По дороге на Калининград никак не миновать было Большаково. Везли его в банальных «Жигулях». Водила непонятный, никак не военный, и два, как скупо они пояснили, сотрудника внутренних дел — все те же Шатров и Квасов. Ростом хороши, в плечах удались, бодры и ненавязчивы. Хотят встроиться в мировой порядок. Без напалма и трупов на улицах Кенигсберга. Дело свое открыть. Магазинчик. Или выучить немецкий язык и остаться служить в полиции. А может быть, не знали они всего латинянского плана в подробностях. Может быть, вообще ничего не знали, а вели себе задержанного Пирогова, выполняя приказ. А скорей всего знали кое-что и не противились. Бог им в помощь.
— Мне до ветра необходимо, — объявил Иван, когда они поравнялись с автостанцией.
— Потерпишь.
— А вот и не потерплю. Меня по почкам били и транквилизаторы кололи.
Шатров заерзал, переглянулся с Квасовым. Но последнее слово было за водилой.
— Выведите его, а то… подтирать потом.
Туалет этот он знал. Там окно выносилось с одного удара и можно было свой шанс испробовать.
Шатров остался снаружи, Квасов пошел внутрь. Иван Иваныч потянулся было в кабинку, тот не позволил:
— Здесь все делай.
— Здесь так здесь.
Иван как будто ширинку стал расстегивать, а сам левой рукой обхватил кулак правой и локоть, как кривошип, вогнал милиционеру в живот, да так удачно, что тот согнулся пополам. Надо бы было обыскать его мгновенно, но риск великий, а времени десятые доли секунды. Вышел он спокойно, руки за спиной, на Шатрова посмотрел и побежал. Туда. К болотам.
Догоняли Ивана долго, неотвратимо. Вначале один Шатров за ним бежал, а потом и Квасов показался вдалеке, а потом и сам стал нагонять Шатрова. Видно, злоба его распирала и прибавляла сил. И когда уже слышно стало дыхание за спиной, только руку протяни и схвати Ивана, свернул он с безопасной тропы и достиг фальшивой лужайки, слева, хотя и не должен был этого делать. Но что ему Иуда? У него свой Бог есть. Иван и в церкви-то не бывал отродясь, а не оставил его Хранитель вод и небес. Значит, не на самом плохом счету был Иван там, наверху.
— Ну что, добегался, служивый?
Иван стоял на своем, очень привлекательном, лужку. Оба его преследователя — совсем недалеко. Стволы можно уже спрятать, сунуть за пояс брюк или в задний карман. Как удобнее. Следы Ивана, те места, по которым он, подобно зайцу, на этот самый лужок перебрался, медленно исчезали.
— Сам подойдешь или там тебя урыть?
— Сам я не пойду.
— А что?
— Силы вышли.
— Ну, жди тогда.
Как из воздуха, появились наручники. Показывая, как сейчас они будут защелкнуты на запястьях Ивана, Квасов пошел. Шатров присел на корточки, отдыхая.
Лужки эти были обманными. В своих ранних блужданиях по болотам, когда он только осваивал окружающее пространство, которое на его глазах стало оборонным, он не раз покупался, делал неверный шаг. Он не утонул только потому, что во время этих хождений на плече его висел моток шнура с легчайшим титановым якорьком на конце, принесенным из части. Другой его конец обведен вокруг пояса. Это было даже лучше, чем слега. Ею он так и не овладел до конца. А якорек метнул, ну разве что еще раз, другой, зацепился и подтягивайся. Впрочем можно было ухнуть так, что и никакого троса не успеешь размотать. Но Бог хранил Ивана.
То, что он доскакал до лужайки без приключений, вовсе не значило, что это получится у Шатрова с Квасовым. Чтобы сбить направление, он переместился на другой край лужайки, как бы отдаляясь от преследователей.
— Что ты там распрыгался, как блоха?
— За тебя беспокоюсь. Смотри не утони.
— С чего это я должен тонуть? Ты же прошел?
— А я по заповедной тропе. Вот шагнешь в сторону — и каюк. Здесь сразу метров шестьдесят.
— Кончай балагурить. Бери его, и пошли назад.
— Я по следам пойду.
— А где они? — развеселился Иван. — Нету следов. — И их действительно не стало.
— Ну ладно. — Шатров двинулся и погрузился по щиколотку. Шел-то он медленно, а Иван бежал, совершенно отчаявшись. Шатров попробовал слева, справа, но результат был аналогичным.
— Да это дерн просто проминается. Иди. Ты помнишь, где он шел?
— Прямо, вон на то место. Или левее.
— Иди ты.
Квасов отстранил товарища и смело пошел вперед. И, миновав половину пути, провалился по пояс.
— Я же говорил, блин, — заволновался Шатров.
— Ты, чем говорить, лучше помоги.
— Тонешь, что ли?
— Не тону, но и не поднимаюсь. Ремень вынь из брюк и подай.
— Нету у меня ремня.
— Так руку протяни. Ляг на пузо и помогай. Да я вниз пошел. — Квасов ухватился за траву, потащил на себя пучки, задергался в яме своей и оттого погрузился еще больше. — Что стоишь? Помогай.
Шатров осторожно пошел на Квасова, примерно в метре лег, протянул руку. Тот принял ее, и теперь вроде бы стал понемногу выбираться из трясины. А это вовсе не входило в планы Ивана. Азимут свой он запомнил четко. Артиллерист все-таки. Высокая кочка, с полметра в диаметре, а на ней цветок иван-чая. Вот от него провести мысленную линию, взять ориентир и идти. А компания в бедственном положении — левее. Метрах в двух. И не замечают Ивана, заняты самоспасением. Заметили, когда Иван стоял над их спинами. Квасов уже по пояс на земле, уже не страшно, но ноги-то трясина держит. Шатров наконец глаза поднял:
— Ты? Ты что?
Пистолет у него за поясом сзади. Иван одной ногой наступил на затылок спасателю, другой ствол у него изъял. Шатров руку Квасова выпустил, но тот уже крепко завяз, в вонючей своей облатке, смрадной, в грязи смертной.
Ивану нужно грех на душу взять. А потом обоих столкнуть в трясину. Подумал немного, не решился. Квасову по затылку дал ручкой «Макарова», тот отвалился на время. Шатрову на затылок наступил, притопил голову, ловко у него это стало получаться. Пачкая руки, задрал на нем пиджачок. Оружие нашлось в кобуре, под мышкой. Забрал и его. Еще раз проверил обоих на предмет вооружений. Нет ничего.
— Ну, пошел я, мужики.
— Куда? — обалдел Шатров.
— Во чрево болот. Туда, где собаки воют.
— Дурак. Тебя же завтра запорют насмерть. Вертолет пришлют. Отдавай стволы, и пошли миром в город. Тебе же не светит ничего! А теперь — срок. Или вышка. Или в камере сапогами забьют.
— У меня дом есть. Хочу умереть в своей постели и в свежей рубахе.
— Дурак. Отдай стволы. Ты же убил его.
— Оклемается. Я не сильно.
Иван шел и весело насвистывал. Вот и гать полузатопленная, вот и тропа, а вот и плиты. И дом показался. Хрена с два он отдаст его господину Лемке. Отто Генриховичу.
Первым делом Иван попил воды из родничка, потом вошел в дом и провел ревизию. За исключением разгрома, произведенного при операции захвата, все было на месте. Даже стопка простыней чистых и одеяла. Заглянул в погреб. Разгром и тут, но НЗ пайковый на месте. Рыба печеная только отсутствовала. Польстились спецназовцы.
Не было также радиоприемника, о чем он пожалел искренне. Хорошая была вещь, надежная. Стекла выбиты, и прочее, и так далее. Грустно обошел он двор. Но нужно было проверить наличие еще одной вещи, самой главной.
Взяв в доме лопатку, он вышел во двор. Лодка была на месте. Он плеснул воды в уключины, установил весла. Озеро небольшое. Рыба линь — в глубине.
На другой стороне озера Пирогов вышел, по ему одному известным приметам нашел старый пень, огромный и страшный. Там завернутый в брезент объемный сверток. Подале — пень поменьше. И сверток другой. Картонная коробка в полиэтилене. Взяв все это, он отправился назад, к дому. На кухне развернул свертки. Аммонала пятнадцать килограммов — в одном, и аккуратные коробоки с запалами «УЗГРМ» — в другом. Дело житейское. Лески у него, слава Богу, хватало.
Взрывному делу он обучился из любопытства. В Балтийске теперь чему только не обучишься. Всякой твари по паре. А добра этого — немерено. Бери, не хочу. Обещал рыбой поделиться, вот и одарили коллеги. А как растяжки делать, сам сообразил. Перекрыл обе тропы ступенями и территорию свою окружил двумя кольцами. На большее аммонала не хватило. Оставил, впрочем, заначку.
Пирогов, поварившись два дня на «нечистой» кухне, послушав краем уха разговоры, обнаружив в Калининграде обилие новых лиц, а они отличались от местных жителей осатанелой сосредоточенностью, и сопоставив все это с событиями, происшедшими ранее, понял, что вот-вот произойдет нечто. Может быть, даже подобное тому, что недавно произошло в Петербурге, где вначале артпедерастов положили немерено, а потом и вовсе бои шли. Но сердце подсказывало ему, что здесь будет круче. И может быть, что-то изменится. И не придется ему погибнуть на хуторе этом. А если Люся Печенкина жива-здорова, то и вернутся краплаковые закаты, и сочинение стихов в свободное от работы время. А будут Ивана принуждать к сдаче, так у него есть еще и два «Макарова» с полными обоймами. И вся недолга.
