Эрику проводили в кабинет. Из-за письменного стола ей навстречу поднялась Ирма Эрлер, хрупкая, женственно изящная. Пристально посмотрела на журналистку своими точно распахнутыми на весь мир огромными голубыми глазами, поправила локоны светлых волос и протянула руку:
— Я давно слышала о вас, читала ваши книги…
— Вам передали рекомендательные письма? — осведомилась Эрика.
— Да, конечно, не беспокойтесь, я доверяю вам. — Эрлер жестом пригласила ее садиться.
У Эрлер был странного тембра голос, неподражаемо волнующий, задушевный, выражающий своими нюансами, пожалуй, не меньше, чем словами. С нескрываемым любопытством рассматривая друг друга, женщины опустились на диван. Ни одна из них и не подозревала, что по ту сторону границы, в ФРГ Ирму Эрлер обрекли на смерть и что рука убийцы уже занесена над ней.
Беседа длилась допоздна. Эрику интересовало буквально все — она хотела написать об Ирме подробный очерк для гамбургского журнала «Шпигель». Эрика была наслышана об этой женщине, считала ее совершенно исключительной и заранее радовалась тому, что в работе о профессоре Эрлер ей, собственно, почти ничего не придется домысливать, настолько необычен, интересен и красочен жизненный путь этой женщины. Однако Ирма Эрлер оказалась на редкость скромна, порой просто застенчива, рассказывала о себе неохотно. Отец — преподавал физику в университете Геттингена. В годы Второй мировой войны принялся агитировать коллег против проведения работ по созданию атомной бомбы, был выдан гестапо и брошен в лагерь уничтожения Дахау, где и погиб. Дочь пошла по стопам отца — она примкнула к подпольному антигитлеровскому движению, в сорок четвертом году была схвачена агентами службы безопасности — СД и сослана в Освенцим. Наступление Советской армии спасло ей жизнь, гитлеровцы не успели уничтожить всех узников. Потом упорные занятия физикой — и в этом она не изменила памяти отца. Она стала выдающимся ученым, специалистом по атомной физике, написала несколько крупных научных трудов. Совсем недавно работала в научно-исследовательском центре ядерной физики в Дубне, под Москвой, а также знакомились с работами советских специалистов-атомщиков и принимала участие в одном особом эксперименте. Ну, вот и все. Да, с нею проживает ее старушка-мать, которая в настоящее время находится в больнице — при словах о матери лицо Ирмы Эрлер исказилось, губы задрожали: болезнь мамы, по-видимому, неизлечима. У доктора Эрлер есть сын, названный в честь замученного гитлеровцами дедушки Гансом. Он офицер, служит в подразделении Народной армии на границе с ФРГ. Теперь, кажется, все.
Этого для очерка, конечно, было мало, и Эрике пришлось навестить ученую еще несколько раз. Следовало соблюдать такт, не касаться вопросов, которых Ирма явно избегала. К тому же она все это время была страшно взволнована — здоровье матери с каждым часом ухудшалось, теперь все надежды возлагались на лекарство, которое невозможно достать, и вообще точно неизвестно — существует ли уже такое лекарство, или над созданием его еще только работают в лаборатории… Во время одного из своих посещений Ирмы Эрлер журналистка встретила у нее офицера — сына. Стройный, со смелым взглядом, уверенными, сильными движениями спортсмена, он кого-то напоминал Эрике, хотя кого именно — она никак не могла припомнить. Эта встреча навела на разговор, которого ранее Ирма так избегала: о том, кто когда-то был любим ею, об отце Ганса Эрлера.
Из-за зеленого абажура лампы Эрика видела прекрасное лицо Ирмы, ее полные печали глаза. Говорила она тихо, еле слышно и как бы не для Эрики, а просто так, перебирала в памяти события прошлого, — так дошла до того, что, естественно, сильно интересовало Эрику Келлер как журналистку… Он уехал утром в свою часть и не вернулся. Она ждала его еще несколько дней, потом к ней явился посыльный из штаба, она хорошо помнит его фамилию — Гюнтер Курц, и вручил ей послание от полкового начальства ее возлюбленного, в котором ее извещали, что волей фюрера предстоят исторические события, в которых ее любимый, во имя величия Германии, примет участие. Из этого послания следовало: человека, которого она беззаветно полюбила, уже нет в пределах Третьего рейха. Тогда она уехала, условившись с хозяином гостиницы о том, что он передаст ее письма человеку, ставшему ее мужем, когда тот явится, — она почему-то не сомневалась, что он будет разыскивать ее. Вскоре началась война, танковые корпуса Гитлера ворвались во Францию… Затем — «Восточный поход»… Много раз обращалась к хозяину гостиницы, но тот неизменно отвечал, что ее муж больше у него не появлялся, и возвращал ей ее письма. Что же могло произойти? Она много думала над этим: или он отказался от нее потому, что происходил из знатной семьи и родные восстали против их брака, или погиб на фронте. Против первого предположения говорило то обстоятельство, что он, собственно, понятия не имел о ее происхождении, семье, убеждениях, ни о чем ее не расспрашивал, — им как-то было не до того; а в гибель на войне ей упорно не верилось, сердцем она все это время всегда чувствовала его живым, рядом с собой. Ирма Эрлер мечтательно сказала:
— Мы были так безрассудны… Он даже не знал моего настоящего имени. Он звал меня Лоттой… — женщина счастливо засмеялась: видимо, она действительно всегда чувствовала любимого рядом с собой, хотя не видела его много лет.
— Как его имя? — машинально спросила Эрика.
— Рихард, — Ирма Эрлер произнесла это как эхо.
— Что? — Эрику Келлер точно ударило электрическим током: так вот кого напоминал ей Ганс Эрлер! Неужели мелькнувшая в ее мозгу догадка правильна? Нет, нет, не может быть…
— Почему он называл вас Лоттой? — спросила она, уже зная, какой услышит ответ.
— Мы встретились в гостинице «Великая Шарлотта»…
Эрика вспомнила, как совсем недавно она танцевала там с генерал-полковником графом Рихардом фон Шулленбургом… Неужели это все-таки так и есть? Но в ее представлении никак не увязывались суровый и замкнутый Шулленбург и Ирма.
— Вы что-нибудь знаете? — Ирма впилась в нее глазами.
Эрика долго молчала.
— Возможно, — сказала она наконец. — Мне почему-то кажется, что я его знаю, но боюсь утверждать это сколько-нибудь решительно, разочарование бывает значительно хуже долгого ожидания.
— Нет, нет, вы должны сказать… — взмолилась женщина.
Не скрывая своих сомнений, Эрика высказала мелькнувшую у нее догадку — сходство Ганса с генерал-полковником Шулленбургом было просто поразительно.
— Я должна видеть этого человека, — загорелась Ирма Эрлер. — Я поеду с вами в Западную Германию.
Эрика Келлер постаралась отговорить ее от такого шага: ведь может быть сходство чисто случайное — и тогда она не только испытает разочарование, но и окажется в весьма неудобном положении. К тому же не следует забывать: доктор Эрлер не просто женщина, но и ученый, да еще в области атомной физики, поездка на Запад может причинить ей огорчения и неприятности. Ирма слушала Эрику, но по ее отсутствующему взгляду та видела, что она думает о другом. Ирму волновала не только возможность разыскать любимого, но и крайне тяжелое состояние больной матери.
Чтобы как-то успокоить ее, Эрика сказала:
— Завтра я возвращаюсь домой… Постараюсь встретиться с фон Шулленбургом и… Если это тот человек, которого вы ждете все эти годы, — он сам устремится к вам; если нет… я сообщу вам.
На этом и расстались. А на следующий день, проходя с Гроссом по одной из улиц Западного Берлина, Эрика увидела в такси доктора Эрлер. Зачем она здесь, почему рискнула перейти сюда из восточного сектора, неужели она все-таки решила съездить в ФРГ? Надо во что бы то ни стало задержать ее, убедить, возвратить домой!
Такси, в котором ехали Эрика и Герман Гросс, неотступно следовало за Ирмой Эрлер. Вот ее машина остановилась у подъезда особняка. Эрлер ступила на тротуар, двери открылись прежде, чем она успела нажать на кнопку звонка: ее здесь ожидали. Эрика и Герман в недоумении посмотрели друг на друга, нет, тут что-то не то, — если бы Ирма покинула территорию ГДР для поездки в ФРГ, ей незачем было бы забираться на окраину Западного Берлина, вот в этот особняк. Решили оставить такси и подежурить на улице, — авось что-нибудь и прояснится, однако выполнить это свое намерение не успели — у подъезда круто затормозил черный лимузин, из которого поспешно выскочил и бросился к дверям мужчина, при виде которого Гросс не мог удержаться от тревожного восклицания:
— Оскар Шванке!..
Теперь времени терять нельзя, одним им все равно тут ничего не сделать, — очевидно, профессора атомной физики Ирму Эрлер под каким-то предлогом все-таки сумели заманить сюда. Эрика дала шоферу новый адрес, и их машина быстро скрылась за поворотом.
Утром раздался телефонный звонок. В трубке шелестел старческий голос коллеги покойного отца еще по Геттингену. Ирма знала старика со времен своего детства, привыкла относиться к нему с безграничным доверием. Старый друг семьи поинтересовался научной деятельностью Ирмы, пожурил за то, что она совсем забыла о нем, трогательно расстроился, услышав от нее о том, что мать ее лежит в больнице в почти безнадежном состоянии. Долго кашлял в трубку, сморкался, вздыхал, жаловался на возраст, недуги, а затем вдруг вспомнил: для излечения матери Ирмы теперь имеется эффективный препарат… Верно — достать очень трудно, но при желании… У кого же достать этот чудесный препарат? Дай подумать, он что-то слышал… опять в трубке раздавались всхлипы, вздохи. Старик в конце концов вспомнил: да, конечно, такое лекарство есть у его давнишнего приятеля, который проживает в Западном Берлине. Препарат он приобрел у американцев, — у этих всегда все достать можно… Приятель — человек дряхлый, богатый, но страшный скряга: за препарат он, наверное, заломит большую сумму. Ирма заранее соглашалась уплатить любые деньги, умоляла помочь. Через час старый друг снова позвонил и сказал, что с большим трудом ему удалось-таки упросить приятеля уступить Ирме часть имеющегося у него американского снадобья. Эрлер немедленно отправилась по указанному ей адресу в Западный Берлин.
