Ссутулившись, Курреев глядел куда-то вдаль — казалось, он не слышал слов.
— Скажи, Ашир, меня расстреляют? — как бы нехотя разжал губы. — Только скажи правду... Может, своим длинным языком я укорачиваю себе жизнь. Она, говорят, с коротким языком длиннее.
— Сев на верблюда, за седло не прячутся. — Таганов посмотрел на Курреева сурово, и тот опустил голову. — Не могу ничего обещать. Я уже однажды тебе говорил, что все решит суд, который учтет чистосердечное признание.
— Хочу видеть мою Айгуль, моего сына, дочь, внуков, — вдруг страстно выдохнул Нуры. — Не откажи мне, Ашир!
— Поздно спохватился. — Таганов изучающе, будто впервые видя Курреева, посмотрел на него. — Не могу тебе обещать встречу с Айгуль и детьми, надо сперва узнать, захотят ли они тебя видеть. Они не твои дети...
— А чьи же?
— Они — дети Советской Республики. Ты же их бросил, не кормил, не учил, не воспитывал...
— Не знаю, можно ли простить меня?! — продолжал Каракурт. — На мне слишком много грязи, она обволокла и мою душу, в которой жило два человека... Когда Гитлер пошел войной на Советский Союз, я обрадовался, а после клял себя последними словами. Но я ненавидел и немцев... Я был как тот раб, верно служивший своему хозяину, но в тайниках души исходивший злобой, моливший аллаха ниспослать на него мор, болезни...
Каракурт, увидев на лице Таганова насмешливую улыбку, осекся, помолчал и снова заговорил:
— Да, я не сделал для своей родной земли ничего полезного, но никогда не забывал, что я туркмен. С годами это чувство обострялось. Я радовался поражению немцев, хотя ел и пил с их рук... Какой-то шальной дух носил меня по чужим весям. А еще всю жизнь мнил о себе: всесильный! Жизнь растоптала, обнажив мою суть азартного игрока, который, стремясь обыграть других, на самом деле оказался в проигрыше сам... В последнее время я почему-то больше всех вспоминал мать... Мою бедную маму. Говорят, даже древние старцы, умирая, призывают на помощь не аллаха, а родную мать...
— А мать это и Родина, и земля родная, Нуры. Мама твоя так хотела повидать тебя перед смертью. Твое предательство, равнодушие убило ее...
— А твоя мать жива, Ашир?
— К счастью, да. Ей уже за восемьдесят. И любовь детей продлевает ей годы. А ты, Нуры, не любил свою мать. Ты никого, кроме себя, не любил. Равнодушие человека к Родине начинается с равнодушия к матери, отцу, братьям и сестрам, с безразличия к близким людям, товарищам. Потом, когда у такого, как ты, умирает мать или отец, он вдруг одумывается и начинает рыдать... Память о человеке надо чтить, но еще больше его надо любить при жизни. При жизни!.. Так и ты проливаешь крокодиловы слезы по матери, по Родине, которых у тебя нет.
— Неправда! — Глаза Каракурта безумно сверкали. — Даже у самого последнего человека должна быть надежда. Как же без нее?! — Голос его зазвучал растерянно, будто он засомневался в своих словах. — Как? Я о многом передумал, Ашир. Я готов принять любые муки, пожизненно отсидеть в тюрьме, но умереть только на своей земле... Допустим, вдруг свершится чудо и меня освободят...
— Такого чуда не произойдет, — жестко проговорил Таганов.
— Допустим, — Каракурт глотнул слюну, жалобно глянул на Ашира, — что я на свободе. Я стану походить на лютого волка, допекавшего людям, которого охотники поймали, но не убили, а повесили ему на шею колокольчик и отпустили с миром. Хищник без устали рыскал по степи в поисках добычи, но вся дичь, предупреждаемая звонком, разбегалась. Волк так и подох голодной смертью. Меня тоже будут сторониться, как того волка. Худшего наказания быть не может, ибо на мне клеймо вечного позора. — Он опустил голову, и плечи его затряслись в беззвучном плаче.
Таганов взглянул на часы. Курреев потер глаза кулаком, торопливо добавил:
— Почти четверть века прошло, как кончилась война. Не знаю, сколько еще проживу, человек не вечен. Я стар, хоть и бодрюсь. Такие, как я, умирают скоропостижно. Впрочем, кому я нужен, улетучусь, как тот дым. — Каракурт кивнул головой на дымок, поднимавшийся по ту сторону горной реки, над долиной, где простирались колхозные нивы.
На далеком поле вдруг взметнулся к небу сноп огня, затем потянулись клубы дыма. Это хлеборобы перед севом яровых сжигали кучи прошлогодних сорняков, чтобы чище стала наша земля, чтобы добрым урожаем взошло родное поле и порадовало людей.
КОНЕЦ
Резидент ошибается ……….. 3
Под чужим небом ............. 37
Дух Бонапарта ……………..... 55
Когда шла война …………..... 88
Враг другом не станет …... 119
Дурной знак ………………..... 151
Стрела пущена в цель ……..165
В школу абвера …………...... 189
Пауки …………………….......... 218
Стрела не выходит на связь 240
Когда лягаются два коня … 256
Новоявленные Тамерланы . 271
Мадер ищет нового хозяина 285
Покушение ………………........ 312
Сколько волка ни корми …. 328
Стрела попадает в цель …. 355
Конец пути ………………...... 367
Чарыки — кустарная обувь, выделанная из коровьей или верблюжьей сыромятной кожи.
Юзбаши — сотник.
Xекем — специальное возвышенное место, предназначенное для ловчих птиц.
Агайи — господин.
Бале — да, разумеется, хорошо.
Дженабе — ваше благородие.
Каср-э-Каджар — крепость Каджаров, бывшей шахской династии, правившей Ираном; стала известна своей мрачной славой после того, как ее превратили в тюрьму.
Тунче — металлический сосуд кустарной работы, в котором туркменские чабаны заваривают чай.
У стен крепости нашел я дыню, мякотью полакомился, а кожуру оставил. А когда появился хозяин...
Хайр — польза, выгода.
Драй литер — три литра.
Кятиб — личный секретарь, секретарь для особых поручений.
Xафия баши — глава тайной службы.
Джарчи — глашатай.
Эфлатун — Платон.
Я воздвиг памятник (лат.).
Тор — красный угол в туркменской юрте, куда обычно сажают уважаемых гостей, досточтимых людей.
Сарыки, салоры — туркменские племена, некогда населявшие Мангышлак, а позже берега Амударьи и Мургаба.
Гиджен — злой дух, оборотень, принимающий облик птицы, зверя, домашнего животного и человека.
Инер — особая порода сильных, выносливых верблюдов, олицетворяющая у туркмен красоту, мужество, гордость.
Табыт — носилки, на которых туркмены несут покойника до кладбища.
Кыблаи элем — повелитель правоверных. Обращение к царствующим особам.
Дост — друг.
Так называл себя Ашир Таганов.
Эстопырылла — чур свят.
Псевдоним Иоганна Розенфельда.
Гадырдан — дорогой.
Мусульмане (жаргон) — так в концлагерях называли заключенных, доведенных до крайней степени истощения.
Перевод Арсения Тарковского.
На этой улице размещалось ведомство военной разведки — абвер.
На этой улице находилось министерство иностранных дел.
Шеф военной разведки рейхсвера, предшественницы абвера.
Абу Джахл — ярый противник пророка Мухаммеда, выступавший в Мекке против учения ислама.
Бахира — сирийский монах, предсказавший Мухаммеду великое будущее.
Аушвиц — немецкое название Освенцима.
Дакылма — средневековый обычай, предписывающий в случае смерти мужа выдавать замуж вдову за младшего брата покойного.
Джейхун — Бешеная, так называли Амударью в средние века за ее крутой нрав, частую смену русла.
