Дафф привез четырех своих сыщиков и с десяток полицейских в форме. Мы двинулись на дом с фасада и с тыла.
На звонки времени не тратили. Мы просто высадили двери и вошли. Внутри была тьма, разогнали ее только наши фонари. Мы не встретили сопротивления. В обычных обстоятельствах шесть человек, которых мы там застали, устроили бы нам хорошую баню, несмотря на наше численное превосходство. Но – если были бы поживее. Мы переглянулись, чуть ли не разинув рты.
– Это становится монотонным, – пожаловался Дафф, откусив табак от плитки. – Всякий труд, конечно, однообразен, но мне надоело вламываться в комнаты с убитыми ворами.
Здесь список постояльцев был короче, но имена крупнее. Здесь был Дрожащий Мальчик – никто уже не получит премий, назначенных за его поимку; Котелок Маклоклин – на носу перекосились роговые очки, на пальцах и галстуке – бриллиантов на десять тысяч долларов; Фарт Джим Хакер; Осел Марр, последний из кривоногих Марров, все были убийцами, отец и пятеро сыновей; Цыпа Сальда, самый сильный человек в уголовном мире – однажды в Саванне он сбежал вместе с двумя полицейскими, к которым был прикован наручниками; Бухарь Смит, в шестнадцатом году убивший в Чикаго Красного Рида, – на левом запястье у него были намотаны четки.
Здесь – никаких тонкостей с ядами: молодцов уложили из карабина 7,26 с громоздким, но эффективным самодельным глушителем. Карабин лежал на кухонном столе. Из кухни в гостиную вела дверь. Прямо против этой двери – широко распахнутая дверь в комнату, где лежали мертвые воры. Лежали они возле фасадной стены, как будто их выстроили там перед расстрелом.
Серые обои были забрызганы кровью и в нескольких местах пробиты – там, где пули прошли навылет. Молодые глаза Джека Конихана приметили на обоях пятно, которое не было случайным. Над самым полом, рядом с Дрожащим Мальчиком, и правая его рука была испачкана кровью. Он писал на стене перед смертью, макая пальцы в свою и Цьшы Сальды кровь. В буквах были просветы и разрывы – там, где на пальце кончилась кровь, а сами буквы кривились и прыгали, потому что писал он, наверное, в темноте.
Заполнив просветы, распутав петли и угадывая там, где прочесть было вообще нельзя, мы составили два слова: Большая Флора.
– Мне это ничего не говорит, – высказался Дафф, – но это – имя, а большинство известных нам имен принадлежит уже покойникам, так что добавим и его в список.
– Как это понять? – глядя на тела, спросил О'Гар, круглоголовый сержант из отдела тяжких преступлений. – Приятели выстроили их у стены под дулами пистолетов, а потом стрелок перещелкал их с кухни – пах-пах-пах-пах-пах-пах?
– Похоже на то, – согласились мы хором.
– Десятеро прибыли сюда с Филмор-стрит, – сказал я. – Шестеро остались здесь. Четверо отправились в другой дом... И сейчас кто-то из них кого-то убивает. Нам нужно только следовать за ними от дома к дому, покуда не останется только один... а уж он сам доиграет игру, прикончив себя своими руками, и добычу оставит нам в тех же пачках, в каких ее взяли. Надеюсь, вам не придется разъезжать всю ночь в поисках последнего трупа. Джек, пошли домой спать.
Было ровно пять часов утра, когда я отвернул пододеяльник и забрался в постель. Я уснул раньше, чем выпустил дым последней затяжки. Телефон разбудил меня в четверть шестого. Говорил Фиск:
– Только что звонил Мики Линехан – полчаса назад твой Рыжий О'Лири вернулся на насест.
– Пускай его арестуют, – сказал я и снова уснул в 5.17. В девять под звон будильника я выполз из постели, позавтракал и отправился в бюро уголовного розыска, чтобы узнать, что у них с Рыжим. Оказалось, ничего хорошего.
– Вывернулся, – сказал мне капитан. – Что касается налета и ночных дел – у него алиби. Не можем обвинить даже в бродяжничестве. Имеет заработок. Торгует Универсальным энциклопедическим словарем полезных и повседневных сведений Хампердикеля – так, кажется. Начал таскаться с книжонками за день до налета – и во время налета звонил в двери и уговаривал людей купить свой дурацкий словарь. По крайней мере, у него есть свидетели, которые это подтвердили. Ночью был в гостинице с одиннадцати до четырех тридцати, играл в карты, имеет свидетелей. Ни черта не нашли ни на нем, ни в его номере.
Тут же, из кабинета, я позвонил Джеку Конихану.
– Ты бы смог опознать кого-нибудь из тех, кого видел ночью в машинах? – спросил я, когда он вылез наконец из постели.
– Нет. Было темно и шли они быстро. Свою-то гориллу едва разглядел.
– Не узнает, да? – сказал капитан. – Ну что ж, я могу продержать его двадцать четыре часа, не предъявляя обвинения, и сделаю это, но если ты ничего не отроешь, придется отпустить.
– А что, если отпустить сейчас? – предложил я, покурив с минуту и подумав. – У него кругом алиби, и прятаться от нас незачем. Оставим его на день в покое – пусть убедится, что за ним не следят, – а вечером сядем ему на хвост и не слезем. Есть что-нибудь по Большой Флоре?
– Нет. Парень, убитый на Грин-стрит, – Берни Бернхаймер, он же Маца, вероятно, карманный вор, крутился среди фирмачей, но не очень...
Его прервал телефонный звонок. Он сказал в трубку:
– Алло. Да. Одну минуту, – и придвинул аппарат ко мне.
Женский голос:
– Это Грейс Кардиган. Я звонила вам в агентство, и мне сказали, где вас найти. Мне надо с вами увидеться. Можно прямо сейчас?
– Где?
– Телефонная станция на Пауэлл-стрит.
– Буду через пятнадцать минут, – сказал я.
Позвонив в агентство, я вызвал к телефону Дика Фоули и попросил его сейчас же встретиться со мной на углу Эллис-и Маркет-стрит. Затем я отдал капитану его телефон, сказал: «До скорого» – и отправился на свидание.
Дик Фоули уже ждал меня на углу. Этот маленький смуглый канадец, ростом под полтора метра – на высоких каблуках, – весил минус сорок килограммов, разговаривал как телеграмма скопца, и мог проследить за каплей соленой воды от Сан-Франциско до Гонконга, ни разу не выпустив ее из виду.
– Анжелу Грейс Кардиган знаешь? – спросил я его.
Он сэкономил слово, помотав головой.
– Я встречусь с ней на переговорном пункте. Когда мы расстанемся, иди за ней. Не думай, что тебя ждет легкая прогулка: девушка шустрая и знает, что за ней идет хвост, но ты постарайся.
Дик опустил углы рта, и у него сделался один из редких припадков разговорчивости:
– Чем они шустрее на вид, тем с ними проще.
Я направился к переговорному, он – за мной следом. Анжела Грейс стояла в дверях. С таким мрачным лицом никогда ее не видел, и поэтому она показалась мне менее хорошенькой, чем обычно; в зеленых глазах, правда, было слишком много огня, чтобы говорить о мрачности. Она держала свернутую трубкой газету. Она не поздоровалась со мной, не улыбнулась, не кивнула.
– Пойдем к Чарли, там можно поговорить, – сказал я, проводя ее мимо Дика Фоули.
Она не проронила ни звука, пока мы не уселись друг против друга в кабинете ресторана и официант не принял заказ. Тогда она дрожащими руками развернула газету.
– Это правда? – спросила она.
Я взглянул на то место, по которому постукивал ее дрожащий палец, – репортаж о находках на Филмор-и Арми-стрит, но осторожный. Я сразу заметил, что имена не названы, полиция подстригла заметку. Сделав вид, будто читаю, я прикинул, выгодно ли будет сказать ей, что газета все выдумала. Но никакой отчетливой пользы в этом не увидел и решил не отягощать душу лишней ложью.
– В целом все верно, – ответил я.
– Вы туда ездили? – она скинула газету на пол и подалась ко мне.
– С полицией.
– Был там.. – слова застряли у нее в горле. Белые пальцы скомкали скатерть посередине между нами. – Кто был?.. – удалось ей выдавить на этот раз.
Молчание. Я ждал. Она опустила глаза, но раньше я успел заметить, что вода в них притушила огонь. Пока мы молчали, явился официант, поставил еду, ушел.
– Вы знаете, что я хочу спросить, – наконец сказала она тихим, севшим голосом. – Он был? Он был? Скажите ради Бога!
Я взвесил их – правду против лжи, ложь против правды. И снова правда восторжествовала.
– Пэдди Мексиканца убили – застрелили – в доме на Филмор-стрит.
Зрачки у нее стали как булавочные головки... снова расширились, превратив глаза из зеленых в черные. Она не проронила ни звука. Лицо ее ничего не выражало. Она взяла вилку, поднесла ко рту салат... и еще раз. Я протянул руку через стол и отобрал у нее вилку.
– Все ведь на платье падает, – проворчал я. – Рта не откроешь – ничего не съешь.
Она потянулась через стол к моей руке, схватила ее дрожащими руками – пальцы подергивались так, что она меня оцарапала.
– Вы мне не врете? – не то всхлипнула, не то выпалила она. – Вы всегда честно себя вели. В Филадельфии вы были человеком. Пэдди всегда говорил, что из легавых вы один порядочный. Вы не обманываете?
