Заметив мой взгляд, она сказала.
— Вадим очень любит сгущенку, прямо так, на хлеб.
— Вот что, Люба, — я взял слоника, — мы эту вещицу захватим с собой.
Она молча кивнула.
— Я разговаривал с начальником об изменении меры пресечения, так или иначе завтра мы возьмем у него подписку о невыезе и привезем Тарасова в город. Вадим заедет к вам.
Мы ехали молча. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Я обдумывал предстоящую втречу и не заметил, как Машков затормозил возле ворот. Люба осталась в машине, а мы миновали вахту, поднялись на второй этаж и вошли в следственную камеру, где нас уже ждал Тарасов. Он выглядел моложе своих лет, все-таки парню было тридцать. Его светлые волосы вились, непокорная прядь спадала на лоб. Темные, сросшиеся на переносье брови выгодно оттеняли ясные глаза. В нем было что-то озорное и самобытное. Одет он в модные узкие брюки, светлую, относительно чистую рубашку и куртку под замшу на «молнии». В верхнем кармане куртки явно дамский платок.
Поздоровались, сели за стол. Я предложил ему место напротив. Тарасов опустился на табурет.
— У меня к вам, Тарасов, серьезное дело, — начал я. — Опасный политический преступник скрывается в этих местах. Мы напали на его след, но хотелось бы ускорить ход событий. Вы должны помочь.
— Я? Вы, наверное, ошибаетесь… — Тарасов взглянул на капитана, словно ища поддержки.
— Посмотрите, Тарасов, на этого слоника. — Я вынул его из кармана и поставил на стол. — Вы помните, как он вам достался?
— Ну, помню… — Смущенный неожиданностью, глядя в пол, он продолжал: — Купил с рук на базаре… Старичок продавал с бородкой, в очках, на переносье перевязанные тряпицей… Такой… в брезентовом плаще и шляпе…
— Наружность вы, Тарасов, описали правильно, только он не продавал этого слоника. Я понимаю ход ваших мыслей: ну вот, думаете вы, еще одно старое дело и новый срок!
Тарасов взглянул на меня, и я понял, что защитная реакция в нем еще сильна.
— Этого слоника я купил на базаре с рук, — повторил он упрямо.
— Вы поможете нам выйти на этого старика?
Тарасов молчал. К лицу его прилила кровь, и на висках, нервно пульсируя, вздулись жилки.
— Я купил слоника на базаре! Скажите же ему, Игорь Емельянович!
— Вадим, ты врешь, — спокойно произнес Трапезников. — Помнишь, там, у Любы, ты говорил правду, я поверил тебе и сорок минут сидел на скамейке… Сейчас ты врешь.
Наступила пауза длительная и гнетущая.
— Ну как, как я могу вам помочь застукать пахана? — Но, спохватившись, поправился: — Старика.
— Завтра мы за тобой заедем, — сказал я. — Сначала ты расскажешь нам все, что тебе известно, затем отвезем тебя к Любе, поживешь у нее. Ты будешь ходить по городу в тех местах, где вы с ним встречались. Как только ты увидишь его…
— Нет! Ничего не было! Не было! Не было!..
— Вадим, без истерики! — перебил его Трапезников.
Тяжело, когда такой здоровый, сильный человек плачет. Трудно было и капитану, он подошел к Вадиму.
— Возьми себя в руки, а то разнюнился, как сморчок… Мы сейчас приведем к тебе Любу, она приехала с нами. Смотри, Вадька, будь с ней поласковей, и так ей горько…
Мы вернулись к «газику».
Капитан помог Любе выйти из машины, подал ей пакет с передачей и проводил через вахту.
Мы сидели долго в полном молчании. Наконец капитан Трапезников не выдержал, вылез из «газика», сказав:
— Пройдусь немного… — и скрылся в подорожном ельнике.
Видимо чувствуя напряжение этого ожидания, преодолевая неловкость, Машков спросил:
— Это жена его?
— Да, жена, — ответил я.
— Ничего из себя, видная… — сказал Машков, и снова наступило молчание.
Где-то из-за решетки жидкий и хриплый тенорок затянул песню.
Не для меня приде-о-о-т весна,
Не для меня Дон разолье-о-о-тся…
Наконец вернулся Трапезников, неся в фуражке десяток грибов с аккуратно обрезанными ножками.
— Глядите, Федор Степанович, — сказал он, высыпая из фуражки на сиденье грибы, — какие ядреные рыжики! Глядите! — Он выбрал гриб покрупнее и поднес его ближе. — А пахнут как! — Он шумно втянул в себя воздух. — Сосной! Мхами! Можжевельником! Нет; что ни говорите, красивое дело — грибная охота!
В это время появилась Люба Цветаева, открыла дверцу машины, положила свой пакет меж сидений и сказала:
— Вадим завтра вас ждет. — А передачу что же? — спросил Трапезников.
— А передачу? — повторила она. — «Яблоки, сказал, отдай Маришке. А сгущенку отнеси домой, я завтра приеду — сожру банку!» Так и сказал: «Сожру целую банку!..»
Я тщательно готовился к встрече с Вадимом Тарасовым, для меня он был первым свидетелем, который общался с Юсовым и мог опознать его по фотографии.
Раньше времени из Верхнеславянска звонил Гаев. Им удалось обнаружить еще трех свидетелей.
В минуту раздумья постучал в стенку Шагалов — вызывала Москва.
— Федор Степанович! — Я сразу узнал голос полковника Каширина. — Здравствуй, старина! Сегодня авиа выслали тебе материалы, фотографии, списки руководства, описание интерьера. Кроме того, я послал тебе несколько книжек, они могут быть полезны. Будь осторожен. У тебя вопросы есть?
— Прошу ускорить ответ на наш запрос в Онеге!
— Записал. Все?
— Как будто все.
— Подумай.
— Сегодня мы направим запрос на проверку Черноусова по материалам трофейного архива СД. Очень прошу, Сергей Васильевич, ускорить.
— Все?
— Теперь все.
— Желаю удачи! Жму руку!
Полковник Шагалов слышал мой разговор с Кашириным.
— Вот увидите, Тарасов опознает Черноусова… — сказал он.
— Но может и не признать его ни в одном из предложенных снимков.
— Почему?
— Он видел Юсова в брезентовом плаще, шляпе и в очках, у нас же на фотографиях люди хоть и с бородой, но без верхней одежды и очков, кроме одного, я не знаю, кто это…
— Покажите.
Я достал из кармана фотографии бородачей и показал человека в плаще и шляпе.
— Это начальник геологической партии «Уралзолото», один из самых уважаемых людей в городе — Ивакин Петр Валерьянович.
— Времени осталось немного, увидим. К вам просьба, Владимир Иванович: позвоните в отдел культуры, попросите срочно принять нас, а я пойду к себе.
Когда я вернулся к себе, меня уже ждал старший лейтенант Лунев.
— Товарищ майор, проверку авиапассажиров закончили. — Он вынул из планшета блокнот. — Осталось два человека, которых никто не знает. Второго мая из Свердловска в Москву первым рейсом вылетел Рубцов Г. И., а третьего из Москвы вторым рейсом — Юрков И. Г. Теперь мы установим бортпроводниц этих самолетов и пригласим их на беседу. Думаю, что удастся выяснить, одно это лицо или два.
На чистом листе бумаги я написал:
«1. Родионов Богдан Т.
2. Рубцов Г. И.
3. Юсов Аркадий Борисович.
4. Юрков И. Г.».
— Посмотрите, Евгений Корнеевич.
Положив локти на стол, Лунев взял в руки листок и улыбнулся.
— Интере-е-сно получается!.. Он псевдонимы выбирает на две буквы: «Р» и «Ю». Какой-то странный педантизм!
— Обобщение делать рано, еще не беседовали с бортпроводницами, но в чем-то вы правы. Все это наводит на размышления. Так и хочется назвать пятого…
— Пятого? Кого же?..
Постучав, в кабинет вошел капитан Трапезников, поздоровался и сказал:
— Привез вам Тарасова. Настроение у парня боевое. Люба ему так и сказала: «Возвращайся домой чистый, без груза прошлого!»
— Давайте его, Игорь Емельянович!
Трапезников вышел из кабинета, а Лунев встал подальше и отвернул портьеру, словно сейчас его больше всего интересовал открывшийся из окна городской пейзаж.
Вошел капитан с Тарасовым. Парень поздоровался, подошел к столу и, неловко перебирая борт куртки, выжидательно на меня уставился.
Трапезников с Луневым уселись в дальнем углу и, не обращая на нас внимания, на полутонах затеяли какой-то разговор.
— Садитесь, Тарасов. — Я указал ему на стул. — Нас интересует ваше знакомство с Юсовым, кража бумажника и чемодана. Словом, расскажите все, не опуская ни одной мелочи. — Я включил магнитофон. — Сперва, Тарасов, кратко ваши анкетные данные.
— Тарасов Вадим Нефедович. Родился в 1939 году на Брянщине. Родителей не знаю. Воспитывался в свердловском детдоме. Кончил пять классов школы и училище фабрично-заводского обучения. Получил квалификацию фрезеровщика. Работал на заводе… Потом вожжа под хвост попала и пошел под уклон на полусогнутых…
Нервничая, парень неистово тер нос рукой, другого платка у него не оказалось, а торчащий из верхнего кармана, видимо, был дорог ему как память.
