Он полез в нагрудный карман куртки, вытащил из него небольшую плоскую флягу и, заранее сморщившись, сделал небольшой глоток. Чешская "зубровка" привычно обожгла глотку и ударила в нос терпким ароматом полыни. Пошарив в рюкзаке, достал большую пластмассовую кружку, зачерпнул из реки воды и крупными глотками с наслаждением выпил. После городской, водопроводной, чистая и прозрачная речная вода показалась особенно вкусной. "Зубровка", тем временем, уже добралась до желудка, обдала его жаром и, всё ускоряя свой бег, вместе с кровью заспешила по жилам. В голове Алексея слегка зашумело, настроение заметно улучшилось. "Ну, и ладно!" – вслух произнес он. – "Теперь можно и рыбалкой заняться!"…
Появление в деревне отца Глеба поначалу ничем особым отмечено не было. Ну, разве что одним, на первый взгляд несущественным, но крайне важным для людей сведущих, обстоятельством. Дело в том, что все прежние переселенцы – а на тот момент в деревне проживало уже более десятка семей – прибывали сюда, как правило, либо летом, либо, на крайний случай, ранней осенью. И это было вполне оправдано. Причины, толкнувшие их на столь радикальное решение, могли быть – и, разумеется, были! – разные и в каждом случае свои, уникальные. Но выбор времени и места добровольного ухода от цивилизации всегда подчинялся главному правилу: и время, и место, в первую очередь, должны были позволить людям обеспечить себя самым необходимым – крышей над головой и пищей для пропитания. Решившиеся на столь рискованный шаг люди отлично сознавали, что помощи теперь ждать будет неоткуда. И, согласитесь, решать эти проблемы в далекой, затерянной в лесах деревушке, значительно проще в теплое время года. Попутно заметим, что именно этим во многом и объяснялись причины, по которым в деревне практически никогда не появлялись "бомжи" в привычном, обыденном значении этого слова. Обитатели городского "дна", как никто другой, понимали, что, даже не имея обустроенного, комфортного места жительства и постоянного источника дохода, выжить в крупном городе несравнимо легче, чем в самой благополучной деревне, где благополучие это создается исключительно собственным и весьма тяжелым трудом.
Отец Глеб, вопреки всем этим резонным соображениям, выбрал для своего переселения, пожалуй, едва ли не худшее время года – середину весны. Время, когда даже у самых рачительных хозяев зимние запасы подходят к концу, а до появления новых еще весьма далеко.
Было, впрочем, и еще одно обстоятельство, озадачившее и удивившее жителей деревни, пожалуй, даже в большей степени. Пришел отец Глеб не традиционным и, по твердому убеждению местных жителей, единственным путем – со стороны располагавшейся выше по течению Дедовой Луки. Деревни, хоть и небольшой, но, в отличие от Щукино, благоустроенной и обеспеченной всеми основными благами цивилизации – природным газом и электричеством – и, к тому, же связанной с районным и областным центрами автодорогой. Тем не менее, в Щукино отец Глеб пришел прямо из густого, малопроходимого леса, простиравшегося на многие десятки километров на юго-запад, вплоть до берегов озера. В советское время вся эта территория числилась государственным заказником и поэтому была практически не заселена.
В длинном, ниже колен, черном драповом пальто, из-под которого виднелась еще более длинная черная ряса, почти полностью скрывавшая простые кирзовые сапоги, покрытые толстым слоем грязи, в черной мятой шляпе с опущенными вниз полями, едва скрывающей длинные пряди спутанных седых волос, отец Глеб появился на опушке леса у дальней окраины деревни, постоял немного, с нескрываемым удовольствием обозревая открывшуюся перед ним картину, и принялся спускаться вниз, неловко и неуверенно ступая по мокрому и скользкому косогору. Спустившись, постоял еще минутку у околицы, после чего неспешно обошел всю деревню, иногда останавливаясь у никем не занятых пустовавших изб, пока, наконец, не остановил свой выбор на одной из них.
В тот же день, ближе к вечеру, узнав о появлении в деревне еще одного жителя, Рыков оделся и направился к дому, в котором, как ему сообщили, обосновался новичок. Подойдя к дому, хмуро окинул взглядом скотный двор с рухнувшей крышей, покосившуюся веранду, окна со старыми деревянными давно некрашеными рамами, тяжело вздохнул и, подумав про себя: "Попа нам только недоставало! И что с ним дальше делать прикажете?", поднялся по полусгнившим ступеням к входной двери. У двери немного задержался, прислушиваясь и пытаясь уловить хоть какие-то звуки внутри дома. Затем громко постучал и, не дожидаясь ответа, решительно потянул дверь на себя.
В избе стоял сырой затхлый запах, но большая русская печь, занимавшая едва ли не половину единственной небольшой комнатки, уже топилась, негромко потрескивая полусырыми дровами. Новый поселенец сидел на небольшом табурете за самодельным фанерным столиком и, склонившись боком к затянутому помутневшей от времени полиэтиленовой пленкой, заменявшей оконное стекло, поминутно поправляя сползавшие на нос круглые очки в простой металлической оправе, читал небольшую, но весьма толстую книгу в черном кожаном переплете. Услышав скрип половиц, он снял очки и обернулся к двери, встретив появившегося в проеме Рыкова приветливым улыбающимся взглядом.
– День добрый! – поздоровался Рыков и, пройдя к столу, по-хозяйски достал из-под него второй табурет и устроился напротив священника.
– И вам доброго здравия! – продолжая улыбаться, отозвался тот. – Чему обязан?...
Рыков замялся, не зная, с чего начать.
– В общем, я здесь вроде местного старосты! – после небольшой паузы пояснил он. – Ну и, разумеется, должен знать, кто и зачем к нам пожаловал. Живем, сами видите, на отшибе и осторожность тут – дело совсем не лишнее!
– Да, да, конечно! – торопливо согласился священник. – Я и сам собирался пройти, познакомиться с жителями, вот только хотел обогреться да подсушиться немного... Но раз уж вы меня опередили – спрашивайте. Что именно вас интересует? Секретов у меня никаких нет…
– Ну, что-то особенное выпытывать у вас мы и не собираемся! Ни милиции, ни паспортного стола у нас нет… Поэтому давайте вначале просто познакомимся! Звать меня Леонид Альбертович, я тут, видимо, самый старший – и по возрасту, да и по времени тоже. В том смысле, что живу здесь дольше всех, почти двадцать лет уже…Так что, правильнее, наверное, считать меня не старостой, а старейшиной!
На последней фразе Рыков слегка усмехнулся, поскольку считать себя старейшиной никак не намеревался. Во всяком случае, еще, по крайней мере, лет двадцать.
– Понимаю, – кивнул головой священник. – Ну, а меня можете называть отец Глеб, или просто – батюшка. Вы только не подумайте… Я не настаиваю, чтобы все тут сразу в христианскую веру обратились! Господь сам наставит вас на Путь Истинный, когда время придет! Просто "батюшка" мне как-то привычнее и удобней…
– Не возражаю! – согласился Леонид. – Батюшка, так батюшка… Только что ж занесло вас сюда, в этот забытый богом уголок? Да еще в такое неурочное время!
– Ну, это только мы так считаем, что сами выбираем и свой путь, и время для него, – усмехнулся отец Глеб. – На самом деле все в руках Господа нашего, и всё есть его Божественный промысел!
"Ну, вот, понесло!" – недовольно поморщился Леонид. – "Сейчас проповедовать начнет…"
– Нет, нет, – словно читая его мысли, поспешил уточнить отец Глеб, – я вовсе не собираюсь сейчас излагать вам основы православия! Давайте я просто расскажу вам, что привело меня в этот, как вы выразились, "богом забытый уголок", а там уж судите сами… Да, кстати, может чайку хотите? Мне тут ваши сельчане и чаю принесли, и сахару. И даже конфет с печеньем! Хорошие у вас тут, добрые люди живут! А то у меня ведь с собой кроме нескольких книг да иконы памятной, почитай, ничего и не было, никаких припасов!...
– Можно и чаю! – согласился Леонид. – А люди… Они везде, в основном, хорошие и добрые! Хотя, конечно, не всегда. И не все…
Отец Глеб поднялся из-за стола, и с неожиданной для его, очевидно, немалого возраста и солидной комплекции прытью принялся суетиться у печи, на которой стоял уже горячий старый, изрядно закопченный чайник. С висевшей на стене самодельной деревянной полки достал две алюминиевые кружки, початую пачку сахара-рафинада и небольшую мисочку, в которой оказалось с полпачки печенья и несколько конфет. Расставляя свои нехитрые припасы на столе, он продолжал рассказывать.
– Видите ли, родом я из Закарпатья, из небольшого городка Хуст, что на границе с Румынией и Венгрией. Вы, наверное, сейчас подумали, отчего ж я в таком случае не стал католиком? В тех краях православие, вроде бы, не очень жалуют… Все верно! Но дело в том, что по национальности мы русины – не знаю, слышали вы о таком народе, или нет. Не слышали? Неудивительно! Нас уже не одну сотню лет всё пытаются ассимилировать – с украинцами, румынами, чехами, венграми… Где-то – как, скажем, в той же Венгрии – это уже фактически произошло, где-то мы еще сохраняем свои корни, язык, историю… Ну, и веру, конечно же! Мой отец был православным священником, и его отец – тоже! И меня, как только вырос, тоже отправили в Киев, в духовную семинарию. А после ее окончания – в один из приходов в Прибалтике. Оттуда в другой, в Смоленской епархии, потом еще… У нас ведь служба, как в армии – куда прикажут, туда и идем служить! В общем, помотались мы с матушкой вдосталь, даже за Уралом побывали!
