Зал в ужасе ахнул. Балерины кордебалета подлетели к упавшим. Оркестр, отыграв еще несколько тактов, замолк. Какой-то мужчина в черных брюках и свитере выбежал из-за кулис. Андерс поднялся на ноги, держась за локоть. Кажется, он плакал. Карен попыталась встать, но упала. Человек в черном сделал знак – занавес опустился. Зрители взволнованно загалдели.
Харальд только теперь осознал, что вскочил на ноги.
Даквитцы, сидящие на два ряда ближе к сцене, чем он, то и дело извиняясь перед зрителями, боком-боком торопливо пошли на выход. Они явно намеревались пройти за кулисы. Харальд решил, что поступит так же.
Мучительно долго выбирался он с места, в таком беспокойстве, что едва удерживался, чтобы просто не побежать по ногам соседей. Однако исхитрился выйти из своего ряда в одно время с Даквитцами.
– Я пойду с вами, – сообщил он.
– Кто вы такой? – осведомился господин Даквитц.
– Это друг Йозефа, – ответила ему жена. – Ты с ним встречался. Карен к нему неравнодушна, пусть идет.
Господин Даквитц только махнул рукой. Харальд понятия не имел, с чего фру Даквитц решила, что Карен к нему неравнодушна, но то, что его признали членом семьи, было приятно.
Когда они подошли к выходу, в зале установилась тишина, и они обернулись посмотреть, в чем причина. Поднялся занавес. На сцене одиноко стоял мужчина в черном.
– Ваше величество, дамы и господа, – начал он. – По счастью, в зале присутствовал врач.
«Наверное, все причастные к театру стремятся быть на спектакле, который почтил своим присутствием король», – подумал Харальд.
– Врач сейчас за кулисами, – продолжал мужчина в черном, – осматривает наших героев. И уже шепнул мне, что травмы несерьезные.
Раздались аплодисменты.
У Харальда словно камень с души упал. Теперь, когда стало ясно, что Карен поправится, он вспомнил о предстоящем деле и забеспокоился, как скажется это происшествие на полете.
«Даже если доберемся до “шершня”, сможет ли Карен вести самолет?»
– Как обозначено в ваших программках, обе главные роли сегодня, так же как роли второстепенные, исполняли начинающие артисты. Тем не менее, и я надеюсь, вы со мной согласны, все они выступили превосходно, и представление прошло отлично… почти до конца. Благодарю вас.
Занавес упал, зрители зааплодировали. Занавес снова поднялся – на сцене стояли в поклоне участники балета, все за исключением Карен и Андерса.
Даквитцы вышли из зала и поспешили ко входу за сцену. Капельдинер проводил их в уборную Карен.
Она сидела спиной к зеркалу, с рукой на перевязи, ослепительно прекрасная в воздушном кремово-белом платье, с голыми плечами и грудью, которую не вполне прикрывал лиф. У Харальда перехватило дыхание, он и сам не понял, от беспокойства или от желания.
На коленях перед ней стоял доктор и бинтовал ей правую лодыжку.
– Моя бедная девочка! – Фру Даквитц бросилась к дочери и обняла ее. Именно это хотелось сделать и Харальду.
– Нет-нет, я в порядке, – хоть и бледная, улыбнулась Карен.
– Как она? – обратился господин Даквитц к доктору.
– Прекрасно, – ответил тот. – Растяжение связок, кисть и лодыжка. Поболит несколько дней, и две недельки надо себя поберечь… А потом она об этом забудет.
Харальд обрадовался и тут же подумал: «А лететь Карен сможет?»
Доктор закрепил повязку английской булавкой, поднялся с колен и потрепал Карен по голому плечу.
– Пойду-ка я взгляну на Яна Андерса. Он ударился не так сильно, как вы, но его локоть меня беспокоит.
– Спасибо, доктор.
К неудовольствию Харальда, доктор не торопился убрать руку с ее плеча, а ушел только после того как проговорил:
– Не беспокойтесь, будете плясать так же чудесно, как раньше.
– Бедный Ян! – вздохнула Карен. – Он все плачет и плачет!
Ну, на взгляд Харальда, Андерса следовало пристрелить.
– Это ведь из-за него! Это он тебя уронил! – возмутился Харальд.
– Конечно. Потому он и расстроен.
– Что вы тут делаете? – рассердился на Харальда господин Даквитц.
– Харальд живет в Кирстенслоте, – вновь ответила ему жена.
– Мама, да откуда ты знаешь? – ужаснулась Карен.
– А ты думала, никто не заметит, что из кухни каждый вечер исчезает еда? Мы, матери, совсем не так глупы!
– Но где он спит? – удивился господин Даквитц.
– В старой церкви, я думаю. Потому-то Карен так настаивала на том, чтобы ее заперли и не открывали.
Харальда потрясло, что его тайна с такой легкостью раскрыта. Господин Даквитц налился гневом, но прежде чем он взорвался, дверь уборной распахнулась и в проеме возник король.
Все смолкли. Карен попытала встать, но король ее остановил.
– Дорогая моя девочка, прошу вас, сидите. Как вы себя чувствуете?
– Болит, ваше величество.
– Еще бы, конечно, болит! Но, насколько я понял, ничего серьезного?
– Доктор говорит, ничего.
– А танцевали вы божественно!
– Благодарю вас, ваше величество.
– Добрый вечер, молодой человек. – Король вопросительно посмотрел на Харальда.
– Меня зовут Харальд Олафсен, ваше величество, я школьный товарищ брата Карен.
– Какая школа?
– Янсборгская школа.
– Директора все еще кличут Хейс?
– Да, а его жену – Миа.
– Что ж, получше присматривай за Карен! – И король повернулся к ее родителям. – Здравствуйте, Даквитц, рад повидаться. Дочка у вас необыкновенно талантливая.
– Благодарю вас, ваше величество. Надеюсь, ваше величество помнит мою жену Ханну.
– Конечно, помню. – Король пожал ей руку. – Это испытание для матери, фру Даквитц, но уверен: с Карен все будет прекрасно.
– Да, ваше величество. На молодых заживает быстро.
– Именно так! А теперь мне нужно пойти ободрить беднягу, который ее уронил. – И король направился к двери.
Тут только Харальд заметил, что король не один: при нем то ли помощник, то ли телохранитель, то ли то и другое вместе.
– Прошу, ваше величество, – сказал тот и распахнул дверь.
Король вышел.
– Однако! – взволнованно пробормотала фру Даквитц. – Как необыкновенно мило!
– Я думаю, нам лучше отвезти Карен домой.
«И когда я смогу перемолвиться с ней хоть словом?» – забеспокоился Харальд.
– Маме придется помочь мне выбраться из этого платья, – улыбнулась Карен.
Господин Даквитц двинулся к двери, и Харальд поневоле последовал за ним.
– Можно мне, перед тем как переоденусь, пару слов наедине с Харальдом? Если вы не против…
Отец нахмурился, а мать кивнула:
– Хорошо. Только, пожалуйста, побыстрей.
Они вышли, и фру Даквитц закрыла за собой дверь.
– Ты в самом деле в порядке? – спросил Харальд.
– Буду, когда ты меня поцелуешь.
Он опустился на колени и поцеловал ее в губы. Потом, не в силах устоять перед искушением, покрыл поцелуями плечи, шею и округлость груди.
– О Боже, остановись, это слишком прекрасно! – прошептала Карен.
С неохотой отстранившись, Харальд увидел, что краска вернулась на ее лицо, а дышит она тяжело.
«Только подумать, что мои поцелуи так на нее подействовали!»
– Надо поговорить, – прошептала она.
– Еще бы. Ты сможешь вести самолет?
– Нет.
Этого он и боялся.
– Уверена?
– Очень болит. Я даже чертову дверь открыть не смогла. И ходить почти не могу, так что ногой рулить – утопия.
– Значит, все кончено. – Харальд уткнулся лицом в ладони.
– Врач сказал, болеть будет всего несколько дней. Полетим сразу, как станет легче.
– Есть новость, которой ты еще не знаешь. Сегодня снова приперся Хансен.
– Ну, на его счет я бы не беспокоилась.
– Но на этот раз он был с фру Йесперсен, следователем из Копенгагена куда умнее его. Я подслушал их разговор. Они влезли в окно, и она все просекла. Поняла, что я там живу и собираюсь улететь на «шершне».
– Кошмар. Как она поступила?
– Отправилась за своим шефом. А шеф, между прочим, Петер Флемминг. Оставила Хансена сторожить церковь и велела, если что, меня пристрелить.
– Пристрелить?! Тебя?! Что ты собираешься делать?
– Я нокаутировал и связал Хансена, – не без гордости доложил Харальд.
– О Боже! И где он теперь?
– В багажнике «роллс-ройса».
– Изверг! – Это ей показалось смешно.
– Думаю, у нас остался только один шанс. Петер ехал поездом, и она не знала, когда он прибудет. Если мы с тобой успеем в Кирстенслот раньше их, сможем еще взлететь. Но теперь, когда ты не сможешь вести…
– Шанс у нас все-таки остается!
– Как это?
– За штурвал сядешь ты.
– Я не смогу! Я летал-то всего один раз!
– Я буду тебе подсказывать. Поуль сказал, ты прирожденный летчик. И потом, время от времени я смогу управлять левой рукой.
– Ты всерьез?
– Да!
– Хорошо, – торжественно протянул Харальд. – Так мы и поступим. Только бы поезд с Петером опоздал!
Хермия приметила Петера Флемминга.
Он стоял, облокотившись на поручень, глядел в море. И чем-то напоминал того человека с рыжими усиками, в ладно сидящем костюме, который бросился ей в глаза еще на платформе вокзала в Морлунде. Понятно, что не один человек из Морлунде, подобно ей, проделал весь путь до Копенгагена, но этот и без того выглядел смутно знакомым. И хотя шляпа и очки поначалу сбивали с толку, в памяти всплыло имя: Петер Флемминг.
