Колючего Аристида разбирало зверское любопытство. Христо узнал что-то важное; нужно, чтобы он первый заговорил, — тогда верх будет его, Аристида. Если же Аристид первый проявит любопытство — тогда ясно, что возьмет верх Христо и постарается высосать из него всю кровь раньше, чем даст заработать хоть один золотой.
И потому оба молчали и курили.
Аристид, в качестве хозяина, счел долгом вежливости заговорить о только что сделанном деле. Разговор шел по-гречески.
— Большая удача! Тут может очиститься… — и Аристид стал быстро считать, точно в голове у него помещался арифмометр. Христо равнодушно слушал. Дал выболтаться другу до конца и сухо сказал:
— Интересны не те дела, которые сделаны, а те, которые еще можно сделать.
Аристид сжал в колючий комок свою физиономию и захихикал почтительно.
— Да, да, да… Но смирнская ткань- это то же золото.
Христо хмуро ответил:
— Но еще лучше взять чистое золото…
Аристид судорожно заерзал на стуле и не выдержал. Задыхаясь от волнения, он прохрипел:
— Есть дело? Говори… Говори…
Христо выдержал долгую паузу и, когда жадный Аристид был доведен до белого каления, веско уронил:
— Да! — и тут же, взяв строгий хозяйский тон, заговорил тихо и раздельно:
— Нужно будет двух молодцов на «мокрое» дело. Наши не годятся. Таких, чтоб шли на все…
Аристид съежился и посинел от натуги.
— Какое дело-то? — прошептал он, наклоняясь к другу.
Христо коротко отрезал:
— Найди людей сперва… — И вышел из кабачка.
Три дня дул норд-ост, и в море была «свежая погода». Водолазные работы прекратились.
Резцов с утра сидел в казарме и злился. Для такой опасной работы на большой глубине необходим был полный штиль. Малейшая неосторожность старшины у сигнальной веревки и насоса могли стоить жизни водолазу.
Он не ходил эти дни к Прониным. Лишь Варя забежала на минутку сказать, что ей удалось незаметно положить дневник в дедушкину шкатулку. Но
Резцов встретил ее сурово: надобность в девушке миновала, и его грубое сердце не дрогнуло, когда Варя тихо заплакала.
— Отчего ты так сердит?
— Не реви! Терпеть не могу женских слез! Разве не видишь, какая погода, — работать нельзя.
Он нетерпеливо, в десятый раз бросил взгляд на барометр и заметил вдруг, что стрелка начала подниматься.
— Наконец!
Резцов быстро выпроводил Варю и бросился к рейду.
Погода прояснилась. Последние тучи быстро убегали к востоку. Из их темной толпы внезапно вырвался золотой шар — яркое солнце — и радостным светом залил все еще не успокоившееся море, кудрявое от мелких барашков. Наступала мертвая зыбь.
— Незамай! — гаркнул Резцов во всю силу могучих легких. — Готовь вельбот! — и снизу, с бухты, донеслось ответное слово:
— Есть вельбот!
Через полчаса вельбот вылетел на рейд, в толчею мелкой зыби. А еще через полчаса Резцов в полном облачении водолаза давал последние инструкции Незамаю и двум матросам: не спускать глаз с сигнальной веревки. И быстро спустился на дно.
На этот раз он сразу отыскал остов корабля. Корвет лежал на боку, и пришлось сделать, лишь несколько шагов, чтобы наткнуться на широкую пробоину в подводной части. Резцов внимательно проверил респиратор цилиндров. Дышалось легко, лишь в ушах стоял обычный шум. Он дал наверх сигнал:
«Потрави!»
И смело двинулся в пробоину корабля. Прошел среди покрытых ракушками обломков к машинному отделению. Здесь лежало два костяка с лопатами около них-кочегары у топки.
Осторожно пролез через обломки и наткнулся на груду скелетов, валявшихся в беспорядке. Здесь все было затянуто, как густой кисеей, мелкими, блестящими ракушками и моллюсками.
Резцов осторожно, все время требуя сигналом «потравки», двинулся к носу корабля. Он, опытный моряк, знал, что ценности всегда хранились в большой командирской каюте, которая обычно была на носу, под мостиком, где сосредоточивалось управление судном. К этой каюте он и шел, равнодушный ко всем подводным зрелищам. Он шагал через пушки, которые теперь стали зелеными от ржавчины, через груды кортиков и ружей, точно поспешно сброшенных командой перед гибелью судна.
Наконец он добрался до носовой части. Капитанская каюта была завалена обломками, которые приняли форму чудовищных, неведомых подводных зверей, замерших в момент бешеной схватки.
«Эге! Да здесь работы дня на три», — подумал Резцов, и двинулся обратно. Он решил поручить черную работу очистки входа в заветную каюту Незамаю. А когда все будет готово — он спустится сам и довершит дело.
Резцова подняли наверх. Он отдохнул и призвал к себе Незамая.
— Вот, братец… даю тебе работу. Внизу лежит корвет. В носовой части завал обломков — надо очистить вход. Это для американцев, значит… Будет награда сверх полученного.
И стал давать подробные инструкции.
Незамай внимательно выслушал и тут же стал облачаться в костюм водолаза.
Когда его спустили, Резцов сам сел у сигнальной веревки. Прошло добрых двадцать минут, когда Незамай дал сигнал:
«Тяни на верх!»
С водолаза сняли скафандр. Он был бледен, как полотно, и тяжело дышал. Около часа лежал на животе — приходил в себя. А потом встал, подошел к Резцову и доложил с добродушной улыбкой.
— Так что-все готово, ваше благородие! Очистил!
Резцов сделал удивленные глаза.
— Как? Все? Сразу?
— Так точно!
— Ну, брат, и медвежья у тебя сила,
Я думал, дня на три будет работы.
— Постарался, ваше благородие. Хоть трудненько было…
И, наклонившись ближе к Резцову, сказал пониженным голосом:
— Каюту прихлопнуло обломками — как заперло. Как вошел туда, увидел- три стальных сундука стоят. Зеленью покрылись…
Резцов похолодел.
— Ну? Дальше что?..
— Крепко заперты мудреными замками заморскими. Видно, казна лежит. Что будем делать с ними?
Резцов овладел собой и сухо приказал:
— Ладно. Там видно будет. А теперь не болтай. Молчи, как рыба.
И приказал сниматься с якоря. Пока вельбот снимался, Резцов угрюмо думал:
«Теперь придется ввести в дело этого болвана. Эх, прогадал — надо было самому заняться очисткой. Проклятая барская привычка чужими руками дело делать. Вот теперь изволь брать компаньона! Впрочем…»
Мозг Резцова усиленно заработал в поисках выхода из создавшегося положения. Он не заметил, как из-за утеса показалась лодка с тремя людьми, дала скрыться вельботу, остановилась на месте пуска водолаза и долго кружилась здесь, точно искала чего-то…
Вечером того же дня Резцов призвал к себе в комнату водолаза Незамая. крепко запер двери и сказал ему:
— Садись, друг. Мне надо с тобой серьезно поговорить.
Простодушный Незамай смутился.
— Что вы ваше благородие… мы постоим…
Резцов сильной рукой усадил Незамая на стул и заговорил раздельно и ясно, точно отрубая каждое слово:
— Теперь мы с тобой товарищи. Забудь о моем чине. Перед нами важное дело, которое можно сделать только вдвоем. Я наткнулся на то, что ищут американцы. Если сделаем чисто, большая будет нам награда. Но по команде этого объявить нельзя. Нагрянет севастопольское начальство, и тогда достанутся нам только рожки да ножки. Понял?
Незамай внимательно и напряженно слушал слова Резцова, и в его сердце росла тревога.
Он служил четыре года матросом во флоте, где царила неумолимая и жестокая дисциплина; два года был водолазом уже сверх срока, и теперь давно мечтал о том, чтобы уволиться и поселиться в своем селе, расположенном у гирл Днепра. Там ждала семья — отец, мать, братишки меньшие… Да еще ждала черноглазая дивчина Ганна, которая обещала быть его женой, когда он кончит службу и вернется домой. Бедность была дома; на водолазной службе можно было подработать побольше и принести домой. Желанья его были скромны — скопить сотни две-три рублей. А тут вдруг большая награда, да дело-то опасное. Как бы под суд не попасть? Тогда-прощай дом, прощай Ганна — закатают в Сибирь, если еще под расстрел не подведут. Барину хорошо, он вывернется, а матросу — крышка!
Незамай опустил глаза и молчал.
— Что же ты молчишь? — уже нетерпеливо воскликнул Резцов. — Понимаешь в чем дело?
Незамай с усилием заговорил:
— Понимаю, ваше благородие… Да… боюсь…
Резцов сдержал усилием воли волну бешенства, подступавшую к горлу, и заговорил-опять спокойно:
— Во-первых, брось всякие эти «благородия». Забудь, что я твой начальник. Говорю тебе — мы товарищи, Во-вторых, если боишься, значит, не понял. — И Резцов вдруг переменил тон, с деланным весельем ударил по плечу Незамая, достал из буфета бутылку коньяку, налил два стакана и один из них поднес матросу.
