этот раз явилось отсутствие Железнова.
Ночью ко мне на квартиру нагрянули гестаповцы.
Польман не походил на Эдингера, ко мне в друзья он не набивался, не доверял мне, впрочем как и всем остальным, и предпочитал никого ни о чем не предупреждать.
Гестаповцы искали Железнова.
Это было естественно. Если Эдингер говорил мне о том, что гестапо подозревает Железнова в связях с советскими партизанами, знать об этом должен был не один Эдингер! Его смерть приостановила на некоторое время преследование Железнова, но постепенно все должно было завертеться своим чередом.
Со мной гестаповцы держались достаточно корректно. Они вломились в квартиру с обоих входов, но вели себя так, будто я их не интересую. Не найдя Железнова, они не стали делать обыска.
Меня только спросили:
– Где ваш шофер? Где господин Чарушин?
Я сделал таинственное лицо.
– Мне кажется, господа, – сказал я, – что он бежал!
Думаю, гестаповцы были согласны со мной.
И то, что я был на месте, хотя Железнов исчез, выглядело как доказательство того, что я к его исчезновению не причастен.
Гауптштурмфюрер, командовавший нагрянувшей ко мне бандой, даже попрощался со мной.
Во всяком случае, было очевидно, что в отношении меня Польман никаких указаний не давал.
Утром ненадолго заехала Янковская.
– Где ваш Виктор? – прямо спросила она.
Она, конечно, знала о ночном посещении.
– Кажется, он удрал, – виновато сказал я.
– Вот видите, – обрадовалась она. – Я вас предупреждала!
Железнов должен был вернуться примерно через сутки. Во что бы то ни стало требовалось предупредить его о том, что в дом ему возвращаться нельзя.
Когда Янковская уехала, я позвал Марту.
– У меня к вам просьба, – сказал я. – Господин Чарушин только случайно избежал ареста. Если он и я, дорогая Марта, не совсем вам безразличны, я попрошу вас помочь мне предупредить Виктора об опасности. Вполне возможно, что за нашей квартирой установлено наблюдение. Если бы вы попытались встретить Виктора! Он появится со стороны Мельничной улицы. Объясните, что ему нельзя приближаться к нашему дому. Пусть он назначит мне свидание.
Марта только молча кивнула и принялась одеваться.
– А вы не боитесь, Марта? – спросил я. – Не наведете гестаповцев на след Виктора?
– Не волнуйтесь, господин Берзинь, – рассудительно объяснила мне Марта. – Полиция поручает дворникам осведомлять ее обо всем, что происходит. Но ведь дворники-то в нашем городе латыши! У меня есть знакомый дворник, он поможет мне…
Я не знаю, как Марта встретилась с Железновым, у меня не было времени расспросить ее об этом, знаю только, что в сумерки она вернулась домой и деловито сказала:
– Господин Чарушин дожидается вас за углом, в воротах дома № 3, они просили захватить какой-то список.
Я вышел из дому, вывел со двора машину, поставил ее у подъезда, точно собирался куда-то ехать, сам поднялся обратно в квартиру, снова спустился по черному ходу во двор, выскользнул в переулок и, обойдя квартал, очутился возле дома № 3, где и нашел за воротами Железнова.
– Тебя ищут, – сказал я. – Что нам делать?
– Уже стемнело, – ответил он. – Рискнем, пройдемся.
Мы смешались с толпой и неторопливо пошли по улице.
– Как дела? – спросил я.
– Великолепно, – ответил он. – Послезавтра ночью самолет приземлится у дачи Гренера. Вы должны быть совершенно готовы часам к семи. Если до этого не получите от меня или Пронина каких-либо известий, выезжайте в половине восьмого, на углу, возле гостиницы «Даугава», задержитесь и заберете меня. Не смущайтесь, вероятно, я буду в эсэсовском мундире. Оттуда мы махнем с вами прямо в Лиелупе. Если нас с вами и будут искать, то, во всяком случае, не на даче Гренера.
– Пронин знает об этом? – спросил я.
– Знает, – коротко сказал Железнов. – И недоволен, что мы забыли о подставных лошадях…
Я ничего не понял:
– Каких лошадях?
– Читали «Три мушкетера»? – спросил Железнов. – Помните, д’Артаньян возвращается с бриллиантовой подвеской от герцога Бэкингема? Он не успел бы вернуться вовремя в Париж, если бы по дороге его не ждали подставные лошади. Пронин обещал о них позаботиться.
– Машина не лошадь! – возразил я. – Да еще такая отличная машина, какая имеется у нас. Мы домчим с вами до Лиелупе за двадцать минут!
– Не знаю, что практически имеет Пронин в виду, говоря о подставных лошадях, – отозвался Железнов. – Но можете быть уверены, говорит не зря. Вы еще не знаете этого человека!
Мы прошли мимо кафе, из дверей доносилась веселая музыка.
– Список у вас с собой? – осведомился Железнов. – Давайте, я передам копию.
Я незаметно сунул ему листок в карман.
– Значит, если ничего не произойдет, – повторил Железнов, – послезавтра, чуть позже половины восьмого, на углу, около гостиницы «Даугава».
Он отстал от меня и тут же нагнал снова.
– Еще два слова, – сказал он. – До своего отъезда отпустите Марту, пусть она куда-нибудь скроется, иначе ей не миновать гестапо.
Он был верен себе: в эти тревожные минуты он не забыл и о Марте.
Он опять отстал, а когда я спустя некоторое время повернул обратно, навстречу мне лилась обычная толпа прохожих, и среди них не мелькало ни одного знакомого лица.
Глава 18
«Племянница» гаулейтера
В назначенный день я начал собираться в дорогу. Утром спустился во двор, осмотрел и заправил машину, до блеска протер ветровое стекло, чтобы как можно яснее был виден наклеенный на него пропуск. Проверил и зарядил пистолет. Побрился. Зашил в подкладку брюк документы, добытые в Риге. В последний раз обошел квартиру, в которой прожил больше года. В последний раз съел обед, приготовленный Мартой…
Около трех часов я зашел к ней на кухню.
– Дорогая Марта, сегодня я покидаю Ригу, – сказал я. – Меня будут искать, и прежде всего будут допытываться у вас, куда я делся. Вам известно, что значат разговоры в гестапо. Мне кажется, вам надо уйти и не попадаться на глаза. Не сердитесь на меня за то, что я осложнил вашу жизнь…
– Не стоит извиняться, господин Берзинь. Вы старались не для себя, – ответила Марта, не изменяя своему обычному спокойствию. – Я все понимаю.
– Так уходите, Марта, – повторил я.
– Хорошо, господин Берзинь, – вежливо согласилась Марта. – Я сейчас соберусь.
Через полчаса она зашла попрощаться.
В сейфе оставалось еще несколько золотых безделушек: девушки господина Блейка в последнее время совсем редко посещали меня.
Я протянул их Марте.
– Возьмите себе, это может вам пригодиться.
– Что вы, господин Берзинь! – испуганно произнесла она. – Если госпожа Янковская узнает, мне несдобровать.
– Она не узнает, – сказал я. – Берите-берите, все равно это мне уже ни к чему.
Она взяла эти колечки и брошки с большой нерешительностью. Мы пожали друг другу руки, я проводил ее до дверей.
– Счастливого пути вам, – сказала она уже в дверях. – Да сохранит вас господь!
