А гость чувствовал себя в маленькой гостиной как дома. Раскрыв чемодан, вынул бутылку, поставил ее на стол. Вслед за бутылкой на столе появились коробочки, кулечки, пакетики. Еще один сверток гость подал хозяйке.
— Прошу пани Полонскую принять от нас с Ниной подарок.
— От Нины!
Старушка с волнением развернула пакет. К ее необычайному недоумению и радости, там оказалось черное атласное платье.
Погребальное! Именно о таком она и мечтала. Ей было восемьдесят девять лет. Еще два года тому назад к ней во сне явилась покойная мать и напомнила: «Собирайся! Я скоро за тобой приду». И Владислава Полонская готовилась. Купила чулки, сшила себе белье. Но о погребальном платье старая женщина пока только мечтала. Она часто вела с «дочкой» разговоры о скорой кончине, завещая похоронить себя «обязательно по-польски». Кто еще, кроме Нины, так трогательно мог позаботиться о ней!
Лаская шершавой рукой подарок, любуясь им, старушка будто помолодела. Улыбка слегка разгладила глубокие морщины на лбу и щеках. Полонская доверчиво взглянула на гостя.
— Мы, пани Полонская, решили с Ниной венчаться, — продолжал гость.
Хозяйка чуть не уронила драгоценный подарок.
— Цо?!
— Венчаться будем. Ксендз уже объявил две заповеди.[2] Третья будет, как только вернусь в Пылков.
— Нина берет в костеле шлюб!
Эта новость была для пани Полонской равносильна второму пришествию Христа. Нина была «большевичка» и в бога не верила, хотя к вере своей хозяйки относилась с уважением. По святым дням она не работала («писанину» набожная католичка не считала делом). Бывая в костеле, пани Полонская молилась долго и усердно, зная, что по возвращении ее ждет хорошее угощение, которое продолжит божий праздник и превратит его в мирской. Но при всем том сходить в костел, хоть разочек, Нина отказывалась.
— На заповеди я подал без Нины, — уточнил гость. — Так что не знаю, согласится ли она пойти в костел.
Старушка все это перетолковала на свой лад: «Любятся! Вот и не хотят обижать друг друга, уступают». Натешившись вдосталь подарком, она бережно повесила его в ветхий шкаф.
— А где же Нина? Почему она не приехала?
— Сейчас, сейчас, пани Полонская, все объясню, — успокоил ее гость.
Он ловко раскупорил бутылку вина, открыл банку сардин и вынул из бумаги нарезанную колбасу.
— Прошу пани Полонскую поджарить чуть-чуть эту колбаску. Мы с вами выпьем по рюмочке хорошего вина. Я сегодня очень счастливый. Ниночка наконец согласилась выйти за меня замуж. Сейчас она в Пылкове. Я привез вам от нее письмо.
Старушка взяла колбасу и, направляясь в кухню, заметила, как гость, аккуратно смахнув со стола в руку сургуч, облетевший с бутылки, сунул его в карман пиджака.
«Какой чистоплотный мужчина, — думала она, возясь около плиты. — Дай бог Ниночке счастья за ним. Хороший человек, сразу видно по обхождению».
Вскоре зарумянившаяся колбаса стояла на столе. Пани Полонская чинно восседала в своем старом кресле, с одобрением поглядывая на гостя, который разливал вино.
— Пейте, пани Полонская, — пододвинул он ей рюмку. — За наше с Ниночкой счастье.
Порозовевшая от избытка чувств Полонская отпила глоток. Гость налил еще.
— Кушайте, пани Полонская, кушайте.
— Прошу пана Яна, пусть он сам кушает. Я-то дома, а пан Ян с дороги и проголодался.
Пан Ян достал из кармана конверт.
— Вот вам письмо от Ниночки.
Полонская развернула сложенный вчетверо листок. Ян предупредительно подал ей очки. Надев их, пани Полонская, к величайшему своему сожалению, убедилась, что записка написана по-русски.
— Переведите мне, пан Ян, что тут написано, — она передала ему листок.
Гость охотно исполнил ее просьбу.
«Простите меня, пани Полонская. Уезжая, я постеснялась сказать вам, что выхожу замуж за Яна. Вы его знаете. Он был у меня однажды. Мы очень любим друг друга. Я к вам вернусь, наверное, недели через две. А пока у меня есть свободное время, хочу позаниматься. Отдайте Яну все мои книжки и тетради. Еще раз извините меня за то, что не приехала за ними сама. Они тяжелые, пусть он за женой поухаживает…
Целую вас, Нина».
У Полонской выступили на глазах непрошенные слезы. Как это похоже на Нину. Неделя до свадьбы, только бы и любиться, а она хочет «позаниматься».
Гость вдруг спохватился, вспомнив, что ему еще надо зайти в одно место, а потом купить билет на обратный поезд.
— Давайте, пани Полонская, сложим быстренько все книжки в чемодан.
На минуту у старушки вспыхнуло неясное подозрение. И попроси гость Нинино пальто или платье, она бы не дала. А бумаги… «Нина и сама как-то сжигала их. Да и Ян теперь ее муж. Он настоящий, благородный мужчина». Хозяйка вспомнила подарок, письмо, и сомнения ее рассеялись. Она вздохнула и стала помогать упаковывать книги и тетради. Быстро опустела маленькая этажерочка. Ян удовлетворенно потер руки.
— Тороплюсь, пани Полонская, но мы еще увидимся. Мы с Ниночкой приедем к вам после свадьбы.
Надев пальто, гость мимоходом сунул в карман пустую бутылку, банку из-под консервов, бумажки, освободившиеся от сыра и колбасы.
— Спокойной ночи, пани Полонская.
Он нагнулся, поцеловал ее руку. Нахлобучил на глаза шляпу. Поднял воротник. И ушел.
«Какой благородный… Дай бог им счастья». Старушке еще раз захотелось взглянуть на подарок от «дочки». Она подошла к шкафу, открыла скрипучую дверцу и… не поверила своим глазам. Драгоценное погребальное платье — подарок Нины — исчезло. Пани Полонская трясущимися руками наложила на себя крест и начала громко читать молитву.
— Верую во единого господа бога…
Она прочитала «Верую», «Отче наш», «Молитву от соблазнов», прося пана-бога освободить ее от дьявольского наваждения. Но и после этого платье не появилось.
«А вдруг его и не было? Может быть, все это показалось?.. Но Ниночка писала… Надо прочитать ее записку… Куда я ее положила?..»
В растерянности она забыла, что Нина писала письмо по-русски. «Да! Ян читал его и не вернул», — вдруг вспомнила она.
Ян унес с собой не только письмо и книги, но и остатки ее спокойствия.
Проснулась Вероника Антоновна с головной болью. В горле пересохло. Хотелось пить. Она с трудом открыла глаза и только тут вспомнила, что она в чужом доме.
«Угораздило… Будто никогда вина не видала».
Встала с дивана. Пригладила растрепанные волосы. Стараясь не шуметь, вышла в коридор. Но уйти незамеченной ей не удалось: из столовой вышел Николай Севастьянович.
— Никак уходить собрались, Вероника Антоновна?
Щеки Калинович порозовели от стыда.
— Извините, Николай Севастьянович, нехорошо у меня получилось. Пригласили на праздник, а я…
— Пустяки! С каждым может случиться. Зря вы уходите. Сейчас бы пообедали. А вечером опять все соберутся.
— Спасибо, Николай Севастьянович, за гостеприимство. Но я пойду домой. Отдохнуть надо.
— Зря. Право, зря, — помогая ей одеться, говорил Николай Севастьянович.
К своему дому Вероника Антоновна подходила тяжелой походкой больного человека. На душе было противно. Обижалась на Дробота: «напоил», сердилась на себя: «Забыла меру… И Зинка, дуреха, кажется, влюбилась в него».
Вот и дверь квартиры. Вероника Антоновна достала из сумочки ключи. Длинный, с резной бородкой — от внутреннего замка. Теперь надо и маленький, плоский ключик от шведского замка повернуть два раза. Но ключ повернулся всего на пол-оборота, и дверь открылась! Вероника похолодела. «Обокрали!»
Она распахнула дверь, пробежала через кухню, с лихорадочной быстротой отворила дверь в спальню, бросилась к шкафу и рывком открыла его.
Несколько летних платьев, плащ, костюм и, главное, только к прошлой зиме купленная шубка «под котик», заботливо зашитая в старую простыню, — все висело на месте.
«Деньги!» — Вероника Антоновна метнулась к тумбочке. Там, в верхнем ящике, у нее было четыреста двадцать рублей. Десятирублевые купюры так и лежали на своем месте.
Вероника Антоновна стала успокаиваться. Видимо, она просто по рассеянности не заперла на шведский замок.
Она подняла сумку, уроненную в спешке. Оттуда на пол выпала фотография Юзыка. Вероника Антоновна задержала взгляд на лице брата. И невольно вспомнила, каким образом попала к ней эта карточка. Ее привез товарищ Юзыка из Польши вместе с письмом. Кароль оставил у Вероники Антоновны свой паспорт и чемодан, пообещал скоро прийти за ними. Но до сих пор чемодан так и лежит под ее кроватью.
Вероника Антоновна даже наклонилась и заглянула под кровать. И тут ей чуть не стало дурно: чемодана не было!
От ужаса она села прямо на тонкий ковер, как была — в пальто и в шляпе, прижимая к груди сумочку, не в силах осознать случившееся.
Чужой чемодан! Ничего из ее вещей и… чужой чемодан! Кто поверит, что вор украл именно чужой чемодан? Что она скажет Каролю?
