— Обстоятельства изменились.
— Но полученные вами приказы были подтверждены верховным командованием итальянской группы войск, — вскричал Кессельринг. — А вы что сказали в ответ на это? Поблагодарили за «совет» и пригласили Бастико отобедать с вами в Каире!
Ничто так не раздражало Роммеля, как приказы от итальянцев.
— Итальянцы ничего не сделали в этой войне! — мстительно буркнул он.
— Это не имеет отношения к делу. Сейчас от вас требуется помощь при наступлении на Мальту. После того как мы возьмем Мальту, вы сможете продвигаться в Египте.
— Вы так ничему и не научились! — вскричал Роммель, но тут же сделал над собой усилие и понизил голос: — Пока мы тут копаемся, враг не спит. Если бы я играл в ваши игры, я бы до сих пор топтался на месте. Кто так воюет — продвинулись на сантиметр, закрепились, продвинулись еще на полмиллиметра? Когда меня атакуют, я уворачиваюсь; когда враг обороняется, я иду в обход; но когда противник бежит, я его преследую. Так вот сейчас англичане улепетывают, так что самое время брать Египет.
Кессельринг сохранял спокойствие.
— У меня есть копия вашего обращения к Муссолини. — Он вынул из кармана бумагу и прочел: — «Нынешнее положение и моральное состояние войск, материальные ресурсы, пополненные благодаря захваченным полевым складам, а также ослабленное состояние сил противника позволяют нам преследовать его в глубь египетской территории». — Он сложил бумагу и повернулся к фон Меллентину. — Сколько германских танков и солдат у нас имеется?
Роммель подавил желание приказать фон Меллентину не отвечать на заданный вопрос: Кессельринг знал, куда бить.
— Шестьдесят танков, фельдмаршал, и две тысячи пятьсот человек.
— А у итальянцев?
— Шесть тысяч человек и четырнадцать танков.
Кессельринг повернулся к Роммелю.
— И вы собираетесь захватить Египет с помощью семидесяти четырех танков? Фон Меллентин, каковы ваши сведения о силах врага?
— Союзники приблизительно в три раза превосходят нас по численности, но…
— Вот так.
Фон Меллентин продолжил:
— …но мы полностью обеспечены провиантом, обмундированием, грузовиками, бронемашинами и горючим; и люди находятся в прекрасном боевом настроении.
— Фон Меллентин, сходите к связистам и посмотрите, что у них там нового…
Фон Меллентин нахмурился, но, поскольку других объяснений Роммель не предоставил, ему пришлось уйти.
— Войска союзников перегруппируются при Мерса-Матрух. Они ожидают, что мы двинемся на их южный фланг… Мы же вместо этого ударим прямо в середину, в их слабое место…
— Откуда у вас такие сведения? — перебил Кессельринг.
— Наши разведчики…
— На чем основаны данные разведывательного управления?
— В первую очередь на донесениях агента в Каире…
— О Господи! — Кессельринг даже повысил голос. — У вас нет танков, зато у вас есть ваш любимый шпион!
— В прошлый раз он не подвел.
Вернулся фон Меллентин.
— Это не меняет дела. Я здесь для того, чтобы подтвердить приказ фюрера: вы не должны двигаться с места.
Роммель улыбнулся:
— Я послал собственное обращение к фюреру.
— Вы?
— Я фельдмаршал, и у меня прямой доступ к Гитлеру.
— Да, конечно.
— Я думаю, фон Меллентин как раз принес нам ответ фюрера.
— Так точно, — подтвердил фон Меллентин и зачитал вслух пару строк, написанных на листе бумаги: — «Богиня победы улыбается лишь однажды. Вперед, на Каир! Адольф Гитлер».
Повисло молчание. Кессельринг вышел.
Придя утром в свой кабинет, Вандам первым делом узнал, что накануне вечером войска Роммеля продвинулись на шестьдесят миль от Александрии.
Неужели его невозможно остановить? Оборонительная линия при Мерса-Матрух сломалась пополам, как спичка. На юге 13-й корпус в панике отступил, а на севере крепость Мерса-Матрух капитулировала. Союзники еще раз отступили — и этот раз мог стать последним. Если новая линия, занимающая промежуток в тридцать миль между морем и непроходимой впадиной Каттара, падет, Египет окажется в руках Роммеля.
Однако даже столь неутешительные новости не смогли окончательно испортить Вандаму настроение. Прошло уже больше суток с того момента, как он проснулся на рассвете в своей гостиной, держа в объятиях Елену. С тех пор он пребывал в состоянии ликования и возбуждения. Он постоянно вспоминал мельчайшие подробности прошедшей ночи: какими соблазнительно коричневыми оказались ее соски, какой сладкой была ее кожа на вкус, как впивались в его спину ее острые ноготки. В офисе Вандам вел себя немного странно и сам это понимал. Он вернул своей машинистке письмо со словами: «В нем семь ошибок, лучше перепечатайте его», и лучезарно улыбнулся. Она чуть не упала со стула. Думая о Елене, он спрашивал себя: «А почему нет? Почему, черт возьми, нет?» И не находил ответа.
Рано утром к нему пришел офицер из отдела по специальным связям. Каждый, кто хоть чуть-чуть был в курсе того, как устроен генштаб, знал, что это отделение обладает особыми, ультрасекретными источниками информации. Мнения о том, насколько хороши эти разведданные, разделялись, адекватной оценке мешала засекреченность источников. Браун, который носил капитанские погоны, но был, очевидно, совершенно не военным человеком, склонился к столу Вандама и спросил, не вынимая изо рта трубки:
— Вы эвакуируетесь, Вандам?
Эти ребята жили в своем собственном мире, и не было смысла напоминать им, что капитан должен говорить майору «сэр».
— Что? Эвакуация? Зачем?
— Мы отправляем в Иерусалим всех, кто слишком много знает. Подальше от вражеских рук.
— Начальство, значит, занервничало…
Впрочем, это логично, раз Роммель теперь делает по шестьдесят миль в день…
— На вокзале вот-вот начнется ажиотаж… одна половина Каира пытается смыться, а другая половина ждет свободы. Ха!
— Но вы же не болтаете направо и налево о своем отъезде?
— Нет, нет. Я зашел сказать вам кое-что определенное. Мы все знаем, что у Роммеля в Каире шпион.
— Откуда вам это известно?
— В Лондоне тоже не дремлют, старина. В общем, этого парня раскрыли. Я цитирую: «Главное действующее лицо в деле Рашида Али». Вам это о чем-нибудь говорит?
Вандама как молнией поразило.
— Еще как! — выдавил он.
— Ну вот такие дела.
Браун встал.
— Минутку, — спохватился Вандам. — И это все?
— Боюсь, что да.
— Но откуда вы знаете, это расшифровка перехваченных данных или донесение агента?
— Источник надежный — все, что я могу сказать.
— Вы всегда так говорите.
— Да. Ну, возможно, мы теперь не скоро увидимся. Удачи.
— Спасибо, — растерянно пробормотал Вандам.
Браун удалился, выпуская изо рта клубы дыма.
Главное действующее лицо в деле Рашида Али. Просто не верится, что именно Вульф — тот самый человек, который обвел Вандама вокруг пальца в Стамбуле. Впрочем, почему и нет? Недаром Вандама преследовало это странное чувство — как будто почерк Вульфа ему знаком. Женщине, которую Вандам отправил раскрывать тайну загадочного незнакомца, перерезали горло. А теперь Вандам посылает Елену на свидания к этому же человеку.
В кабинет вошел капрал и вручил майору приказ. Вандам прочитал его и не поверил собственным глазам. Всем отделам генштаба предписывалось извлечь из архивов все документы, представляющие интерес для противника, и уничтожить их. В разведотделе трудно найти хотя бы клочок бумажки, не подпадающий под эту категорию. «Нам придется сжечь весь офис, — подумал Вандам. — А как мы будем работать потом? Ясно одно: начальство считает, что работать осталось недолго. Конечно, это всего лишь меры предосторожности, но очень уж радикальные: они бы не стали отдавать приказ уничтожать результаты работ за несколько лет, если бы не считали шансы немцев на победу очень высокими. Все разваливается, — подумал Уильям, — все рушится на глазах».
Это было невыносимо. Вандам отдал три года жизни обороне Египта. За это время тысячи людей погибли в пустыне. И что теперь? Поражение? Остается только бросить все, повернуться и бежать? Это не укладывалось в голове.
Уильям позвал Джейкса и вручил ему приказ. Джейкс только кивнул, как будто ожидал чего-то подобного.
— Немного крутовато, а? — спросил Вандам.
— Это ничем не отличается от того, что происходит в пустыне, сэр, — ответил Джейкс. — Мы устанавливаем огромные полевые склады, которые черт знает сколько стоят, а потом, отступая, взрываем их, чтобы ничего не досталось врагу.
Вандам кивнул:
— Ладно, вам нужно этим заняться, капитан. Но не переусердствуйте… Начальство слишком любит делать из мухи слона.
— Да, сэр, костер разжечь на заднем дворе?
