— К писко надо привыкнуть, — доверительно сообщил он, когда принесли вторую рюмку. — Местная отрава. Будьте осторожны, они иногда подмешивают в него всякую дрянь для крепости, тогда это действительно может свалить с ног...
У Малко и чистое писко не вызывало особого доверия. Им принесли кусочки рыбы, политые лимонным соком. Фелипе с жадностью набросился на закуску. Большой вентилятор под потолком создавал относительную прохладу. Прожевав очередной кусок, Фелипе спросил, понизив голос:
— Вы приехали из-за Гусмана?
— Да, — кивнул Малко.
Журналист лихо опрокинул вторую рюмку и приосанился; его щербатый рот растянулся в хитрой улыбке.
— Все здесь думают, что я старый пьяница, конченый человек... А ведь я в деле уже сорок лет. Гусман! Да я знал его, когда еще никто о нем и слыхом не слыхал. Я приходил к нему поболтать, когда покупал «пасту»[14] в Аякучо. Я свободно говорю на кечуа, не то что нынешние желторотые юнцы. Они и кастильский диалект едва понимают, а что они смыслят в этой стране? Да, «сендерос», настоящих, тех, что основали «Сендеро Луминосо», — я их знаю всех.
Малко прервал его разглагольствования.
— Это правда, что несколько месяцев назад вы виделись с Гусманом?
— Еще бы, — гордо кивнул журналист. — Он сам меня об этом попросил.
— Зачем?
— Он хотел передать мне политический манифест. Я сделал из него сногсшибательную статью для «Карретас».
— Где вы встречались?
— В одном парке в Сан-Исидро, рядом с полем для гольфа. Совсем ненадолго, четверть часа, не больше. Прощаясь, он обнял меня.
Старик чуть не прослезился при этом воспоминании.
— Вы уверены, что это был именно он?
— Конечно!
— Вы знаете, где он сейчас скрывается? В Лиме?
Глаза Фелипе Манчаи вдруг снова стали мутными. Он отрицательно покачал головой и заказал третью рюмку писко.
— Никто не знает, где он, и это к лучшему. В «Диркоте» меня изрезали бы на кусочки, если бы только заподозрили, что мне известно, где его найти. Не думаю, что он еще в Лиме.
Он икнул, помолчал несколько секунд и спросил:
— Кстати, ирландец дал вам мои две тысячи долларов?
— Какие две тысячи долларов?
Фелипе Манчаи тут же напустил на себя важный вид.
— А, ладно, — небрежно обронил он, — забыл, наверное.
Он решительно взглянул на часы и жестом подозвал официанта.
— У меня работа, — заявил он, — надо кончить статью. Приходится вкалывать, жизнь-то все дорожает.
Малко уже открыл бумажник под жадными взглядами оборванцев, сидевших у входа в кафе. Он отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Фелипе.
— Вот, — сказал он, — с ирландцем я сам все улажу. Остальное дам вам завтра.
— Да что вы, ни в коем случае, — с достоинством запротестовал журналист, однако деньги тотчас исчезли в его кармане. — Я не хочу быть у вас в долгу, с какой стати...
— Так на чем мы остановились? — прервал его Малко. — Вы видели Гусмана здесь, в Лиме, три месяца назад; А потом?
Фелипе Манчаи глотнул писко, чтобы отпраздновать получение пятисот долларов.
— Потом — ничего, — вздохнул он. — Меня раз шесть вызывали в «Диркоте» и в жандармерию. Прослушивали мой телефон, следили за мной. Ничего не разнюхали, устроили мне нахлобучку и отпустили на все четыре стороны.
— Гусман больше не объявлялся?
— Нет. Будь он в Лиме, он связался бы со мной.
Итак, след обрывался... Фелипе Манчаи вытер вспотевший затылок большим платком сомнительной чистоты. Он снова начал клевать носом. Малко твердо решил вытянуть из него еще хоть что-нибудь, прежде чем тот уснет.
— Вы знаете некую Монику Перес?
Журналист встрепенулся.
— А как же! Моя приятельница.
— Говорят, она разделяет политические взгляды «Сендеро Луминосо»...
Фелипе Манчаи поморщился.
— Разделяет — слишком сильно сказано. Она славная девчонка, но немного шалая. Помешана на революционерах. Написала много статей о «сендерос» и превозносит их до небес. Не будь она наполовину перуанка, ее бы давно вышибли из страны. Спецслужбы имеют на нее зуб...
— Как вы думаете, она связана с сендеровцами?
Фелипе Манчаи склонил голову набок.
— Все может быть. Но она много болтает. Фантазерка... Уверяет, что регулярно получает от них сводки. Что до меня, я в это не очень верю.
В голосе его ясно слышались ревнивые нотки. Усталость уже давила на веки Малко. Жара, пыль плюс разница во времени... Он был сыт по горло бреднями старого пьяницы.
— Ладно, — сказал он. — Попытаюсь связаться с этой Моникой Перес.
Он достал из кармана деньги, чтобы расплатиться. Жестом, полным достоинства, Фелипе Манчаи удержал его руку, негромко икнул и сказал:
— Если она вам нужна, приходите ко мне обедать сегодня вечером.
Малко было решил, что Фелипе Манчаи шутит, но журналист склонился к нему, обдав запахом писко, способным уложить на месте рой мух, и продолжал:
— Я же вам сказал, Моника — моя приятельница. Ирландец предупредил меня о вашем приезде. Так что я устраиваю сегодня обед, и она обещала быть. Я расскажу ей про эту вашу социологию, скажу, что вы пришли ко мне за советом... Да она в вас просто вцепится. А потом, вы увидите, она — ничего себе...
Они вышли из кафе. Пекло на улице было адское. Фелипе Манчаи нацарапал свой адрес на засаленной карточке и протянул ее Малко.
— В половине девятого. Фрак не обязателен. Но будьте осторожны. Что-что, а дурой ее не назовешь.
Пошатываясь, журналист вошел в темный подъезд. Малко остановил такси и отправился в гараж Баджета. Через пять минут он выехал оттуда на великолепной новенькой «тойоте». В этой машине было все, даже кондиционер... У Баджета можно было получить что угодно, даже в Перу.
Вернувшись в «Эль Кондадо», он снова взялся за телефон. У Лауры, таинственной приятельницы генерала Сан-Мартина, по-прежнему никто не отвечал. Тогда он тщетно попытался дозвониться в Австрию. Связи не было. Там сейчас полдень... Что-то поделывает Александра? Ждет ли его как и подобает примерной невесте, или развлекается в его отсутствие с одним из своих многочисленных воздыхателей? С ней ни в чем нельзя быть уверенным, а главное — не знаешь, что хуже...
Малко воспользовался передышкой, чтобы выспаться после перелета, и прелестный образ витал в его сновидениях похожий одновременно на Александру и на восхитительную стервочку Катю, дочь генерала Сан-Мартина. В конце концов, ему надо было расслабиться перед встречей с Моникой Перес.
* * *
Моника Перес оказалась не просто «ничего себе», как говорил Фелипе, — она была великолепна. Малко на миг перестал дышать, увидев в проеме двери ослепительно-белую фигурку. Сквозь юбку и блузку из тончайшего батиста просвечивали трусики и лифчик, тоже белые. Матово-смуглая кожа создавала восхитительный контраст с этой девственной белизной. У нее были темные, возбужденно блестящие глаза, копна черных курчавых волос, но первое, что бросалось в глаза — большой алый рот. В облике молодой женщины было что-то диковатое.
Она крепко, почти по-мужски, пожала ему руку.
— Малко Линге, — представил его Фелипе Манчаи, — социолог. Он приехал изучать нашу страну.
Еще несколько гостей-журналистов, мужчин и женщин, уже сгрудились возле бара с напитками в крошечном тропическом садике. Всем присутствующим дамам было далеко до Моники. Профессия Малко, казалось, не произвела на нее ни малейшего впечатления, и она вскоре покинула его, затеяв оживленный спор с одним из журналистов. Малко издали наблюдал за ней. Она говорила, пожалуй, слишком громко, ни минуты не оставаясь на месте, курила сигарету за сигаретой и то и дело обрывала свою речь резким, почти истерическим смешком. Настоящая «Пасионария», готовая умереть за идею. Равно как и убить... Малко так и видел ее во главе колонны демонстрантов на улицах Лимы. Скромный, на первый взгляд, костюм не скрадывал, а подчеркивал ее сексапильность.
Лишь много позже, когда закончился обед и было выпито изрядное количество писко, Малко снова удалось оказаться около нее. Глаза ее блестели еще ярче, она громко смеялась, большой рот приоткрывался в чувственной и немного хищной улыбке. Ее взгляд рассеянно скользил по Малко, не задерживаясь на нем.
Ничего невозможно было прочесть в темных глазах молодой женщины. Она то и дело закидывала ногу на ногу, приоткрывая загорелые коленки под полоской непорочно белого кружева. Малко сказал себе, что любовь для такого создания — более подходящее занятие, чем война.
Воспользовавшись паузой в общем разговоре, он наклонился к ней.
— Счастлив познакомиться с вами. Я часто читаю ваши статьи в «Вашингтон пост».
Его слова явно польстили Монике Перес.
— Благодарю вас. А кто вы такой?
— Зануда-социолог, — сказал Малко.
— А, да, вспомнила! А я — увлеченная своим делом журналистка. Но вы не похожи на зануду. Что вы делаете в Перу?
