Минута тишины, и Антипов снова заговорил. Колчин и Беляев, переглядываясь, ловили слова генерала.
– А первым делом пусть Темновой покажут предсмертную записку племянника. Вот с этого и надо начать, с записки. Когда тетка уедет, отправьте этого висельника на нашу служебную квартиру на Дмитровском шоссе. Два наших парня будут оставаться при Истомине до двадцать четвертого октября. То есть до того времени, когда все закончится. Потом покойник воскреснет. В случае успеха, с ФСБ мы как-нибудь объяснится. В конце концов, одно дело делаем. Вам все ясно?
– Ясно, – ответил Беляев.
– Если наша затея не сработает, знайте, что вас двоих вычистят из разведки и отправят в какой-нибудь далекий северный город, – добавил Антипов. – Будете там стоять на перекрестках, осенью и в лютую стужу дорожное движение регулировать. Палками махать. С меня-то спрос не велик, свою пенсию я давно выслужил.
Упомянув о пенсии, Антипов горько вздохнул.
– Помните, все должно быть вот так.
Генерал выставил вперед руку, сжал кулак и поднял большой палец.
Москва, Лефортовский судебный морг.
20 октября.
Процедура опознания вещей и непосредственно трупа Романа Истомина заняла не более получаса. Елену Ивановну Темнову, плотную женщину невысокого роста, одетую в черный плащ, повсюду сопровождал подполковник Беляев. Переодетый в синий прокурорский мундир, он держался сухо, по-деловому. Всем своим видом показывая, что его рабочий день давно закончился и задерживаться в помещении морга его заставляет вовсе не человеческое сострадание, а неприятные служебные обязанности.
Для начала Беляев провел Темнову в просторный кабинет дежурного судебного эксперта, где на столе разложили вещи покойного племянника: пиджак, брюки, рубашку, башмаки и белье. На соседнем столе лежали бумажник Истомина, пухлый от мелких денег, ключи от квартиры и две квитанции из химчистки.
Беляев, позевывая, сел за стол, заполнил бланк протокола. И скучным невыразительным голосом зачитал опись вещей, предъявленных для опознания. Роль понятых выполняли переодетые санитарами морга Колчин и лейтенант внешней разведки Ваня Жиров.
При жизни племянника тетка не испытывала к нему теплых чувств, считая Романа человеческим отбросом, распущенным малым, пропивающим молодую жизнь. Но сегодня, в этот трагический день, неожиданно для самой себя Темнова дала волю эмоциям. Она плохо соображала, чего добивается строгий мужчина в синем мундире, долго теребила в руках квитанции из химчистки, силясь разобрать на них написанную от руки фамилию «Истомин». Но глаза туманили нежданные слезы, а буквы двоились перед глазами.
Женщине никто не предложил стул, не спросил о самочувствии. Она стояла посередине большой комнаты, комкала в руках бумажки и ждала, когда прокурор закончит чтение и можно будет хоть одним глазком взглянуть на мертвого племянника. Но прокурор оказался дотошным сухим чиновником, законченной сволочью, которой бог на место человеческого сердца вложил уголовно-процессуальный кодекс. Он заставил Темнову осмотреть, ощупать руками каждую тряпку, каждую вещь, будто это ощупывание и осмотр штанов и пиджака могли воскресить бедного Рому.
Санитары в белых несвежих халатах, видимо, пьяные, стояли по правую руку Темновой, скалились и кивали головами. Когда Темнова была готова закипеть от возмущения, прокурор дал ей и понятым расписаться в протоколе.
– А можно мне забрать ключи от его квартиры? – спросила Темнова придушенным тихим голосом. – Понимаете, предстоят большие траты… Ну, похороны, поминки. Я не могу взять на себя эти расходы. А деньги Ромочка хранил у себя дома. Поэтому ключи мне…
Прокурор даже не дослушал, оборвал на полуслове.
– Вещи и справку о смерти получите завтра утром. С девяти. Не забудьте паспорт.
– Скажите, а как все это произошло? Как это случилось?
– Он повесился, – коротко ответил прокурор. – На веревке? – тупо переспросила Темнова.
– Да, на капроновой веревке. С результатами вскрытия вас ознакомят уже завтра. Но от себя могу сказать: смерть была не насильственной. Он сам захотел уйти из жизни.
Прокурор поднялся со стула, собрал бумажки в папку. Длинным пустым коридором повел Темнову и понятых неизвестно куда. Женское сердце сжималось от страха, Темнова жалела, что, поддавшись минутной слабости, согласилась опознать тело Романа поздним вечером. Нужно было отложить все до утра, тем более что ключ от квартиры прокурор так и не отдал. Наконец, остановились перед какой-то дверью, прокурор пропустил Темнову вперед.
Женщина вошла в холодное, пропахшее формалином помещение, освещенное яркими лампами. В их свете живое человеческое тело приобретало синеватый мертвенный свет. Посередине комнаты стоял железный стол на длинных ножках с колесиками. Под простыней угадывались контуры человеческого тела. Возле стола топтался еще один санитар, тоже пьяный к вечеру, как и все санитары. Этот тип поверх грязного халата надел еще черный клеенчатый фартук.
Темнова, нутром поняв, что от нее требуется, встала у изголовья стола. Санитар в фартуке, сдернул простынку. – Узнаете ли в этом человеке, – прокурор глубоко, с чувством зевнул, – вашего племянника Истомина Романа Олеговича?
Слезы уже не застилали взгляд Темновой, глаза оставались сухими, а сердце билось ровно и спокойно. Но в это мгновение женщина испытала легкое головокружение. Нет, окаменевшее лицо мертвого Романа, чистое, не обезображенное синяками, испугало ее. Но Темнова испытала глубокое душевное неудобство похожее на стыд при виде голого мужского тела. Хоть бы ей одно лицо показали. А то разложили Ромку голяком на столе. Любуйся, тетя.
Темнова кивнула головой, опустила глаза и отвернулась. Она хоть и родная тетка Истомину, но дико, неловко в присутствии чужих людей смотреть на лобок, на половые органы покойного племянника. Невольно она успела обратить внимание лишь на синюю полосу на шее Романа и еще на бирку с номером, привязанную к большому пальцу правой ноги.
Санитар в фартуке набросил простынку на труп.
– Можно везти его на вскрытие? – спросил он у прокурора. – А то время уже того… Поджимает. Мы ведь тоже люди. До ночи тут торчать…
– Да, вези, – поморщился человек в синем кителе.
Санитар схватился за ручки стола и покатил его. Заскрипели колесики. Кто-то распахнул дверь. Темнова вздохнула с облегчением, когда санитар вывез стол из помещения. Прокурор быстро заполнил новый бланк протокола, вручил Темновой ручку и показал, где расписаться. Затем протокол подписали понятые. На сем процедура опознания была завершена. Мужчина в кителе взглянул на часы, давая понять, что прокуроры тоже люди.
Ваня Жиров проводил Темнову до выхода из морга.
Через пять минут Колчин принес носильные вещи Истомина в ординаторскую, где бывший покойник, совершенно голый, сидя на стуле, курил сигарету. Он уже принял душ, смыл грим и синюшную полосу на шее.
– Одевайся, жмурик, – сказал Колчин.
– Хоть бы спирту налили, – поежился Истомин. – Замерз, лежа в этой мертвецкой, как собака.
– Будет тебе спирт, зомби, – пообещал Колчин.
Он присел на кушетку, стал наблюдать, как Истомина, клацая зубами от холода, торопливо надевает штаны.
– Тебе пора завязывать с халтурой в этом «Благовесте», – сказал Колчин. – Сегодня я понял, что такое настоящий драматически актер. Не унижай себя и свой талант.
– Вы чуть меня не вздернули, а теперь комплименты делаете.
– Ну, кто прошлое помянет, тому, как говориться, глаз вон и кишки на телефон. А сейчас я под впечатлением.
– Замереть, на минуту задержать дыхание – это мура. Это просто.
– И все-таки халтура в «Благовесте» унижает твое достоинство.
– Достоинство… Вам легко говорить. Сегодня устроиться в самый вшивый московский театр можно только за большие взятки. В этом городе все только за взятки.
– Возможно, мы тебе поможем. Не по части взяток, а по части трудоустройства. Добрый друг моего начальника – очень знаменитый театральный режиссер. Конечно, роль Гамлета тебе дадут не сразу, не с первого дня. Но такая перспектива маячит.
– Вы бы лучше спирту принесли, – передернул плечами уже одетый Истомин. – А то в зубах застряли эти разговоры за жизнь.
– Будет сделано.
Москва, Новые Черемушки. 20 октября.
Колчин приехал на ночевку не к себе домой, а на казенную квартиру, ключ от который получил от Беляева. Договорились, что Колчин до завершения операции будет ночевать здесь, в районе, где его никто не знает, где исключены случайные встречи со знакомыми. Для родственников и друзей Колчин по-прежнему в командировке, налаживает компьютерные сети за тридевять земель от столицы, в каком-то медвежьем углу. В половине одиннадцатого ночи Колчин скинул костюм, принял душ.
В одних трусах уселся в кресле перед телевизором, за неимением лучшей пищи стал жевать бутерброд с заверившим сыром, запивая его чем-то кислым, то ли кефиром, то ли молоком, загнувшимся еще вчера.
