На губах Стенли появилась бледная улыбка. Он начал кое-что понимать.
— Так вот оно что! Молодец, вундеркинд. Сообразил! Перменев смолчит. Не встречал еще людей, которых бы привлекла перспектива доказывать свою непричастность к убийству негров и забастовщиков.
Тут с Сопако случилось нечто, похожее на истерику. Он весь затрясся и запричитал, размазывая на щеках грязные следы:
— Зачем?.. Зачем мы к нему пошли? Он выдаст… Я честный человек. Отпустите меня домой!
— Молчать! — сверкнул глазами «Викинг». Сопако мгновенно утих. — В любой работе не без срывов, А этот Перменев, — Фрэнк покрутил пальцами у виска, — субъект со странностями. Он попросту свихнулся после знакомства с «Тиграми», однако не настолько, чтобы причинить себе вред.
Из-за поворота выкатилось такси. Фрэнк поднял руку:
— Хотим совершить загородную прогулку, — объявил он шоферу. — Оплата по соглашению. Желаем в прерии, в пампасы, в джунгли хлопчатника…
«Победа» рванулась, унося в своем мягком чреве «Викинга» и его спутников.
— Не грустите, друзья, — успокаивал шеф Сопако и Джо. — Люди — не враги самим себе. Этот ненормальный очень любит свою Наташу. Все будет хорошо.
* * *
Но «Викинг» ошибся. Поздно вечером на квартиру Перменева приехал кареглазый полковник. Он долго сидел у кровати технолога и слушал, слушал, слушал…
А когда Перменев все рассказал, полковник заявил ему:
— Спасибо, Виталий Михайлович. Спасибо, что дали знать. Мужественный поступок. Большое дело сделали. Вы действительно полюбили жизнь… По-настоящему полюбили, самоотверженно. Спасибо, дорогой товарищ!
Глава XXVI. Необыкновенный концерт
Всю дорогу путники молчали. Болтать для отвода глаз не хотелось, в голову лезли нехорошие мысли. Лишь «Викинг» изредка острил, причем, против обыкновения, очень неудачно. Сопако реагировал на это весьма своеобразно: вздыхал и тихонько повторял вслух грызущую его мысль:
— Баул. Такой баул! Что я скажу жене?
Молодому шоферу не терпелось перекинуться с пассажирами парой слов, он пытался завести разговор, однако странные клиенты будто воды в рот набрали. Изредка старик с щетинистыми волосами и бегающими глазками шевелил фиолетовыми губами и шептал:
— Баул. Какой баул!
— Вы что, с перепою, граждане… или как? — не выдержал, наконец, шофер. — Гулять едете, а сами будто на траурном заседании.
— Отдых — дело серьезное, товарищ водитель. Мы накапливаем впечатления, — пояснил Фрэнк.
Машина мчалась по широкому шоссе, вьющемуся среди бескрайней прозелени хлопковых полей. Часы на доске приборов «Победы» показывали без пяти девять. Было еще довольно светло. Огромное багровое солнце, наполовину свалившись за четкую линию горизонта, поросшую темной лентой деревьев, напоследок щедро лило золотые весомые лучи. На небе цвета стиральной синьки величественно плыли нежно-розовые облака, окаймленные дымчатыми оборками. Невдалеке поблескивали цистерны МТС, белели аккуратные домики большого поселка. Несмотря на поздний час, колхозники еще были на полях, тракторы-«универсалы» ползали поперек поля, они прореживали посевы хлопчатника.
— Колхоз «Озод мекнат»… «Свободный труд» в переводе, — объявил шофер.
— Знаю, на плов сюда едем, — нагло соврал Стенли.
— А облака! — оживился водитель. — Облака какие, посмотрите!
— Вздор. В жизни так не бывает, — отрезал странный клиент. — Чепуха.
— Что?
— Облаков таких, говорю, в жизни не бывает. Нереалистично. Однако мы приехали. Во-он наш знакомый, — ткнул Стенли пальцем, показывая на «универсал», урчащий на противоположной стороне поля, обсаженного рукастыми тутовыми деревьями. — Выгружайтесь, друзья, не грустите, скоро опохмелимся.
Фрэнк долго торговался с шофером, отказывался вовсе оплатить обратный прогон такси. Наконец скаредный пассажир согласился уплатить пятьдесят процентов.
— И так неплохо подработал, — бурчал синеглазый, со вздохом передавая шоферу деньги. — За сутки столько не накрутишь. А мы народ трудовой. Пампасы, прерии и джунгли — с нашим удовольствием, только к чему деньгами разбрасываться!.. Ну, бывай!
«Победа» умчалась. Путники сели на пахучую траву, спустив ноги в сухой арык. «Викинг» покусал травинку.
— Ну, аргонавты! — махнул он рукой, словно давал старт. — Выкладывайте предложения.
— Баул! — брызгая слюной, запричитал Лев Яковлевич. — Такой баул! Я купил его в такое время! В угар нэпа… в тысяча девятьсот двадцать третьем году, и он был как новый. Я купил его в городе Киеве в частном магазине «Лакмус и кооперация»!
— Послушайте, гражданин Сопако, — лениво произнес Джо. — Если вам жаль баула, можете возвратиться в гостиницу. Он там.
— Вы мерзкий мальчишка и хулиган! Стиляга! — взорвался экс-казначей. — Вам не место… в социалистическом обществе.
— А тебе, старая кляча, место! — тоже рассвирепел Джо. — В камере-одиночке тебе место! Хочешь, я сейчас из одного растратчика двух сделаю? Тоже мне социалист-утопист нашелся! Легальный марксист!
Назревал мордобой, ничего хорошего Льву Яковлевичу не предвещавший. Перед внутренним оком экс-казначея возникла трагическая фигура скинувшего жирок, но еще довольно упитанного субъекта с щетинистыми волосами, измордованного, измочаленного, окровавленного. Сопако содрогнулся и быстро согласился:
— Ладно. Я — этот самый… легальный утопист. Но мне жаль баул. Разве это плохо?
«Викинг», с интересом наблюдавший за перепалкой подчиненных, объявил:
— Творческая дискуссия закончена. Приступим к делу. Что находилось в драгоценном бауле? Ваша заготовительская фуражка… Что? Опять котлеты! Еще? Грязное белье и знаменитая кэпа? Я рад утрате баула. Кстати говоря, сомневаюсь, что вы купили его в частном магазине «Лакмус и кооперация». Баул смахивает на мешок инкассатора.
— Гранд-клептоман хапал денежки вместе с тарой, как пить дать, — вставил мстительный «стиляга». Сопако ничего не ответил на этот выпад.
— Победителей не судят, малыш, — обратил Фрэнк свои стрелы на Джо. — Но должен все же сказать, что ты вел себя довольно пошло. Вместо разящих ударов оказывал противнику первую моральную помощь. Глупо обзывать кого-либо легальным марксистом. Где ты сейчас найдешь нелегальных? И еще: не оставил ли новый казначей денег в бывшем инкассаторском мешке?
Блудный сын академика с довольным видом похлопал по куртке, которую держал перекинутой через руку.
— Отлично, парень, отлично. Нам невредно переночевать в этом… «Освобожденном труде». Гражданин легальный утопист, пройдитесь к «универсалу», попросите его водителя к нам. Нужно выяснить обстановку.
Лев Яковлевич покорно поплелся через поле. Навстречу ему двигался трактор. Парламентер протяжно крикнул и замахал руками, приглашая механизатора вступить в переговоры. Трактор приближался. Вдруг Сопако всплеснул руками и бросился наутек, он скакал по грядкам, подпрыгивая, как заяц. Тракторист кричал ему что-то вслед. Стенли перехватил парламентера и грубо встряхнул его.
— Что за скачки с препятствиями? Рехнулись, что ли?
— О-он… Э-это… о-он! — трепетал Сопако, пытаясь вырваться из рук шефа.
— Кто он? Отвечайте, малярик!
Трактор подъехал к обочине, водитель выключил мотор и, спрыгнув на землю, подошел к незнакомцам. Фрэнк от удивления и испуга чуть не выпустил экс-казначея. В трактористе он узнал Антиноя Вешнева, загоревшего дочерна, с выцветшими на солнце редкими русыми волосами.
— Антон Вишнев, — протянул руку водитель. — Что это приключилось с вашим товарищем? Бежать бросился… столько кустов помял.
Сообразив, что Вишнев не узнает их, «Викинг» воспрянул духом. Полушутя, полусерьезно ответил:
— Очень приятно познакомиться. Моя фамилия Крылов, Сергей Владимирович Крылов. Преподаватель факультета журналистики. Привез с собой студентов… В жизнь окунуть.
— Студенты? — с сомнением в голосе переспросил Вишнев и, кивнув на Сопако, добавил, — это тоже студент?
— Вечный, — пояснил Стенли, чарующе улыбаясь. — Захотелось на старости лет разить пером. Очень способный мальчик. Только пуглив до чрезвычайности. Впервые увидел живой трактор и сомлел.
— Журналисты! — глаза Антона потеплели. — Знакомое дело.
И тут, слово за слово, прямодушный Антон, ни чуточки не смущаясь, рассказал незнакомым людям о том, как слетел он с журналистской стези.
— Это я не в порядке жалобы разоткровенничался, — пояснил Вишнев. — Коль скоро вы журналисты, невредно послушать. Небольшой, но все же опыт, и к тому же горький.
— М-да… — вздохнул Джо. — Жалеете, небось, а?
— Я о чем жалею… Позорный случай, вот главная беда. А то, что в эмтеэс вернулся — хорошо. В сущности я ведь не журналист. Рабкор, селькор — это да. Я только сейчас понял: здесь мое место, а не в редакции. Вишнев-механизатор, пожалуй, лучше Вишнева-журналиста.
