Занятый мыслями о неуловимом грузовике с железным кузовом, Горелов досадливо поморщился: «Ну, что за дело майору до исчезнувшей невесты какого-то шофера?»
Усач, однако, не нашел этот вопрос неожиданным. Он безразлично пожал плечами:
— Пожалуй, на заводе имеются дела поважнее. Не вышла на работу уборщица — ну и ладно. Не бегать же разыскивать ее! — Он усмехнулся и тронул Бутенко за локоть: — Впрочем, все это для вас неинтересно, товарищ автоинспектор! Я знаю, чего вы допытываетесь. Хотите, скажу?
— Ну-ну, угадайте...
Ловким движением усач вскинул на нос очки и взглянул на Бутенко хитроватым, проницательным взором.
— Вас интересует, товарищ инспектор, один деликатный вопрос: кто прошлой ночью сбил на главной улице города газетный киоск? Ведь правда, я не ошибаюсь?
Бутенко сделал изумленное лицо.
— Вы удивительный человек! Прямо-таки волшебник.
Завгар, заметно польщенный, шире расправил плечи и сказал не без самодовольства:
— Практика! У меня в городе каждый водитель — дружок. Вся информация от шоферов тут вот, — он постучал согнутым пальцем по записной книжке, — в этой памятке собирается... Итак, могу открыть вам секрет: киоск был свален трехтонкой, которая прибыла из Харькова и уже умчалась обратно. Номер машины, к вашему сведению, у меня тоже записан. Я сам не терплю, товарищ инспектор, автолихачей...
Бутенко подробно расспросил завгара об этом случае, задавая все новые вопросы. Горелов не переставал удивляться тому, насколько майор вошел в роль автоинспектора. Все же эта беседа с добродушным, чуточку лукавым усачом показалась Горелову утомительной и длинной. Только в сумерки они ушли из гаража. Шагая через лужи длинным глухим переулком, тускло освещенным фонарем, лейтенант спросил:
— Неужели и этот материал, товарищ майор, вы приобщите к делу?
Бутенко взглянул на него с улыбкой:
— Как, разве вы ничего не поняли?
— Признаюсь, меня нисколько не интересовали ни киоск, ни харьковская автомашина.
— А шофер Морев, у которого исчезла невеста?
— К нашему делу это как будто не относится.
Бутенко мягко положил руку на плечо Горелову.
— Древнее изречение, лейтенант, гласит: «Пути господни неисповедимы». Это значит, что невозможно заранее разгадать пути человеческой судьбы. Я вспомнил это изречение не случайно. Дело в том, что в доме, который мы сейчас посетим, насколько мне известно, евангельское слово в большом почете. Короче: мы идем на квартиру к невесте шофера Морева, которая, как вы слышали, бесследно исчезла.
— Кажется, начинаю понимать, — смущенно пробормотал Горелов. — Вот только обидно, что зря потратили столько времени. По-моему, проще было сразу сказать завгару о цели нашего визита. По всему видно, он человек порядочный.
Бутенко громко рассмеялся.
— Его честность и у меня не вызывает сомнений. А другие качества? Не кажется ли вам, что он человек несколько самовлюбленный? Такие люди обычно любят покрасоваться, намекнуть, что им-де известна некая важная тайна. Для преступника же одного такого намека будет вполне достаточно... Однако вернемся к исчезнувшей девушке. Что, по вашему мнению, мы сможем узнать у хозяйки дома?
— Если вы подозреваете Морева... — сосредоточенно морща лоб, заговорил Горелов.
— Нет, нет! — прервал его майор. — У меня еще нет оснований для таких подозрений.
— В таком случае, — заключил Анатолий, — мы идем по второстепенной линии. Может быть, даже по линии, которая нисколько не касается убийства.
Бутенко, казалось, не расслышал этого замечания. Придерживая Горелова за локоть, он негромко рассуждал:
— Единственное, что удалось узнать сегодня, — это один, быть может, многозначительный факт. Двадцать четвертого ночью Морев дежурил в гараже. Он знал, конечно, что все машины, занятые на стройке, возвратятся только утром. Без всякого риска быть замеченным, он мог взять одну из машин и прокатиться куда ему было угодно. Заметим, это очень смелый, пожалуй, рискованный вывод. Но такое сочетание фактов возможно. Морев беспокоился о своей исчезнувшей невесте и мог поехать на квартиру ее матери ночью.
Далее: мать невесты, конечно, знает жениха. Не вредно будет, выясняя обстоятельства исчезновения девушки, собрать сведения и о Мореве. Очень важно установить, не приезжал ли он к этому дому ночью двадцать четвертого числа? Мы помним, что именно двадцать четвертого ночью убит студент...
— Вы, товарищ майор, — заметил после молчания Горелов, — как будто соединяете воедино два факта: исчезновение девушки и убийство. Однако насколько я понимаю, эти события изолированы одно от другого.
— Посмотрим, — в раздумье проговорил Бутенко. — Запомните: вы — представитель заводского комитета и пришли узнать, что слышно о Гале Спасовой... — Он вынул блокнот и взглянул на мелко исписанную страницу. — Да, Галя Спасова.
Кривой переулок не случайно носил свое название. Высокие дощатые заборы, старенькие подслеповатые домишки, заросли бурьяна и кучи мусора на узенькой тропе. На взгорке и на склоне оврага переулок дважды круто изгибался, и глубокие черные рытвины кое-где пересекали его от забора к забору. Домик, в котором жила Спасова, выглядел в сравнении с другими чистеньким и аккуратным.
В окошке светился огонек, и майор, привстав на носки, заглянул в комнату. У стола, при свете керосиновой лампы, сухонькая, седая старушка склонилась над большой раскрытой книгой.
Бутенко негромко постучал в дверь, и старческий голос откликнулся взволнованно:
— Галя... Ты?
— Нет, это с завода, — сказал майор.
Женщина открыла дверь, и они вошли в невысокую светлую горницу, сняли фуражки, осмотрелись. Старушка кинулась к табурету, но тут же остановилась, не в силах справиться с волнением.
— Что слышно о Галеньке?
— Мы хотим у вас спросить, мамаша, — сказал Бутенко, — как это могло случиться, что Галя вдруг не явилась домой?
Мельком заглянул он в книгу и успел прочитать замасленный подзаголовок: «От Матфея».
«Старушка религиозная», — отметил майор.
Спасова набожно перекрестилась:
— Вот уже четвертый день, как ее нету... Совсем я, люди добрые, от тоски извелась. А вчера я такое узнала, что сердце и совсем упало. — И, помолчав немного, доверительно сообщила: — Дочь моя, оказывается, была в несогласии с отцом Даниилом, и он ей божьей карой пригрозил... В молитвенном доме говорили.
— Простите, мамаша, — мягко прервал ее майор, — разве Галя посещала молитвенный дом?
— А как же, сыночек, посещала! Я еще сызмальства ее к молитвам приучила. Все хотелось как лучше, чтобы чистая, светлая она была душой.
— А какой вы веры, мамаша? — спросил Бутенко.
— Христианской, сынок, православной.
— Значит, ваша дочь была послушницей в церкви?
Старушка вскинула голову и строго поджала губы.
— Нет, милый, мы истинную веру исповедуем.
— Значит, истинно православной церкви? Так я вас понял?
— Правильно, милый, истинно православной.
— И дочь ваша была послушницей проповедника, странника?
— Верно говоришь, сынок.
— И моления проводили тайно, так?
— Власти нам не чинили препон, однако отец Даниил говорил, что лучше, если власть не знает о наших исповедях, и мы молились по ночам. А проповедник у нас святой человек.
— А давно вы знаете этого проповедника?
— С тех пор как прислан он к нам всевышним. Около года уже...
— И ваша дочь сразу же стала послушницей святого?
— На третьем молении ей вышло посвящение в послушницы.
— Сколько же лет вашей дочери?
— А вы и не знаете? У вас же все в заводской конторе записано. Ей девятнадцатый годок.
— Просто я не помню, — сказал Бутенко, — народа на заводе много. Но интересно, мамаша, почему этот святой отец таких молодых девушек в послушницы берет?
— Такова его воля.
— Значит, подозрительна она, эта «воля», бабушка, — откровенно высказался Горелов. — Молились бы уж сами, а зачем же девушку в это грязное дело втягивать?
