Прошло несколько минут. Раздался резкий звонок телефона, один, затем еще и еще…
Никитин снял трубку.
— Парторг вышел из кабинета, — ответил он. — Позвоните, пожалуйста, через полчаса.
Положив трубку на рычаг, он подошел к Ведерникову. Через его плечо Никитин видел улицу. Надвигались сумерки. В окнах домов зажигались огни.
— Что с вами, Михаил Нестерович? — спросил он.
Ведерников повернулся к Никитину, присел на подоконник и, внимательно рассматривая ладонь, сказал:
— Я не знаю, поймете ли вы меня… — И вдруг неожиданно: — Давайте закурим! У меня тут есть аварийный запас…
Они закурили.
— Ленька Исаков… Я помню, как он пришел из ФЗУ — конопатый, вихрастый парень. Анке, такой же как он, смешной дивчине с тонкими рыжеватыми косичками, он писал стихи на листках, вырванных из тетради, рисовал сердце, пронзенное стрелой. Мне эти листки с Ленькиными виршами показывал старик Лосев. Я помню, как мы принимали Исакова в комсомол. Помню, как я отплясывал у них на свадьбе. Как под утро мы сидели у открытого окна и мечтали… И вот… Когда вы назвали эту фамилию, у меня было такое чувство, словно на перекличке в строю не отозвался человек. Это не жалость, а чувство какого-то внутреннего протеста.
Никитин вышел от Ведерникова поздно. До встречи с Холодовой еще оставалось время. Долго он ходил по пустынным аллеям парка. Пряный дымок стлался по земле — где-то жгли увядшие листья. В густых зарослях боярышника на скамеечках шептались парочки. Против воли его охватило чувство грусти.
Бегство Маргариты Арно было обнаружено Прадэлем уже в Бурк-ан-Брессе. Вспотев от усердия и ничего не добившись, Прадэль со своим подручным обшарили всю территорию вокзала и станции. Рассчитывая на то, что ей удалось сесть в проходящий экспресс Дижон — Лион — Гренобль, они выехали на такси и прибыли в Лион почти одновременно с экспрессом. Самое тщательное наблюдение за вокзалом — Прадэль не скупился на деньги — не дало никаких результатов.
Тогда Прадэль решил: опередить Маргариту Арно, вылетев в Лимож самолетом. Конечно, разыскивать человека в чужом и большом городе — это все равно что в элеваторе, полном пшеницы, найти маковое зерно. Самоуверенность Прадэля поддерживал один документ; этот документ был для него путеводной нитью, утверждая лишний раз о том, что если тайна переписки и существует, то не для Прадэля и не для его хозяев. Этой путеводной нитью была копия телеграммы, отправленной Маргаритой из Авудрэ:
СРОЧНАЯ ЛИМОЖ УЛИЦА МОНБАЗАН 159 АНРИ ГОШЕ КРАЙНЕ НЕОБХОДИМО ВСТРЕТИТЬСЯ ПЯТОГО ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ТЧК ПОДЛЕ ЭТЬЕНА ВИЛЛАРА — МАРГАРИТА.
Вскоре Прадэль ступил, вернее, был вынесен на носилках на аэродром Лиможа. Виною этому была болтанка над горами массива Мон-Дор.
Привела его в чувство первая же стопка шарантского коньяка, вторая вызвала такой прилив энергии, что уже через полчаса он был в адресном бюро мэрии. Еще через два часа Прадэль получил список адресов девятнадцати человек, проживающих в Лиможе под именем Этьена Виллара. Оглушенный этим количеством Вилларов, Прадэль занял столик под тентом уличного ресторанчика и заказал черный кофе — ему нужно было собраться с мыслями.
Конечно, Прадэль мог установить наблюдение за Анри Гоше, адрес его был известен из телеграммы Арно — улица Монбазан, 159, а завтра в назначенный час Гоше отправится к Этьену Виллару и приведет «хвост» к Маргарите Арно. Однако этот вариант, с точки зрения Прадэля, имел и свои отрицательные свойства. На сцене появлялся Анри Гоше, Этьен Виллар и, быть может, кто-нибудь еще. Встреча с таким большим количеством людей не входила в намерения Прадэля и была вне полученных им инструкций.
В это время, спросив разрешения, к его столику подсел старичок с обвислыми, пожелтевшими от табака усами, красным бугристым носом и глазами навыкате. Старичок надел на нос пенсне, очевидно служившее ему еще с прошлого столетия, изучил меню и затем в ожидании официанта стал рассматривать адресный список Вилларов, лежащий здесь же на столе. Этот список его не удивил. На своем веку он видел разных людей, одержимых страстью коллекционирования — пуговиц, конфетных оберток, этикеток от винных бутылок и даже… Привратник дома, где жил зубной врач, собирал коллекцию удаленных коррозийных зубов.
Бросив оценивающий взгляд на Прадэля и решив, что этот лысый человек с бегающим взглядом — чудак, одержимый страстью коллекционирования, старичок сказал:
— Держу пари на стакан бордоского вина, что в этом списке не хватает еще одного Этьена Виллара!
— Гарсон, стакан бордоского! — заказал Прадэль.
Старичок не замечал Прадэля до тех пор, пока не получил свой стакан вина. Затем он сделал маленький глоток, прополоскал вином рот, проглотил с видом дегустатора и, видимо одобрив напиток, попросил сигарету. Закурив, он сказал:
— В тысяча девятьсот сорок четвертом году, недалеко от Орадура-Сюр-Глана, гитлеровцы расстреляли одного партизана. Его похоронили маки у дороги, под старым каштаном. — Подняв палец, пожелтевший, как и его усы, старичок многозначительно произнес: — Этого патриота звали Этьеном Вилларом!
За вторым стаканом бордоского вина Прадэль уточнил место, где был похоронен Этьен Виллар. К старому каштану надо было добираться пригородным поездом Лимож — Мезьер или на машине через Ньель, последнее его устраивало больше.
Прадэль решительно отбросил целую роту живых Вилларов и цепко ухватился за мертвого. Для этого у него были основания — назначая свидание Гоше, Маргарита Арно писала: «…подле Этьена Виллара». Как этого он не сообразил раньше!
А в это время Маргарита Арно, отлично понимая, что Прадэль будет поджидать ее на конечной станции, выехала прямо из Буркан-Бресс, минуя Лион, в Невер. Окружным путем, не заезжая в Лимож, она добралась до Амбазака, что в тридцати километрах восточнее Орадура-Сюр-Глана, и отсюда на попутных машинах продвигалась на запад.
До старого каштана оставалось семь километров, до встречи с Гоше три часа. Маргарита плохо рассчитала время.
«Ну что же, — подумала она, — я побуду немного с Этьеном».
Здесь все ей было знакомо, каждый ручей, дерево, куст, знакомый пейзаж будил в ней давно забытые воспоминания. Она шла по тропинке, и рядом шло ее прошлое.
Вот здесь, на берегу Глана, каратели потеряли два танка: один из них сгорел, первая бутылка с зажигательной смесью была метко брошена рукою Гоше, она разбилась о смотровую щель, другой танк подорвался на мине и свалился под откос.
Маргарита увидела торчащее из земли звено танковой гусеницы. Она подняла щепку, присела возле и попыталась очистить сталь от приставшей земли. Увлеченная работой, она не заметила, как подошли и остановились за ее спиной три человека. Один из них — пожилой, с выправкой военного, в легком костюме хаки и со свастикой. Двое других, молодые, были вооружены блокнотами и фотокамерами через плечо.
Бесцеремонно взяв из рук Маргариты гусеничное звено, старший сказал, обращаясь к своим спутникам:
— Обратите внимание, Эрих, и вы, Франц, это деталь немецкого «Т-3». И в песках Экваториальной Африки, и в северных фиордах Норвегии, и даже здесь, в самом сердце Франции, мы встречаем следы железной поступи великой германской армии!..
— Следы! — усмехнулась Арно. — Это остатки разбитого вдребезги!.. — по-немецки бросила она, резко повернулась и быстро пошла по тропинке.
Под влиянием охватившего ее гнева, не замечая этого, она шла все быстрей и быстрей. Горький слезный ком стоял у горла, душил ее. Вопросы, один горше другого, вставали перед ней и не получали ответа. К чему было пролито столько крови? Исковерканы миллионы человеческих судеб? Во имя чего? Неужели все это ничему не научило французский народ?
Маргарита понимала, что голос ее слаб, и трибуна ничтожно мала, что может она сделать?
«И все-таки, — думала она, — пусть силы мои по-женски слабы, но, как сумею, я буду говорить правду, и только правду!»
Вынув блокнот, присев на сваленное бурей дерево, Маргарита торопливо писала, зачеркивала написанное и писала вновь. Она торопилась так, словно все линотипы Франции, все наборные машины мира остановились в эти мгновения, замерли в ожидании обещанных ею строк.
Анри Гоше приехал поездом за час до назначенного времени и шел на восток к старому каштану.
У Гоше было мужественное лицо, голубые глаза и буйная темная шевелюра. Шляпы он не носил ни зимой, ни летом. Его широкая блуза развевалась на ходу, обнажая сильную волосатую грудь.
Гоше шел по дороге Виллара, так мысленно он ее называл, и пел. Его небольшой, но выразительный голос и удивительное чувство музыкальности сделали Гоше желанным гостем в бараках рабочих окраин Лиможа. Песней Гоше приобрел много друзей — и ни одной возлюбленной. Он любил неудачно. Неудачно — это не то слово, он любил молча, и она ушла, так и не узнав о его любви. Он любил и ждал… Чего он ждал? Он любил и боялся быть отвергнутым. Он был простой парень из предместья Лиможа, металлист, она — дочерью, врача, воспитанницей католической школы святой Терезы. Прошло много лет, ему уже пятьдесят, а прежнее чувство еще живет и болит. Не будь песни, на которую так щедро растратил свое сердце Гоше, кто знает, что случилось бы с этим человеком.
