— Это верно, — мрачно кивнул головой Вилли. — Вся беда в том, сэр Джеральд, что ее чуть не с пеленок приучили воровать и попрошайничать. У нее было тяжелое детство… В прошлом году мы решили провести недельку в Танжере, остановились у Модеста и взяли к себе Люсиль. У нее как раз были каникулы. Так знаете, что она учудила? Раздобыла какие-то жуткие лохмотья, вывалялась в пыли, потом где-то одолжила грудного ребенка и пошла просить милостыню у туристов. Ужас… — Он сокрушенно помотал головой.
— И надо же было случиться, что ее заметила монахиня из ее школы, — сказала Модести.
— Вот именно, — снова вздохнул Вилли. — И мать Бернар набросилась на меня так, словно я тут кругом виноват.
— Не надо было шутить, — заметила Модести. — Люсиль успела выпросить три с половиной американских доллара, двенадцать шиллингов шесть пенсов, а также пятьдесят с чем-то местных драхм. Вилли возьми и брякни матери Бернар, что, на его взгляд, это для начала очень даже неплохо.
Таррант запрокинул голову и от души рассмеялся. В темных глазах Модести загорелось удовлетворение. Она сказала:
— Так-то лучше. А то, когда вы появились, у вас был невероятно усталый вид.
— Виноват, что не сумел этого скрыть, — сказал Таррант, смахивая с кончика сигары пепел. — У нас выдалась тяжелая неделя.
— Что-нибудь серьезное?
— Пока трудно судить, — пожал плечами Таррант. — Много разных мелких проколов. — Помолчав, Таррант добавил: — А вчера я потерял человека в Праге.
— Грустно это слышать. — Модести положила руку на запястье Тарранта. — Большая потеря?
— Это был мой лучший агент в тех краях. Но независимо от профессиональных качеств смерть есть смерть.
— Разумеется.
Таррант чуть вскинул брови и спросил:
— Когда вы руководили Сетью, вам не приходилось испытывать нечто подобное?
— В известном смысле да. — Она устроилась в углу, и взгляд ее стал чуть отстраненным, потому как она позволила нахлынуть воспоминаниям. — Конечно, когда ты заправляешь делами в преступной организации, все обстоит немного иначе. Большинство твоих людей — отпетые мерзавцы, и потому ты постоянно выступаешь в роли укротителя львов. Тебе приходится заставлять их выполнять разные хитрые штучки, причем именно так, как тебе это нужно. Но опять же не все они мерзавцы и порой честно работают на тебя. Поэтому когда ты теряешь человека или он получает серьезное увечье, ты… чувствуешь какую-то усталость.
— Вот именно, — кивнул Таррант. — И главное, ты бессилен что-либо сделать.
— Разве что платить беднягам пенсию по инвалидности, — вставил Вилли. — Принцесса учредила особый фонд…
— Замолчи, Вилли…
Он ухмыльнулся и замолчал. Когда они остановились у светофора, он обернулся к сэру Джеральду со словами:
— Говорите, это случилось в Праге?
— Да.
Вилли на мгновение вопросительно посмотрел на Модести, затем снова перевел взгляд на Тарранта.
— Последний раз мы видели Венцеславскую площадь года четыре назад, Принцесса, верно?
— Нет, — подал голос Таррант, прежде чем Модести успела что-то сказать. — Забудьте об этом, Вилли.
— Я имела дело кое с кем в Праге, — сказала Модести. — У меня остались полезные связи…
— Нет, — покачал головой Таррант. — Поздно. Его уже нет в живых. И даже если бы он не погиб, это было бы не самым лучшим ходом: слишком много усилий при столь малой отдаче.
Вилли снова устремил взгляд на дорогу, и машина гладко двинулась дальше.
— Он снова потерял покой, — заметила Модести и чуть подмигнула Тарранту. — Это означает, что он заплутал среди своих девиц.
— Ничего подобного, Принцесса! — вознегодовал Вилли. — Мы договорились с Мелани, что я свожу ее на пару дней в Ле Туке.
— Это которая же?
— Темноволосая, с большим ртом. Поет в «Розовом фламинго».
— А, помню. Только не забудь вернуться вовремя, чтобы проводить Люсиль.
— Вернусь, — пообещал Вилли и жестом разрешил нетерпеливой малолитражке объехать его. — Странно, что она сегодня решила взяться за старое. И главное, как ловко эта паршивка проливает крокодиловы слезы! — Он покачал головой с невольным восхищением. — Ты поговори с ней. Принцесса. Тебя она слушает куда лучше, чем меня.
— По-моему, — кротко заметил Таррант, — ей нужен дом, родительская атмосфера.
— Конечно, — пожала плечами Модести. — Я понимаю, что мы с Вилли не те, кто мог бы как следует воспитать ее. Но что делать? Как ни верти, для нее все могло бы сложиться куда хуже.
Таррант вспомнил о тех невероятных фрагментах из прошлого самой Модести, которые были ему известны. Война… Одинокое дитя в лагере… А ведь тогда она была младше, чем Люсиль. Страшная, отчаянная борьба за выживание, постоянные странствия по Балканам, ну а потом тяжелое путешествие на своих двоих через Грецию и Турцию на Ближний Восток. Лагеря беженцев и перемещенных лиц, причем в годы полового созревания. Фантастический переход по арабскому Востоку со стариком, которого она оберегала и защищала. И наконец, Танжер, где и были посеяны семена, давшие потом всходы в виде Сети, странной криминальной, но весьма избирательной в своих операциях организации, которой она успешно руководила без малого восемь лет.
Тарранту очень хотелось бы побольше узнать о ее таинственном прошлом, но Модести редко предавалась воспоминаниям. Да и Вилли Гарвин предпочитал держать язык за зубами.
Вилли Гарвина она отыскала еще в первые годы руководства Сетью. Это был человек удивительных способностей и задатков. Однако они долгое время находились погребенными под теми наслоениями, что создают изгоя-уголовника, захваченного темными страстями, среди которых ненависть, отчаяние и эгоцентризм занимали главное место.
Каким-то непостижимым образом Модести Блейз сумела расколдовать Вилли и прогнать вселившихся в него бесов. За это Вилли Гарвин сделался ее верным другом и помощником. И хотя она считала, и не без оснований, его своей правой рукой, он по-прежнему смотрел на нее снизу вверх.
Это никоим образом не умаляло его мужского самолюбия. Таррант был уверен, что, боготворя Модести, Вилли не сомневался в том, что он на голову выше всех мужчин на земле. Причем даже выше тех, кто получил возможность узнать поближе ее удивительное тело.
Вилли Гарвин был, пожалуй, самым счастливым человеком из всех, кого знал Таррант. Вилли был интересным собеседником, но, когда того требовали обстоятельства, он превращался в опаснейшего оппонента.
Если кто-то и мог похвастаться, что знает о жизни Модести больше других, то этим человеком был Вилли. Таррант весьма ему завидовал. Случалось, Вилли отпускал мимоходом какое-то замечание по поводу ее прошлого, но, чуть приоткрывшись, ставни опять захлопывались, и все попытки заставить его поподробнее остановиться на том или ином эпизоде успеха не имели.
Таррант не раз пытался представить себе Модести в те далекие годы. Маленькое, отчаянное существо в раздираемом войной мире. Существо, вынужденное изо дня в день, из года в год преодолевать голод, опасность и страх. Девочка, мало разбирающаяся в том, что творится за пределами ее крошечного мирка, который она вынужденно оберегала в одиночку.
В одиночку. Это, собственно, и было самым тяжелым. Да, некоторые мужчины умели вести борьбу с неблагоприятными обстоятельствами в одиночку — какое-то конкретное время, зная, что финал битвы не за горами. Но для ребенка такая бесконечная постоянная война без тепла и участия окружающих должна была бы неминуемо привести к непоправимому искажению внутреннего мира. И то, что этого не случилось, можно было назвать самым настоящим чудом.
Таррант подумал о другой девочке, которую увидел полчаса назад в роскошном пентхаузе — сытую, хорошо одетую, ни в чем не испытывающую недостатка.
— Конечно, моя дорогая, — сказал он вслух. — Все и впрямь могло сложиться для нее куда хуже.
Когда Модести повернулась к нему, он ожидал увидеть в ее глазах дымку воспоминаний — и ошибся. Она как ни в чем не бывало улыбалась.
— Не будьте слишком сентиментальны, сэр Джеральд, — сказала Модести, и он понял, что она без труда читала его мысли. — И не делайте никаких сравнений. То, что легко одному, порой страшно трудно другому… Вилли, учти, что ты пытаешься обогнать полицейскую машину, превысив скорость на десять миль.
— Не было печали, — недовольно буркнул Вилли.
Он нажал на педаль тормоза, и «роллс-ройс» пошел рядом с патрульной машиной, откуда на него уставились два суровых лица. Тогда Вилли перегнулся вправо, через пассажирское сиденье, и ткнул пальцем в сторону левого заднего колеса полицейских, пробормотал что-то невнятное и помахал рукой. Затем, вежливо улыбнувшись, он снова откинулся на спинку своего сиденья. Тотчас же водитель-полицейский свернул к тротуару, знаком показав, что Вилли может ехать дальше.
Кроме того, второй полицейский с благодарностью кивнул Джентльмену, предупредившему его о неполадке.
