Растрескавшимися губами Тревитт снова задал свой единственный вопрос:
– Кто они такие?
– Не все ли равно? – отозвался Рамирес. – Злые люди. Бандиты. Головорезы, гангстеры. Матерь Божья, пошли Рейнолдо подарок, чтобы он не умер с проклятием в твой адрес на губах.
Внезапно он вскинул винтовку на плечо и выстрелил.
– Промахнулся. Святая Дева, ты меня разочаровываешь. Он отступил. Сукин сын.
Мексиканец передернул затвор, стреляная гильза выскочила и подкатилась к Тревитту, который скрывался позади за кучей камней.
– Думаю, они могут попытаться взять нас штурмом. Почему нет? Это несложно, так они друг друга не перестреляют. Через несколько секунд я представлю вас им, мистер norteamericano. Я представлю вас сеньору пулемету и его другу, сеньору второму пулемету. А еще есть сеньорита винтовка с оптическим прицелом. Я очень хочу познакомить их с моим добрым другом, сеньором безумным гринго, который искал приключений на свою задницу… Эй, как тебя зовут? У тебя ведь должно быть имя.
– Тревитт. Меня зовут Тревитт, – сказал Тревитт, которому почему-то вдруг показалось очень важным сообщить об этом Рамиресу.
– Мистер безумный гринго Тревитт, который искал приключений на свою задницу. Да уж, он нашел приключение себе на задницу, не так ли? В доброй старой Мексике. Послушайте, мистер безумный гринго Тревитт, по-моему, они могут появиться с минуты на минуту, о да, клянусь Пресвятой Девой, в любой миг, и тогда мы увидим, кто здесь шлюхи. Эй вы, шлюхи, давайте кончайте с этим. Ха, они не собираются высовывать свои поганые головы, черта с два.
Он еще некоторое время продолжал свой безумный монолог, заклиная врагов напасть на него, упрашивая их, понося на чем свет стоит их матерей, отцов, детей и домашних зверюшек. В конце концов, он все-таки выдохся.
– О господи, – простонал Тревитт.
– Он не поможет вам, мистер безумный гринго, нет, не поможет, я не вижу поблизости Господа. Я не вижу Пресвятой Девы, не вижу ни священников, ни святых сестер, ничего такого. Тут нет ни церкви, ни Богоматери. Эх, как бы я задал этому ублюдку со снайперской винтовкой. О Матерь Божья, отдай его твоему грешному сыну, Рейнолдо, только отдай его мне, чтобы я мог отстрелить ему яйца, и я буду ходить к мессе каждый день до скончания… Эй!
– А? А-а, я, наверное, задремал.
– Самое время покемарить, малыш. Эй, мистер, думаю, вы не уйдете живым с этой горы. Да и Рейнолдо Рамирес, пожалуй, тоже.
Еще одна пуля чиркнула о камни.
– Близко, совсем близко. Господи Иисусе, никогда не думал, что закончу свои дни на горе, загнанный в угол. Я считал, что меня прирежет какая-нибудь чокнутая баба. Все бабы – шлюхи, ненормальные обезьяны. Они в два счета откромсают тебе почки и сожрут, только позволь им. Я думал, меня прикончит кто-нибудь из них. Но чтобы на горе, в компании с гринго – черта с два. Мадонна, продли мои дни, черт бы тебя побрал. Она такая дрянь, эта баба, она хочет, чтобы ты ставил ей свечи, а как тебе нужно чудо, так она в кусты. Продли мои дни, Пресвятая Дева. О да, si, вот он, вот наш друг, да, по-моему, я его вижу.
Он вскинул винтовку.
– Да, да, замечательно.
Выстрелил. Промахнулся.
– Ах ты дрянь, поганый сукин сын, спрятался. Я промахнулся всего на волосок!
– Господи, похоже, я умираю, – сказал Тревитт.
– Я тоже так думаю. Похоже, я и сам умираю.
Тревитт попытался сесть. Он устал лежать на твердых камнях. Но у него ничего не вышло. Винтовка вывалилась из его пальцев. Он кашлянул и с трепетом заметил струйку розоватой слюны, тянущуюся от его губ к винтовке, алую паутинку, тонкую и дрожащую. В конце концов она оборвалась и исчезла.
– Ой. Мама. Мама. Мамочка. Господи, мне так страшно.
Он попытался ухватиться за что-нибудь.
– Подбери нюни, а? Твоей мамы тут нет, – сказал Рамирес.
– Помогите мне. Помогите, пожалуйста.
– Прости, малыш. У меня своих забот полно.
Шок, золотистый и прекрасный, снизошел на Тревитта, принес с собой покой. По его телу разлилась неодолимая приятная истома.
Где-то сбоку неожиданно затрещала автоматная очередь. Она хлестнула по камням, за которыми они укрылись, Тревитта обдало каменным крошевом, и у него еще хватило соображения отпрянуть. Мексиканец вскрикнул. Потом выстрелил из своей винтовки, яростно передернул затвор, снова выстрелил, крича:
– Грязные шлюхи, прыщи гнойные, человеческое отребье!
Он вдруг умолк.
– По-моему, я в него попал. – Он тяжело дышал. – Но он тоже меня задел. Ох, Пресвятая Дева, прости меня. Мне нужен священник. Святая Дева, прости своего грешного сына.
Тревитт услышал, как винтовка упала наземь и поползла по камням.
Хозяин автомата снова полоснул очередью; полетела пыль и осколки. Тревитт отпрянул.
– Эй, – завопил Рамирес, – подойдите и убейте нас, ублюдки.
– Мама! Мама! – закричал Тревитт и попытался приподняться.
Еще одна очередь прошила его грудь.
– Я умираю, вот черт, похоже, я умираю.
– А вот и они, – сказал Рамирес. – Вот наши замечательные друзья.
Одна его рука была окровавлена, он неловко держал ее на весу. Голова тоже была в крови.
– О, только поглядите на этих шлюх. Шлюхи. Плевал я на вас, шлюхи. Солдаты. Взгляни, Святая Дева, солдаты.
К тому времени нападавшие уже вели себя довольно нагло. Их оказалось шестеро. Шесть человек, вооруженных в большинстве своем автоматами Калашникова, а один – снайперской винтовкой Драгунова, двинулись вверх по склону. На них были мешковатые камуфляжные комбинезоны и красные береты. Профессионалы. Настоящие коммандос. Тревитт лежал и смотрел, как они приближаются.
– Эй, мы с тобой задали этим ублюдкам жару, мистер ненормальный гринго. Что ж, вот тебе приключение, всем приключениям приключение. Мы им кровушки-то попортили, ох попортили. Шлюхи. Мы забрали кое-кого из этих шлюх с собой. Им пришлось целую армию подтянуть, чтобы выкурить нас отсюда.
Пришельцы преодолели уже половину подъема; автоматы они держали на изготовку. В их лицах вовсе не было заметно никакого торжества или ликования, напротив, они двигались, явно рассчитывая каждое свое движение, каждый жест, бесстрастные и неумолимые, истые военные, спеша скорее покончить со всем этим.
– Шлюхи, – повторил Рамирес.
Он тоже плакал; он упал на четвереньки, но раз за разом пытался подняться. Вокруг него все было в крови. Он пытался упереться ногой, но у него ничего не получалось, и он валился вперед.
– Им пришлось подтянуть армию, чтобы захватить нас. Вы, шлюхи! Мешки с дерьмом и гноем. Святая Дева, я прошу тебя о прощении, ибо я грешил. Я хочу покаяться. Прими своего сына Рамиреса. Ах вы шлюхи! Давайте подходите, шлюхи, и покончим с этим. Рамирес не боится. Мне так страшно. Господи Иисусе, мне страшно. Ах вы мешки с дерьмом!
Но этот поток брани не подхлестнул нападавших – они приближались все той же неумолимой поступью, пробираясь между камнями.
Тревитт вдруг уселся, как подброшенный. У него было такое ощущение, будто он находится в нескольких мирах разом. Рана у него открылась, и он истекал кровью. Он сидел в луже и сам себе казался отвратительным, грязным. Ему хотелось к маме. Было безумно жалко Мигеля. В вышине парила большая птица, ее темная тень наползла на него. Она с шумом разрывала воздух, эта большая неуклюжая тварь, настоящая громадина.
– Мама, ой, мамочка, пожалуйста! – закричал он.
Птица зависла над ним; это оказался вертолет, и он застал штурмовой отряд на открытом месте. Он появился из ниоткуда – из-за горной вершины, с рокотом взмыл над отвесной стеной за спиной у Тревитта с Рамиресом. Черный «Хьюи» без опознавательных знаков, назойливо жужжащий, точно навозная муха, неторопливый, настойчивый. Перед глазами у Тревитта все плыло, и он не мог различить деталей в неожиданно поднявшемся шквале пыли и огня, но увидел, как длинная очередь хлестнула вдоль склона в сторону брызнувших врассыпную коммандос. Трассирующие пули настигали бегущих людей и косили их. Вертолет развернулся и полетел вдогонку за парочкой, которая выбежала за пределы зоны огня; он зависал над фигуркой каждого, и того сметало взрывом. Последний – тот самый, что был с винтовкой Драгунова, – отбросил оружие далеко в сторону и поднял руки. Стальная птица покружила над ним, потом повисла в воздухе. Боевик стоял в овале взметающейся пыли в тридцати футах под неподвижной машиной. Внезапно вертолет взмыл ввысь. Он взлетел, как будто вырвался из-под влияния силы тяжести, словно бежал от солдата на земле. Вспышка, хлопок – и человека окутал огненный шар.
– Боже правый, у него была бомба, – сказал Рамирес.
Вертолет пролетел прямо над ними и опустился в сотне футов поодаль. Тревитт ничего не слышал, но извернулся и стал смотреть, как из него один за другим выпрыгнули три человека в синей форме и бейсболках с винтовками «М-16» наперевес.
