Еще перед отъездом барона в Берлин советского разведчика вызвал к себе Брандт, пока возглавлявший комиссию. Верный себе Фюрст, решивший доконать Мадера, чтобы как-то обелить себя перед начальством, заранее обговорил с Осторожным, о чем тот должен рассказать капитану. Сам он тоже находился в кабинете командира дивизии.
— Что вы можете сказать о граничащих с преступностью действиях руководства дивизии? — начальственным баском спросил Брандт.
— Но в руководство дивизии вхожу и я, господин капитан. Прошу назвать имена, чтобы конкретно отвечать на ваши вопросы.
— Начнем с Мадера.
— Могу сказать многое... Но удобно ли мне, туркестанцу, говорить что-либо о немецком бароне, офицере абвера?
— Говорите, шарфюрер! — Брандт кивнул головой. — Если об этом спрашиваем мы, с вас ответственность снимается. Но учтите: говорить только правду! За клевету ответите по законам военного времени.
— Я буду верен своему долгу и присяге, господин капитан! Извините за откровенность, но я в душе прозвал господина Мадера делягой и сеятелем пораженческих настроений...
— Без эмоций, шарфюрер! Нас ваше мнение не интересует! Умозаключения позвольте делать нам. Говорите то, что вы видели и слышали от самого Мадера: его слова, действия, факты.
— Слушаюсь, господин капитан! Господин Мадер говорил: «Под Москвой и Сталинградом мы похоронили не только наших солдат и офицеров, но и славу немецкого оружия. Курск стал нашей катастрофой... Войска вермахта отброшены от Петербурга, мы вот-вот оставим Одессу, сдадим Крым, авиация большевиков бомбит немецкие эскадры в румынских портах. Красная Армия готовится к перенесению своих действий за пределы России. Германия стоит на грани поражения... В немецких городах и селах объявлен призыв в фольксштурм. Гитлер рубит под корень нашу нацию. Мы уже натворили столько, что никакими молитвами не отмолить наших грехов...
— Достаточно, шарфюрер, — перебил Брандт и выразительно посмотрел на Фюрста. — Об этом нам известно... Кстати, а на каком основании вы назвали Мадера делягой? Разве это зазорно?
— Нет, не зазорно, господин капитан, когда это на пользу. Но господина Мадера заботили дела личные, которые он ставил выше интересов рейха.
— Конкретнее, шарфюрер! — Брандт нетерпеливо заерзал на стуле.
— Господин Мадер, в частности, говорил: «Я недаром избрал себе тюркский псевдоним Вели Кысмат-хан. Турки говорят: кто знает себя, свои достоинства и пороки, тот вели, то есть мудрый. Значит, я мудрый, а «кысмат» означает «судьба». Быть мудрым — моя судьба!.. Меня сейчас волнуют не дела разведки и тем более дивизии, а коммерческие. Побольше бы лекарственных трав, опиума компаньонам заготовить! А это — деньги, золото!.. «Третий рейх» может провалиться в тартарары, а швейцарский банк с моими вкладами останется в целости. Берлин большевики могут стереть с лица земли, а на Берн ни одна бомба не упадет».
— В каких вы отношениях с Сулейменовым и Абдуллаевым?
— В деловых, не больше. Сулейменов — ограниченный человек, не имеющий даже двух классов образования. Меня всегда удивляло, как умный майор мог опираться на такого человека. Что же касается Абдуллаева, то достаточно прочесть его статьи, опубликованные в изданиях ТНК и в нашей дивизионной газете. В них он восхваляет Гитлера, пропагандирует идеи национал-социализма. На первый взгляд все как будто нормально. Но он делает это прямолинейно, порою гротескно, так что его писанина вызывает у людей насмешки. Разве позволительно, скажем, сравнивать нашего обожаемого фюрера с Кер Оглы, что означает «сын косого», как это делает господин Абдуллаев?..
Сулейменова и Абдуллаева расстреляли — «за слушание московского радио и попытку уйти в партизаны». Арестовали офицеров штаба Агаева и Дарганли, командира батальона Асанова, начальника офицерской школы Башова, других мадеровских приспешников. Всем им предъявили массу обвинений. Главное, Мадер и его штаб не оправдали высокого доверия верховного командования, самого фюрера, подставив под угрозу срыва формирование столь необходимой для борьбы с партизанами дивизии.
Джураев сидел якобы под следствием. Казалось, о нем забыли. Но вот однажды к нему в камеру втолкнули молодого солдата Нияза Алтаева, арестованного за пререкание с ротным муллой и отказ молиться. Он-то и рассказал провокатору, что происходит за стенами зондеркамеры.
Роберт, выдав себя за советского разведчика, спровоцировал доверчивого юношу, недавно попавшего в дивизию. И тот поведал о себе все, в частности рассказал, что перед самой войной учился в Ашхабадском техникуме, где директором был Ашир Таганов. Поговорить с ним здесь пока не удалось, видел только издали, подойти не решился.
— Ты про этого гада, что у немцев заместителем начальника пропаганды? — бросил Джураев. — Змей, родившийся от змеи... Разве сын бая станет своим? Да он и не захочет признавать тебя!
— Да какой же он сын бая! — засмеялся Алтаев. — Мы с ним из одного аула... Отец у него бедняк из бедняков, красноармейским отрядом командовал, басмачей громил. Тагана-ага все звали Батыром... Ашир и сам в коммунистах ходил. Ну а здесь, у немцев, все за беспартийных или байских сынков себя выдают... А меня он узнает: я был в числе лучших студентов техникума...
Долго еще выспрашивал провокатор простодушного паренька об Ашире Таганове, о его довоенной жизни. Внимательно слушая Алтаева, он злорадствовал, представляя, как будет схвачен Таганов, как будет доволен им, Робертом, его хозяин Фюрст, как, наконец, выпустят его на волю. Собачья жизнь! Должен же быть конец его мучениям — то в лагере, то в зондеркамере... И лупят его беспощадно, и впроголодь держат. Хороший хозяин с собакой лучше обходится. Так и хотелось ему сорваться с пар, колотить в дверь, кричать: «Я хочу сообщить очень важное господину Фюрсту!..»
Но охране и начальству было пока не до Джураева. Новая метла — капитан Брандт — тем временем наводил порядок: привез с собой тридцать немецких офицеров, обновил почти весь штаб дивизии. Намеревался чохом арестовать еще многих, в том числе Таганова, Кулова, Турдыева и других из отдела пропаганды, но Фюрст вступился за своего агента. Тому же удалось выручить своих товарищей.
— С кем вы останетесь? — говорил Таганов Фюрсту. — Командиров найдете, а грамотных, знающих языки пропагандистов? Едва ли... Пойдут ли тогда за вами люди? Справедливо, когда вы арестовываете предателей, но зачем же подозревать людей, честно исполняющих свой долг?.. Не стоит придираться к некоторым туркестанцам, несдержанным в выражениях, обронившим какие-то неосторожные фразы. Вы же сами знаете, что в том виноват один лишь Мадер, который любил строить из себя демократа, заигрывал с людьми. Вот и разболтался народ...
И Фюрст согласился с Тагановым, а потом убедил и Брандта, который знал Ашира по «лесной школе» в Луккенвальде. А если представитель СД о ком-то печется, значит, неспроста. Но солдатам и унтер-офицерам не давали покоя, изматывая муштрой, донимая мелкими придирками. Новый командир дивизии ввел строжайшие запреты. Перед строем был зачитан приказ: за самовольную отлучку из лагеря — расстрел, за общение с местными жителями — расстрел, за хождение около леса — расстрел!..
Снова лагерь для военнопленных под Варшавой. И снова Таганов шел сквозь строй измученных, голодных, но не сломленных людей. Их надо поддержать, дать им надежду, направить их ненависть на борьбу. Но разве им скажешь, что ты свой и только думаешь об одном: как вызволить их из фашистской неволи? Как тяжко все время быть не тем, кто ты есть: веселиться, когда тебе грустно, спорить, когда тебе хочется молчать; соглашаться, когда надо возражать, доказывать, убеждать... И откуда только взять силы? Разведчика поддерживало только сознание того, что он послан своим народом, родной партией, которые ждут от него исполнения сыновнего долга.
В Варшаве Ашира опять ждал сюрприз. Знакомый шофер такси, предупредивший в прошлый раз об инсценировке с покушением на Вели Каюма, передал от Альбатроса, что из Ашхабада бежал Каракурт. Лукман видел его в Иране, но задержать беглеца не удалось. Не исключено, что тот держит путь в Германию.
Фюрст, видимо, понял, что чекисты водили его за нос, втянув в игру в эфире. Ни одна группа, посланная по шифровке Каракурта, назад не вернулась... Высшие чины вермахта остыли к идее заброски крупного десанта в советский тыл. Это была чистейшей воды авантюра. Надоели им и бездействующие «остмусульманцы». Был отдан приказ о переименовании дивизии, так и не собравшей одной десятой личного состава, сначала в ост-мусульманский полк, а затем в батальон... Обер-штурмбаннфюрера, сиречь подполковника СС, спихнули на должность заместителя капитана Брандта, а батальон решили послать в Белоруссию на борьбу с партизанами. Правда, Фюрст ведал еще службой безопасности, и потому Брандт побаивался своего заместителя. Фюрст все же надеялся освободиться от направления в эту треклятую Белоруссию, где за каждым деревом партизаны...
