— Может быть, — согласился он. — Надеюсь, вы объясните мне все необходимое. Меня нашли и вызвали с другого конца света, лишь объяснив, что я должен сотрудничать с вашей разведкой.
— Это вас не устраивает?
— Мне казалось, что я должен буду закрепиться, освоиться. Я только начинал свою деятельность, когда пришел вызов. Вы понимаете мои мотивы?
— Конечно, — сказал она, — но у нас нет времени. Мы обязаны спасти все, что еще можно спасти. Если хотите, речь идет и о судьбе ваших товарищей.
— Не нужно меня уверять, что КГБ действует исключительно из гуманных соображений. Вас, конечно, интересует и агентурная сеть в Западной Германии. Наша бывшая агентурная сеть.
— Вы отказываетесь? — спокойно спросила женщина.
— Надеюсь, у вас нет приказа о моей ликвидации? — Он не шутил. Он просто спрашивал.
— Нет. — Она остановилась и взглянула на него. — Меня просил передать вам привет бывший руководитель Маркус Вольф. Он сказал, что вы всегда были умным и толковым резидентом. И сами разберетесь, что к чему. Еще он просил добавить, что речь идет о Юрге не. Он сказал, что вы знаете, о каком Юрге не он говорит.
Он выдержал ее взгляд. Не отвел глаз. Только спросил:
— Больше ничего:
— Это все, что я должна была вам сказать.
— Ясно. Теперь все ясно. Отныне я должен переквалифицироваться и из бывшего сотрудника нашей разведки и превратиться в сотрудника вашей.
— Вашей разведки больше не существует, герр Кохан, — терпеливо напомнила Марина. Они снова возобновили движение.
— Зато пока существует ваша, — пробормотал он, — нет, ничего. Все правильно. Я об этом много думал. Кто-то должен был подобрать столь ценный материал, как рассыпанные по всему миру наши бывшие резиденты и нелегалы. Хорошо, что это сделали вы, а не американцы. Так нам будет легче перестраиваться. Мы все-таки были союзниками.
— И останемся ими.
— Не нужно себя обманывать, сеньора Чавес. Моей страны больше никогда не будет. Будет другая Германия, может быть, более счастливая, более сильная. Но страны в которой я вырос, которой я присягал, в которой стал офицером, больше нет. И я теперь автоматически становлюсь другим агентом. Другим человеком, если хотите Немцем, работающим против собственной страны на чужую разведку. Во всем мире таких людей называют предателями.
Он говорил спокойно, словно анализируя случившееся. Это ей нравилось. Он избегал надрыва, ненужный эмоций. Просто вслух рассуждал, словно советуясь сам с собой.
— Впрочем, свой выбор мы уже сделали, — добавил он в заключение, — довольно давно. Подозреваю, что герр Вольф знает меня лучше меня самого. Что мы должны делать?
— Вам не рассказали в Аргентине?
— Только в общих чертах. Встретить в Испании Марию Чавес и вместе с ней проверить агентурную сеть нашего «папаши Циннера». Все правильно?
— Правильно. Только почему «папаша Циннер»?
— Так мы его называли. Вы знаете, чем именно занимался его отдел?
— Знаю. Троих сотрудников его отдела мы и должны проверить. Они работали в Западной Германии, и связь с ними была потеряна еще в конце восемьдесят девятого. Резидент, находившийся в контакте с этими агентами и попытавшийся выйти на связь с Вольфом, был ликвидирован. И мы до сих пор не знаем, кто это сделал. Связь со всеми троими была потеряна, и мы решили восстановить ее именно теперь.
— Об этом я уже догадался, — кивнул Кохан. — В каком отеле вы остановились?
— Отель «Becguer», это на улице Католиков.
— Да, чуть удивился Кохан, — кажется, экономия средств коснулась и вашей разведки. Раньше связные и резиденты КГБ всегда останавливались в лучших отелях города.
— Мы располагаем вашими средствами, герр Кохан, — улыбнулась Марина, — я не могу жить в «Альфонсо XIII».
— У вас красивая улыбка, — внезапно сказал он, — и вы умеете слушать. Кажется, мы с вами сработаемся. Но откуда вы знаете, где именно я остановился?
— Это было нетрудно, — призналась женщина, — нужно было только позвонить в лучшие отели Севильи. И почти сразу получить необходимую информацию.
— Вы аналитик? — понял Кохан.
— Да. Я в разведке уже почти двадцать лет.
— Вы прекрасно выглядите, — он был младше ее всего на несколько лет. Но если для мужчины около сорока — это настоящий расцвет, то для женщины после сорока — бабья осень. Последние годы перед теми изменениями, после которых она не сможет зачать. И хотя большинство женщин к этому времени и не помышляют о родах, становясь даже бабушками в этом возрасте, тем не менее ощущение потери бывает болезненным и тяжелым ударом.
Казалось, избавление от неудобства, столько лет причинявшего определенные трудности раз в месяц и становившегося так что серьезной проблемой для женщины, решавшей избегать ненужных осложнений, должно радовать любую из них. Но ощущение утраты все равно бывает оглушительным ударом. И даже не потому, что с этим связаны определенные физиологические перемены. Женщина словно перестает быть готовой выполнять свою главную, самую основную функцию в этом мире. И, может быть, бесплодие молодой женщины — самое ужасное и самое страшное из наказаний, придуманных Сатаной. Ибо Бог не может быть так немилосерден.
Марина благодарно взглянула на Кохана и улыбнулась. Кажется, они оба подумали об одном и том же. Им предстоит провести вместе несколько дней, возможно, несколько недель. И им нужно будет узнать друг друга ближе. Намного ближе. Чтобы в трудный момент отчетливо представлять себе — можно ли положиться на своего напарника.
— Мы будем действовать самостоятельно, или нам дадут помощников?
— В полном режиме автономии, — улыбнулась женщина. — Они считают, что лучше, если мы провалимся вдвоем, а не потащим за собой всю цепочку агентуры.
— Может быть, они и правы, — сдержанно согласился он.
— Операция разрабатывалась с учетом мнений Вольфа и Циннера, — пояснила Марина.
— Когда мы выезжаем в Германию? — спросил Кохан.
— Завтра. Мы должны вылететь в Бельгию, где для нас заказаны билеты на корабль «Кантабрия», совершающий рейс в Гамбург. Каюта первого класса.
— Две каюты, — по привычке уточнил Кохан.
— Одна, — сухо сказала Марина. — Наши аналитики решили, что будет лучше, если мы поедем в одной каюте. В таком случае все будут считать, что некоторая замкнутость пары вполне объяснима тем обстоятельством, что мы с вами скрываем свои близкие отношения. Вы мой шеф, а я отныне ваш новый секретарь. Надеюсь, вы понимаете, что это только легенда?
— Да, — вдруг впервые широко улыбнулся за все время беседы Альфред Кохан, — вы могли бы начать прямо с этого. Ваши аналитики разрабатывают очень привлекательные легенды. Кажется, я готов выполнять все их рекомендации буквально.
На этот раз смеялись оба собеседника. Они словно чувствовали, что именно случится на корабле.
Провожая в первый раз Элоизу Векверт, он ничего не сказал, лишь сдержанно поклонился на прощание, выслушивая благодарность женщины. Затем две недели он не появлялся в своем кельнском офисе. Однако следил за домом, где находился его офис и квартира матери фрейлин Векверт. Он видел, как старательно она приезжала к матери каждую субботу и даже задерживалась у своего автомобиля, стараясь увидеть так понравившегося ей бизнесмена.
И лишь когда она приехала к матери в третью субботу, он наконец позволил себе появиться в своей машине, выехав из-за угла, и даже сделать вид, что обрадован этой неожиданной встречей. Элоиза не скрывала своей радости. В этот день он впервые при гласил ее в маленький ресторанчик. И снова главным девизом его встречи с женщиной была сдержанность. Он не имел права торопиться. Элоиза должна была убедиться в его абсолютной надежности.
Они мило беседовали о ничего не значащих мелочах, он мягко шутил, помня предостережение психологов не казаться слишком назойливым и вульгарным. Зепп Герлих и до этого имел немало встреч с женщинами. Под конец вечера он уже не сомневался, что западня захлопнулась. Женщина попалась в ловушку во многом благодаря прогнозируемому собственному характеру и собственной судьбе.
Герлиху было интересно наблюдать за женщиной, сверяя свои собственные наблюдения с предполагаемым мнением психологов, подготовивших буквально каждый его шаг. Продуманность плана, точная последовательность действий, знание ее психологии давали ему неоспоримое преимущество в этой дуэли. Легко побеждать на дуэли, когда твой противник убежден, что ты всего лишь репетируешь свою роль и вместо пистолета у тебя деревянный макет театрального реквизита.
В этот вечер он снова проводил Элоизу, даже не попытавшись прикоснуться к ее руке. Но когда он приглашал ее на танец и дотрагивался до нее кончиками пальцев, он чувствовал, как она вздрагивала. И это лучше всего остального говорило о подлинном состоянии ее чувств.
Последующие три свидания шли по нарастающей. Пока наконец сама Элоиза не пригласила его к себе домой. В этот вечер у нее играла тихая музыка и был приглушенный свет. Герлих понимал, что именно должно произойти, но чувствовал себя словно дебютант, впервые осмелившийся вызвать на матч более сильного соперника. Ему и раньше приходилось встречаться с женщинами. Но в подобной ситуации он был впервые. Он не хотел признаваться даже самому себе, что непривычно робел, столкнувшись с этой сильной женщиной, которой сегодня ночью он должен был продемонстрировать все свои лучшие мужские качества.
