Отгоняя неприятные мысли, Сатановская работала не за страх, а за совесть, — если, конечно, это слово в данном случае можно применить по отношению к ней. Она четко и старательно выполняла задания центра на Западе и даже чувствовала себя не последней спицей в шпионской колеснице. Но через некоторое время она случайно узнала о том, что у Грина есть жена, семья, и о настоящей его роли в деле приобщения ее к шпионской работе на Аллена Харвуда. Сатановской овладело отчаяние — мир был полон людей, а она оказалась в этом мире до ужаса одинокой. Она твердо уверовала: любви нет и никогда не было, все это обман и детские иллюзии, — деньги представляют единственную ценность в человеческом бытии. Следовательно, все сводится к тому, чтобы заработать побольше долларов, — и она успокоилась.
Однажды ее связали с «пани Марией», проживающей на восточном, советском берегу Буга. «Пани Мария» оказалась той самой женщиной, которую она не раз видела в концлагере. Никогда не призналась она новой связной в том, что помнит ее, знает ее прошлое. Вынужденное сотрудничество с этой женщиной бередило старые раны, будило не то гордость, не то самолюбие. Но с течением времени она смирилась с необходимостью иметь дело с бывшей женой коменданта гитлеровского лагеря уничтожения. А вот теперь явился Палач. С ним вошло в ее дом гнетущее сознание обреченности — ибо такие, как эти двое, рано или поздно должны были поплатиться за все их чудовищные преступления — в этом Сатановская была твердо убеждена. То, что она оказалась вместе с ними, напугало ее. Хоть бы скорее прошел этот год — она уедет на Запад, разыщет там Грина, обязательно разыщет, чтобы плюнуть ему в глаза. Потом возьмет из банка заработанные доллары и заживет! Там, на неведомых ей «просторах», а не здесь, в захолустье, она развернется, там можно будет, пожалуй, вспомнить и о Мата Хари — разве она, Сатановская, перестала быть «чудом», заставлявшим впадать в транс даже Мордехая Шварца? А в таланты дяди она верила, ведь он даже на ней сумел заработать.
Мане пришлось остаться без холодильника, нужда в условленной телеграмме отпала, да еще при таких обстоятельствах, которых Годдарт никак не ожидал.
В сопровождении женщины в ватнике он шел всю ночь. Маршрут «Дрисса» оправдал себя полностью, и если в конце получилось не совсем так, как должно, то в этом виновата чистая случайность, по крайней мере так думал Годдарт. К утру они оказались далеко в тылу советской границы, где ни нарядов, ни дозоров пограничников опасаться уже было нечего. Разведчик, при всей его настороженности, не мог не радоваться: ему не пришлось преодолевать ни контрольно-следовую полосу, ни проволочных заграждений, и, таким образом, он, по сути дела, ни разу не встретился с опасностью лицом к лицу и мог быть уверен, что сумел остаться невидимкой. Основного в пути, чтобы о его проникновении на советскую территорию чекисты и не подозревали, — все-таки удалось добиться!
Рассвет наступал быстро. В лесу было тепло и сыро. Ночной туман постепенно поднимался все выше, день обещал быть солнечным. Это Годдарту не очень-то нравилось, но его утешала надежда на то, что к условленному месту он сумеет добраться вовремя, маскируясь в предутренней дымке леса. Он хорошо знал маршрут: вот сейчас они минуют этот обширный лесной массив, перейдут неширокое — на пять минут быстрого хода — колхозное поле, снова углубятся в чащу и там, на полянке, расстанутся. Женщина высказала готовность вести его и дальше, но Годдарт воспротивился этому: ее миссия кончалась на полянке, у сломанного дуба, дальше он будет пробираться сам, одному ему известной дорогой, посвящать же в свои планы кого-нибудь он не хотел.
Разведчик нервничал, ему казалось, что стрелки часов слишком спешат и могут подвести его. Женщина шла впереди, шагала размеренно и, как казалось Годдарту, без должной осторожности.
Деревья расступались все шире. Широкие прогалины незаметно сливались с яровым колхозным полем. Женщина-проводник шла не сбавляя шага, и Годдарт забеспокоился — он предложил не выходить на открытое место, сделать крюк и, не покидая леса, пробраться на условленное место у сломанного дуба. Она отрицательно покачала головой. Годдарт сердито предложил ей в таком случае не ходить дальше вообще, заявив, что дальше он пойдет один, в конце концов плевать ему на какой-то дуб, который лишь означает конец его маршрута в ее сопровождении и больше ничего, она может возвращаться назад отсюда, не выходя на опушку леса. Спутница ничего не ответила, лишь посмотрела на него с невыразимым презрением не по-женски жестоких глаз. Годдарт растерялся. Ему чудилось, что опасность, страшная и неумолимая, уже нависла над ним, он всегда верил в свой инстинкт и не мог ошибиться и на этот раз. Решительно отстранив женщину, он вышел на опушку леса и тотчас шарахнулся назад: по пересекавшей поле дороге ехала повозка, на которой сидел, свесив ноги, офицер-пограничник.
Офицер глядел как раз в ту сторону, где притаились Годдарт и его спутница.
Отпрянув за дерево, разведчик в ту же минуту понял, что он совершил промах — надо было не прятаться, а как ни в чем не бывало идти вперед, и тогда ничего неестественного в его поведении не было бы, мало ли тут народу ходит по своим делам, здесь ведь не граница. Он слишком нервничал — и вот результат. Конечно, виновата во всем проводница, она слишком бравировала. А теперь не оставалось ничего иного как ждать, что будет делать офицер. Успел ли он заметить?
Женщина ухватила его за руку, куда-то тащила, но теперь разведчик хорошо знал, что именно ему надлежит делать. Прежде всего следовало проследить за повозкой, так неожиданно появившейся тут в этот утренний час.
Притаившись, Годдарт наблюдал. Повозка остановилась. Офицер что-то сказал солдату-повозочнику, взял с телеги автомат и, придерживая рукой фуражку, побежал к лесу, туда, где притаились нарушители. Теперь можно было не сомневаться — их заметили.
Женщина зло выругалась.
— Быстрей уходите, я задержу его… — сказала она Годдарту.
Разведчик исчез. Взяв автомат наизготовку, женщина прислонилась к широкому стволу дерева и приготовилась стрелять. Но пограничник — это был младший лейтенант — оказался хитрее, чем она предполагала, — он не пошел напрямик, а проник в лес на некотором расстоянии от того места, где заметил подозрительного человека, и теперь осторожно пробирался вперед.
Вступать в перестрелку на опушке было опасно, слишком большие расстояния между деревьями и отсутствие там подлеска не позволяли маскироваться, и женщина бросилась назад, в чащу. Она успела выполнить свое намерение, но тотчас остановилась, замерев без движения: пока жив этот пограничник, нечего и думать о том, чтобы спастись, он будет без конца преследовать ее, да скоро появятся и другие пограничники, которых приведет сюда солдат-повозочник, в этом можно не сомневаться. Поэтому бежать было просто нельзя. Она осторожно выглянула из кустов — пограничник находился сейчас на том самом месте, где только что прятались она и агент, которого она вела по маршруту «Дрисса». Пограничник тщательно исследовал следы, — значит, теперь он уже знает, что их тут двое. Женщина притаилась и, как только пограничник мелькнул между деревьев — дала по нему очередь. Он упал, она отлично видела это, но продолжала оставаться на месте, выжидая. И она оказалась права: кустарник зашевелился уже в другом месте, поняла — пограничник решил отрезать ей путь назад.
У него было большое преимущество перед нею: достаточно выиграть время до подхода пограничных нарядов — и ее песенка будет спета; ей же для того чтобы спастись, необходимо во что бы то ни стало уничтожить его, но сделать этого никак не удавалось, и потому волей-неволей приходилось отходить в глубь леса. Она видела, как он осторожно озирался, должно быть, хотел установить, где же мужчина, тот, что так неосторожно выскочил недавно на опушку, у ярового клина. Ее могут схватить — эта мысль внезапно обожгла ее, и она опрометью, что было мочи бросилась бежать — в конце концов можно ведь и оторваться от преследовавшего ее пограничника. Она бежала петляя, потеряв преследователя из виду. Он почему-то даже не стрелял по ней.
Подлесок неожиданно кончился, и она почувствовала, что вот теперь ей, пожалуй, не уйти. Она не слышала выстрела, того самого, после которого уже не могла идти — из левой ноги била кровь. И она переменила тактику — бросилась не от пограничника, как он, наверное, рассчитывает, а наоборот, навстречу ему.
Они встретились явно неожиданно для офицера-пограничника, этим следовало воспользоваться.
— Руки вверх! — приказал пограничник.
Она рванулась назад и с силой перебросила автомат из одной руки в другую, чтобы было сподручнее прошить ого очередью.
Но в тот же момент что-то с силой вырвало оружие из ее рук — ремень зацепился за сук дерева, и автомат отлетел в сторону. Она стояла безоружная.
