Давать характеристику даме — нелегкая задача; существует риск сбиться с джентльменского тона или изменить жизненной правде. А применительно к мисс Грей задача еще труднее, потому что здесь слишком много неясного. Во всяком случае, она заслуживает особого внимания. Это я понял в ту минуту, как она появилась в кабинете Дрейка.
Правда, с этой первой минуты я запомнил одни глаза, хотя смотрел главным образом на ноги. Часто бывает: смотришь на ноги женщины и заявляешь, что глаза у нее необыкновенной красоты, поскольку нас еще в школе учили, что именно глаза, а не ноги — зеркало души. Но у Линды действительно красивые глаза, и если бы не заученно-высокомерная маска на лице, они были бы еще выразительнее. Не могу сказать, что у этих глаз необыкновенный разрез или какой-то особый цвет; но в их голубовато-зеленой глубине угадывается нечто затаенное, недосказанное — словом, нечто такое, чего лучше не искать, — того и гляди утонешь. Может, именно поэтому я тут же переключился на ее ноги — объект куда более надежный и устойчивый; недаром люди ходят на ногах, а не на голове.
Она заметила мой взгляд и машинально одернула юбку, словно предупреждая, чтобы я не совался куда не следует. Этот столь старомодный в наше время жест прямо тронул меня, напомнив годы юности, когда такой жест все еще был обычным рефлексом защиты или вызова.
Не считая упомянутого движения и двух-трех беглых взглядов, мисс Грей ничем не обнаруживает, что замечает мое присутствие; все ее внимание обращено на Дрейка, но, целиком отданное Дрейку, это всего лишь холодное внимание.
Не впадая в бульварный тон, должен заметить, что и во всем остальном мисс Линда Грей очень даже ничего, как говорится, все при ней, — по крайней мере, на мой элементарный вкус, — женственность форм выразительно подчеркивает летний сиреневый костюм. Словом, с чисто внешней точки зрения мисс Линда Грей вполне заслуживает положительной оценки, и я мог бы сказать ей об этом — теперь же или позднее, — но так и не собрался ни тогда, ни позднее, потому что когда у женщины столь высокое мнение о себе, она наверняка не нуждается в комплиментах для поддержания бодрости духа.
Итак, мы с мисс Грей, покинув контору Дрейка — тот самый дом, откуда не так давно вытолкали Борислава, — шагаем по Дрейк-стрит к широкой улице, в широкий мир. Линда молчит. Ее быстрая походка и весь вид красноречиво говорят, что у нее нет времени на бесцельные прогулки и лишние разговоры. Мне тоже не до разговоров, и чтобы это показать, я отстаю от нее на полметра.
— Идите рядом, — негромко говорит она, когда мы сворачиваем на широкую оживленную улицу.
— Не волнуйтесь, я не убегу, — отвечаю я, не давая себе труда прибавить шагу.
Но мисс Грей все же волнуется. И поскольку я не прибавляю шагу, она замедляет ход. Впрочем она, кажется, заранее решила, что наш маршрут кончается на следующем перекрестке.
— Это придворный поставщик подчиненных Дрейка. — Она пренебрежительно указывает рукой в сиреневой перчатке на магазин по ту сторону улицы.
Широкая витрина до отказа набита мужской конфекцией. Можно подумать, что хозяин магазина задался самолюбивой целью собрать под его крышей всю безвкусицу Лондона.
— Боюсь, что моим поставщиком ему не быть, — отзываюсь я. — Такого разгула красок я не заслуживаю.
— По вашей физиономии этого не скажешь, — холодно замечает она. — Чего же вы, в сущности, хотите?
— Ничего особенного. Мне нужна пара приличных костюмов. Если вы, конечно, знаете, что это означает.
Не реагируя на ехидство, Линда делает поворот кругом. Я молча следую за ней.
На этот раз маршрут оказывается куда длиннее и приводит нас в большой универмаг на Риджент-стрит. Мы поднимаемся в мужской отдел, где я выбираю два серых костюма разных тонов, пять рубашек, галстуки и белье. Мисс Грей с явным нетерпением ждет, когда я кончу покупки, что не мешает ей с любопытством посматривать, что именно я беру. Расплатившись из суммы, выданной мне шефом, я беру картонные коробки и объемистые пакеты.
— Пожалуй, не мешало бы взять чемодан.
— Только для того, чтобы отнести вещи в гостиницу, вы собираетесь покупать чемодан? — холодно интересуется моя дама.
— Чемодан всегда может пригодиться, — заявляю я.
— Да, если человек куда-то ездит. А у вас такая возможность вряд ли будет.
Я пропускаю мимо ушей многозначительную реплику и отправляюсь на верхний этаж, где, если верить указателю, находится отдел дорожных принадлежностей. Линда со скучающим видом следует за мной, воздерживаясь от замечаний.
Она молчит всю обратную дорогу, и только на нашей родной Дрейк-стрит заявляет:
— Здесь я вас покину.
— Не стану вас удерживать, — отвечаю я таким тоном, будто это зависит от меня.
И мы расстаемся с вполне взаимной неприязнью.
— Мистер Питер? — услужливо спрашивает женщина в окошке администратора в «Аризоне». — Секретарь мистера Дрейка сказал, что вы будете жить у нас. Я вам дам номер двадцать второй, это и впрямь удобная комната.
Из ее слов мне становится ясно, что, во-первых, у шефа и без меня имеется секретарь, а во-вторых, что мое болгарское имя получило английскую транскрипцию. С этого дня вся Дрейк-стрит будет называть меня «мистер Питер».
Молодая женщина снимает ключ с доски и провожает меня в номер. Как и следовало ожидать, он находится на втором этаже и не представляет собой ничего особенного. Анонимная гостиничная комната со старомодной, сильно потертой мебелью, с видом на задымленные фасады Дрейк-стрит. Облик хозяйки как-то не вяжется ни с этим зданием, ни с этой улицей — не потому, что у нее массивная фигура без претензий на модную элегантность; но она излучает добродушие и очень услужлива — черты, не соответствующие здешнему образу жизни.
— Вы не могли бы послать кого-нибудь в аптеку? — говорю я, опуская чемодан в специальную стойку.
— А как же, мистер Питер! Я сама сбегаю, как только вернется мой брат. Вам и впрямь следует заняться своим лицом.
«Если бы только лицом!» — говорю я про себя и спохватываюсь: я забыл купить пижаму. Большой пропуск, если учесть, что в ближайшие дни я собираюсь главным образом валяться в постели.
— Кроме того, мне нужна пижама. Возьмите на размер больше, я не выношу тесных, как смирительные рубашки.
— Конечно, мистер Питер! Вы почти одного роста с моим братом.
— Я вам очень признателен, мисс… Извините, я не запомнил вашего имени…
Женщина смеется.
— Вы и не могли его запомнить, потому что я вам его не назвала. Здесь все называют меня Дорис.
— Я вам очень признателен, мисс Дорис, — говорю я, снимая с кровати плотное покрывало и устанавливая, что белье чистое.
Дорис выходит из комнаты. Только теперь я понимаю, что еле держусь на ногах. Приходится принимать меры. После многократного чередования холодного и горячего душа я оказываюсь в кровати. Удобная кровать в неудобной ситуации — не такая штука, чтобы ею можно было пренебречь.
Отдых и теплые заботы Дорис дают себя знать. Благодаря примочкам и компрессам раны затягиваются, а отеки спадают до такой степени, что я могу бриться.
И вот в понедельник утром я бреюсь, как всякий порядочный служащий в начале рабочей недели, надеваю белоснежную рубашку, скромный серый галстук с белым узором, облачаюсь в один из новых костюмов и как ясное солнце появляюсь на Дрейк-стрит, готовый к трудовым подвигам.
Само собой разумеется, первая моя задача — завтрак и пара чашек горячего кофе в угловом кафе, у стройных ног красавицы из Реммон ревю-бара. Надо подкрепиться, пока шеф не вызвал меня к себе. Но шеф, кажется, вообще забыл о моем существовании. Я сижу в кафе до десяти часов, но никто меня не спрашивает, никто мной не интересуется. Тогда я вспоминаю, что на меня возложены известные инспекторские обязанности, а именно надзор за притоном картежников в другом конце улицы. Минуя витрины специализированных книжных магазинов и клубы стриптиза, я неторопливо прохожу всю Дрейк-стрит и вступаю в закусочную.
Несмотря на сравнительно ранний час, здесь довольно людно. У столиков расположились картежники с сигаретами в зубах, выстроенные вдоль стены игральные автоматы звякают в полную силу. Я направляюсь к стоящему у кассы человеку без пиджака, в одном жилете, и скромно заявляю:
— Я — секретарь мистера Дрейка.
— Мистер Питер?
— Именно. Чем могу быть полезен?
— Спасибо, ничем, — отзывается человек за кассой. — Но, возможно, мы могли бы быть вам полезны?
— Пожалуй, я выпил бы кофе.
Мой кофе ставят на маленький столик возле окна, выходящего на площадь. Приятный вид на квартальный скверик со скромной зеленью позволяет мне сделать неожиданное открытие: оказывается, деревья уже распустились.
Очевидно, вся Дрейк-стрит уже в курсе моих дел, но я ничем и никому не могу быть полезен. Если я и сомневался в том, что мои инспекторские обязанности — фикция, то послеобеденная прогулка по клубам открывает мне глаза на истинное положение вещей. В погоне за лишним шиллингом эти почтенные заведения открываются уже в три часа: и с трех часов у витрин с откровенными снимками стоят швейцары, они же зазывалы, вернее, приставалы; эти молодые люди хватают каждого прохожего — кого за рукав, кого за борт пиджака — и кричат ему в ухо, суля неслыханный разгул плоти за низкую до смешного входную плату в два фунта. Стоит бедняге проявить малейшее колебание, они набрасываются на него с новой энергией, провожают по улице до следующего заведения, где его перехватывает следующий приставала, и нужно иметь поистине железный характер, чтобы пройти всю Дрейк-стрит и не попасть в один из трех подвалов, исполненных красного сумрака, тромбонных стонов и голоногих официанток.
