Подобный ликбез продолжается около получаса. Скелетообразное лицо ангела смерти совсем побледнело.
— И вы хотите сказать, что, если я пожелаю пойти в супермаркет, чтобы купить себе галстук, мне необходимо будет проделать все это? — спрашивает он, бросая неприязненный взгляд на лектора.
— Для галстука и всего остального, продаваемого в супермаркете, существуют кредитные карты, наподобие тех, которые вы вчера изъяли из моего сейфа. Если пользование ими вызывает у вас затруднение, можете вернуть их мне.
Апломб Донева, Монева или Конева совсем испарился, сменившись состоянием холодного гнева.
— Цель урока, который вы мне только что преподали, мне совершенно ясна: показать, какой я невежда и как вы мне необходимы. Мне понятно ваше старческое тщеславие, господин, но я здесь не для того, чтобы состязаться с вами. Я приму разумную часть ваших советов и воспользуюсь вашими услугами. Однако — внимание! — малейший намек о призыве на помощь, обращенный к окружающим, простое подмигивание или любой другой невинный жест будет вам стоить жизни. И не надейтесь: вы не останетесь без присмотра ни на одну секунду!
Он собирается встать, но снова поворачивается к Табакову и бросает:
— Слушая ваши рассуждения о том, как строго и точно вы придерживаетесь банковских правил и буквы закона, можно подумать, что свои капиталы вы нажили в исключительно законопослушных странах и исключительно законными способами.
— Не вижу необходимости рассказывать вам, как именно я заработал свои капиталы, — отвечает ТТ. — Скажу лишь, что приобрел их, строго придерживаясь правил игры. Негоже, господин, садясь за игру в покер, играть между тем в очко и вдобавок к тому же рассчитывать на аплодисменты в свой адрес.
Второе хождение Табакова по мукам, маршрут которого на сей раз пролегает не по его домашним сейфам, а по коммерческим хранилищам, слишком скучно для описания. Получателя вкладов действительно водят, как собачку на поводке, от банка к банку. Чтобы избежать каких-либо подозрений относительно большого скопления людей вокруг «пса», «водит» его лично главарь бандитов, а где-то возле входа в банк на всякий случай отирается один из его подручных. Двое других вынуждены торчать в квартире, чтобы не привлечь внимание швейцара и соседей и чтобы надзирать за близнецами, на которых возложена обязанность надзирать за Черчиллем.
Вопрос с миллионами Табакова до сих пор не разрешен, однако он пока что и не ставится — вероятно, по какой-то секретной договоренности ТТ с Главным страховщиком. Зато отсасывание мелких капиталовложений идет нормальным ходом с предельно возможными результатами. Речь не идет о каких-то фантастических суммах: несколько десятков тысяч тут, несколько десятков тысяч там… Дай бог каждому собирать такой урожай. По совету Табакова (диву даюсь странностям этого человека), чтобы не перебарщивать с размерами хранимой наличности, главарь открыл личный счет в местном отделении «Вест Дойчебанка», куда переводятся выдранные со счетов Табакова суммы. Оказывается, фамилия новоявленного вкладчика действительно Донев — так записано в его болгарском заграничном паспорте, на первый взгляд настоящем. Документ исключительно важный для открытия банковского вклада, но также и весьма полезный для австрийских властей, если у них появятся какие-нибудь вопросы к хозяину вклада.
Во избежание бытовых неудобств, пространство квартиры поделено на две половины, что весьма несложно, поскольку она изначально была составлена из двух квартир. Табакову, его секретарю и его псу предоставлена территория с кабинетом и со смежными бытовыми помещениями, площадь вполне достаточная для наших скромных запросов. Нас, как и прежде, обслуживают близнецы. Словом, жизнь течет по старому руслу из пустого в порожнее, если не считать известного напряжения, вызванного у нас неопределенными видами на будущее. Хотя кто в этом мире может сказать, что его будущее застраховано от неприятных сюрпризов?..
ТТ продолжает меня удивлять. Во-первых, раньше я и мысли не допускал, что такой скряга, как он, может столь стоически сносить происходящее на его глазах разграбление собственного капитала. Правда, речь идет не о миллионах, но Табаков из тех людей, чьи привязанность и симпатия распространяются на каждый личный доллар. Но как бы ни поразителен был этот стоицизм, он все-таки объясним, поскольку на другой чаше весов лежит самое ценное, чем обладает человек. Необъяснимо другое — спокойствие ТТ и его упорное нежелание спровоцировать какой-нибудь неверный шаг в действиях грабителей, чтобы использовать его против них. Он так безмятежен, что, оставаясь со мной наедине и зная, что нас подслушивают, болтает тем не менее что бог на душу положит.
— Ты чего так разговорился? — спрашиваю его. — Пьесу, что ли, репетируешь?
— Не вижу причин держать рот на замке, — невозмутимо отвечает он.
— И то верно, — соглашаюсь. — Чего им подслушивать, когда ты и без того уже разболтал им все, что мог.
— Ну, не совсем все. Я умолчал об одном важном банке.
— Вероятно, виноват склероз.
— Да нет. Просто там невозможно получить деньги без участия Гауптмана.
— Но Гауптман умер.
— Он умер, но наследник-то жив.
— Дело твое, — говорю. — А мне хочется спать. Черч, иди сюда, дружок, составь мне компанию.
— Оставь его, — выговаривает мне ТТ. — Черчилль сам знает свое место.
— Ладно, не буду настаивать. Не хочется тебя раздражать. Завтра у тебя очередной тяжелый день. Тебя выдоят до конца.
— Пускай, — легкомысленно отвечает Табаков.
— А после того, как выдоят, не удивлюсь, если тебя зарежут.
— Пускай, — так же легкомысленно повторяет ТТ. — Я свое пожил. Пора и им пожить.
— «Живи и дай другим умереть» — был такой фильм.
— Не надо про фильмы, — рычит сквозь дремоту ТТ. — Вот пойдем в кино, тогда и расскажешь.
После чего, довольные исполненными ролями, погружаемся каждый в свой кошмар.
Основной, но все еще туманный вопрос о легендарных миллионах бизнесмена Табакова несколько проясняется спустя несколько вечеров. В кабинете двое — Донев и ТТ; я, правда, тоже тут, но, как когда-то сказал хозяин квартиры, я вне игры, и, видимо в силу этого, о моем присутствии забыли.
В содержательном, но не слишком перегруженном подробностями монологе ТТ излагает знакомую мне историю о совместном бизнесе с Гауптманом, об успешных операциях и решении оставить капитал фирмы в качестве источника солидных дивидендов, а вопрос перевода той или иной его части на текущие счета решать только на основе обоюдного согласия.
История достаточно занимательная, чтобы захватить внимание Донева, который прямо-таки напрягся, услышав действительно потрясающую сумму, которая, даже разделенная надвое, не теряет своего непреодолимого магнетизма.
— Переходите к конкретному предложению, — призывает страховщик, уже воспылавший желанием урвать миллионы.
— Я придумал один вариант, — скромно отвечает ТТ, — но не смогу предпринять ничего конкретного без вашей помощи.
— Не надо предисловий, излагайте ваш вариант.
— Гауптман был исключительно тяжелый человек во всем, что касалось сделок. Для нас, грубо говоря, просто счастье, что он умер: будь он жив, мы вряд ли смогли бы договориться. Наследник — пожилой человек, моего возраста. У него нет никакого опыта в бизнесе. Он бывший учитель музыки, и представьте себе: на него вдруг обрушивается долларовая лавина, грозящая унести его с собой. Я имею в виду его рассудок. Он и в самом деле может сойти с ума, если мы предоставим событиям развиваться бесконтрольно. Единственное препятствие, мешающее ему посвятить себя благотворительности на ниве помощи всевозможным любительским оркестрам и хорам, уже упоминалось: наследник, как и его дядя в прошлом, не может получить ни цента без моего согласия и участия.
Из этой ситуации Табаков делает вывод о том, как разрешить задачу. Сначала договориться об оформлении сделки со знакомым нотариусом. Потом пригласить наследника и предложить ему разделить капитал поровну. Все.
— И вы считаете, что он не будет возражать, не так ли?
— Какие возражения! Он только того и ждет. Он уже подавал мне намек через общих знакомых, что только того и ждет.
— В таком случае в чем проблема?
— Нет никаких проблем.
После чего следует неизбежный для таких типов, как Донев, вопрос:
— Мы можем его как-нибудь облапошить?
— В каком смысле?
— Не мне вам это объяснять.
— Вот что, — замечает Табаков. — Я не специалист в вашей области, которую вы называете страхованием, и тем более не ее поклонник. Если вы согласны на предложенную сделку, то я претендую лишь на получение причитающейся мне доли, которой, безусловно, поделюсь с вами. После этого все, что вы предпримите в отношении наследника Гауптмана, — это ваше личное дело, в котором я не хочу принимать никакого участия.
