Когда она встала, закружилась голова. Опершись ладонью о стену, она, как была в чулках, на цыпочках подошла к закрытой двери. Осторожно повернула ручку и легонько на нее нажала; дверь была заперта.
Окна? Идя вдоль стены и опираясь на нее рукой, она проделала этот показавшийся ей длинным обратный путь. Подойдя к первому окну и продолжая опираться о стенку. Клер вытянула голову к стеклу и посмотрела на улицу.
Второй этаж. Озеро, частично покрытое тающим снегом, холодное и унылое. Горы над ним, такие же холодные и унылые. Между домом и озером — темный сад с несколькими голыми деревьями и кустарником. Темный приземистый лодочный домик и рядом с ним бетонная пристань.
Услышав, как в двери позади нее поворачивается ключ, она внезапно испугалась, потеряла равновесие и чуть не упала, но сумела удержаться за стену. Стоя так, у окна, она смотрела, как открылась дверь, и вошел человек.
Ее не удивило, что это был один из тех троих, кто приходил к ним в самом начале, еще до Гонора.
— Вы проснулись, — сказал он. — Это хорошо.
Затем, посмотрев на нее более внимательно, нахмурился и произнес:
— Что-нибудь не так?
Она молча покачала головой. Она не могла выговорить ни слова, и ее страшило то, что мог бы сделать этот человек.
Стоя в дверях и хмурясь, он продолжал смотреть на нее; казалось, внезапно понял, о чем она думает; это странно смутило его. Он развел руки, ладонями вниз.
— Не беспокойтесь ни о чем, — сказал он. — Вам здесь ничто не угрожает. Хотите есть?
Она снова покачала головой. Страх начал исчезать, не столько из-за его слов, сколько из-за его смущения, но по-прежнему ей нечего было ему сказать.
Он растерянно оглянулся, желая наладить с ней контакт, но не знал, как это сделать.
— Если вам что-нибудь понадобится, — произнес он, — постучите в дверь. Я сразу приду.
— Я хочу домой. В свой отель.
— Простите, — ответил он. — Не сейчас.
— Когда же?
— Скоро. Вы точно не хотите есть?
— Нет ли у вас аспирина? — Она сама удивилась, что попросила его об этом. Он радостно улыбнулся.
— Есть, конечно. Сейчас принесу. — Он вышел, и она заметила, что он не забыл запереть за собой дверь.
Сейчас она сердилась на себя за свою просьбу. Она сама помогла ему наладить контакт с ней; кроме того, этим она дала ему понять, что как-то примирилась со своим положением. Она почувствовала, что позволила ему одержать победу, которую он не заслуживал, и решила, что откажется от аспирина, когда он его принесет; однако, немного поразмыслив, поняла, что это будет всего лишь пустым жестом, который уже не сможет исправить ее ошибку.
Какие глупые мысли приходят ей в голову. Она снова оглядела эту комнату, холодную, пустую и тесную.
Ей нужен был Паркер.
Джок Дааск любил женщин, у которых было все, что надо, — и тело и голова, а Клер была именно такой женщиной. Он сидел напротив нее за кухонным столом, глядя, как она ест кукурузные хлопья с молоком — больше у них ничего для нее не нашлось, — и думал о том, как хорошо было бы ему познакомиться с ней при совсем других обстоятельствах. Он размышлял также о том, какие сексуальные отношения могут возникнуть в той ситуации, в какой оказались они — похититель и жертва, однако возможность изнасилования никогда не привлекала его. Джок Дааск был не таким человеком.
Вообще-то он сам не знал, какой он. Его теперешняя роль была слишком противоречива — он совершил похищение, хотя по природе своей не был похитителем; он собирается совершить кражу, но он не вор; и ему казалось, что такой была вся его жизнь. Он родился в Африке, но не был африканцем. Его родители были европейцами, но он сам не европеец. Он хорошо учился в английском университете, но не стал интеллектуалом. Служил наемным солдатом в разных частях Африки, но никогда не был бездумным искателем приключений. Казалось, все в нем было соткано из такого рода взаимных отрицаний.
Джок Дааск, сын богатого африканского плантатора, воспитывался в сознании того, что все вокруг принадлежит его отцу, и когда-нибудь будет принадлежать ему. В юности его друзьями были дети таких же белых землевладельцев, и они уже тогда, по-видимому, сознавали странную противоречивость своей судьбы, состоящую в том, что они представляют собой правящий класс и в то же время являются чужеземцами. Что ж, за все приходится платить, и это было не такой уж чрезмерной платой.
Но так было до независимости. Дхаба избежала тех ужасных родовых мук, которые сопровождали появление многих африканских государств, но даже там, где этот процесс прошел относительно спокойно, один факт оставался непреложным — белый правящий класс должен был уйти.
Дааск в это время заканчивал аспирантуру в лондонском университете и узнал о событиях в Дхабе только тогда, когда отец позвонил ему из лондонского аэропорта и попросил приехать за ним. У них отобрали землю, правда, сделали это не размахивающие копьями людоеды, а чиновники-бюрократы, вежливые господа с холодными улыбками и пустыми глазами.
Все больше бывших колонистов прибывало в Лондон и другие места Европы. И тогда у таких людей, как Аарон Мартен, а его Дааск знал с детства, возникла идея реванша: они были готовы любыми средствами вернуть отнятое у них богатство. Эту идею поддержали также и такие люди, как потерпевший поражение на выборах кандидат в президенты генерал Энфер Гома, который хотел бы при поддержке Аарона Мартена и ему подобных взойти на престол, чтобы вести необременительную жизнь номинального главы государства.
Они могли бы совершить это. Дхаба не имеет никакого стратегического значения, там нет ни минералов, ни рек — другими словами, ничего такого, из-за чего могли бы вмешаться европейские государства. А у соседних африканских стран полно своих собственных проблем, и единственное, что они могли бы сделать, — это пожаловаться в ООН. Но чтобы совершить переворот, нужны деньги. Нынешний президент, полковник Джозеф Любуди, настолько погряз в коррупции, что народные массы приветствовали бы даже генерала Гому, во всяком случае, особенного сопротивления они бы ему не оказали.
Но все это невозможно осуществить без денег. А откуда их взять? Прежние землевладельцы потеряли практически все. У генерала Гомы своих денег нет, и никто из денежных воротил его не поддержит. Где же все-таки их достать? И тут возникла идея.
В самой Дхабе. У полковника Любуди. У зятя полковника Патрика Каземпы.
Дааск снова посмотрел на Клер, съедавшую уже третью тарелку. Если бы он был Паркер, а Клер была бы его женщиной, он, не колеблясь ни минуты, отдал бы за нее и Гонора, и его бриллианты. Паркер будет сотрудничать, Дааск был в этом уверен.
Она почувствовала его взгляд и перестала есть.
— Я больше не хочу, — сказала она мрачно, отодвигая от себя тарелку.
— Вы, должно быть, еще голодны, — ответил он, стараясь говорить мягко и Дружелюбно. Понимая, что это глупо с его стороны, он все-таки не хотел, чтобы она испытывала к нему неприязнь.
И на самом деле, разве может она этим насытиться. Ведь она не ела со вчерашнего дня, с семи часов вечера, с того самого Ужина в отеле, а сейчас уже скоро полночь. Двадцать девять часов без единой крошки во рту. Боб настаивал, чтобы ей вообще не давали есть, пока она сама не попросит, и поэтому днем он принес ей только аспирин и воду. Когда же наконец она постучала в дверь и попросила принести что-нибудь, было ясно, что только голод вынудил ее сделать это.
Но что-то в выражении его глаз заставило ее снова забыть о голоде.
— Больше не хочу, — сказала она и сжала себя руками так, словно ее бил озноб, а ведь на кухне было тепло.
Боб Квилп сидел сейчас в гостиной и ждал телефонного звонка от Аарона, который наверняка сообщит, что Паркер готов сотрудничать и что все будет хорошо. Всем своим нутром Дааск ощущал тесноту этой кухни и присутствие рядом с собой этой женщины, к которой испытывал смутное, но настойчивое сексуальное влечение. Он не мог от этого отделаться, и хотя не собирался ничего предпринимать, царящая на кухне атмосфера какой-то недосказанности была ему приятна, и ему хотелось ее продлить.
— Стакан молока, — спросил он, — не хотите ли?
— Я хочу подняться, — ответила она и встала.
Дааск ощутил внезапное раздражение. Неужели она не чувствует, что между ними что-то возникло? Не понимает, каким мог бы он быть, и как ей повезло, что он оказался таким благородным? Он хотел сказать ей об этом, но не мог найти слов, которые не прозвучали бы в данный момент глупо. Или угрожающе.
Пожав плечами, он встал.
— Как хотите, — ответил он. — Идите первой.
Они поднялись на второй этаж, и он почувствовал, с какой готовностью вошла она в свою комнату. С минуту он постоял в дверях, глядя, как она подошла к кровати и села на нее спиной к нему. Потом сказал:
— Через какое-то время нам придется вас связать.
Она повернула голову, и он с удовольствием заметил мелькнувший в ее глазах страх.
