– Господин Бурма.
– Да, сударыня?
Я тоже остановился, балансируя на двух ступеньках. Она покачала головой и с необыкновенной торжественностью заявила:
– Нет, то, что я вам показала, не было интересно. Очень мило с вашей стороны утверждать обратное, но я знаю, что это не интересно. Ну, может быть, для того, кто никогда не видел этой работы. Но я повела вас в мастерские не потому, что сочла это интересным.
– А почему же тогда?
– Мне хотелось понаблюдать за вами...
Она слабо улыбнулась. Морщины собрались вокруг ее губ, удобно расположились и остались после исчезновения улыбки. Они наверное и сейчас там.
– Понаблюдать за мной?
– Я не очень сильна в этом, но... Мне требовалось узнать вас получше, потому что... мне надо кое-что вам сказать, кое-что у вас спросить... Мне не хотелось, я не могла сделать этого в присутствии Одетт... Я знала, что она не пойдет за нами в мастерские. Они вызывают у нее отвращение... И я также не могла сделать этого при рабочих... Но сейчас я должна решиться...
Ее ладонь все еще лежала на моей руке, пальцы начали нервно теребить ткань рукава моего плаща.
– Я, возможно, ошибаюсь, вы мне кажетесь таким открытым... – она перевела дыхание, – ...я беспокоюсь.
Ступенька затрещала под моей левой ногой. Я переменил позу и прислонился к художественным перилам. Госпожа Жакье возвышалась надо мной, но не выглядела опасной.
– Беспокоитесь?
– Да.
Я улыбнулся:
– Это кстати, если можно так сказать. Моя специальность – рассеивать беспокойство.
– Да? Как раз я... да, что у вас за специальность?
– Я скажу вам позже.
– Конечно, – вздохнула она, явно подумав: "Такая, что в ней трудно признаться".
Я почувствовал, как сжались ее пальцы.
– Этого-то я и опасалась... – она рассмеялась, – ...вы рассеиваете беспокойство. Утешаете. Вы профессиональный утешитель, так?
– Если угодно.
– И вы утешаете Одетт?
– Что вы подразумеваете под этими словами? Чертова историческая обстановка! Из-за нее я начинаю выражаться языком XVII столетия!
– Прошу вас, не смейтесь надо мной. Вы прекрасно понимаете.
– Не уверен. Вы хотите сказать... что я с ней сплю? Это уже прозвучало менее элегантно, чем предыдущая фраза, но все же лучше, чем "трахаться" или другое равнозначное выражение.
– А это не так?
– О господи, нет! – я защищался с живостью, пожалуй, даже оскорбительной для прекрасной блондинки, она не была наигранной, меня "завели" подозрения ее матери. – Господи, нет! Почему вы так решили?..
Она не ответила. Я продолжал:
– В этом и состояло ваше беспокойство?
– Да.
– Оно безосновательно, уверяю вас.
Она устало пожала плечами и выпустила мою руку.
– Вероятно, я поздновато забеспокоилась, – признала она. – Вы клянетесь, ч, то...
– Клянусь.
Она вздохнула. Не убежденная ни на грош. Голос мой звучал искренне (еще бы!), но кроме искренности в голосе мне представить было нечего. Ей этого явно было недостаточно. Но, черт возьми, не к врачу же обращаться за подтверждением! Врачебный осмотр ничего не решит. Девственники в деле не участвовали.
– Не будем возвращаться к прошлому, – продолжала госпожа Жакье словно про себя, – но я еще могу предупредить будущее. Моя мастерская не то чтобы процветает. Одетт почти ничего не останется после меня. Она обручена с одним из самых богатых наследников Марэ, сыном владельца производства игрушек с сюрпризами...
У нее вырвался короткий болезненный надломленный смешок:
– Похоже на бред сумасшедшего. Впрочем, как вы говорите... нет дурацких профессий.
Я поддакнул.
– Нельзя допустить, чтобы Одетт неосторожно скомпрометировала себя, поставив под сомнения возможность этого брака. Жак довольно ревнив... Увидев вас только что вместе высаживающимися из такси... Я не сразу осмыслила опасность, я вообще легкомысленна, но... мало-помалу...
Легкомысленна? Конечно. Что не исключает материнских чувств. Тягостное зрелище представляла собой эта женщина, накрашенная словно на маскарад, портящая себе кровь из-за будущего дочери и с трогательным бесстыдством обнажавшая передо мной душу. Я уцепился за аргумент, показавшийся мне неотразимым:
– В этом не было ничего такого, что оправдало бы ваши подозрения. Напротив. Будь что-нибудь между мной и вашей дочерью, я не стал бы сопровождать ее!
Довод вроде бы подействовал. Тем не менее она заметила:
– Вы остановили машину далеко от дома.
– Из-за пробки...
Мне надоело защищаться. Я не адвокат.
– Поверьте мне, сударыня, – решительно заявил я. – Мадемуазель Ларшо не является моей любовницей. Несколько лет назад я познакомился с ней в Сен-Жермен-де-Пре, кажется, и даже тогда ничего между нами не было... (Еще бы, черт возьми!) Сегодня мы случайно встретились неподалеку от моей конторы...
– Вашей конторы?
– Да, у меня есть контора в центре. Мы поболтали о том, о сем, и в результате этой беспорядочной беседы взяли такси и... Дело в том, что мне хотелось повидать вас, сударыня.
Госпожа Жакье распахнула глаза:
– Повидать меня?
Я улыбнулся:
– Представьте себе, мне тоже требовалось задать вам кое-какие вопросы. Мы с вами не знакомы, но из разговора с Одетт я понял, что вы знали одного человека, а тот другого, о ком мне хотелось бы узнать побольше.
На минуту она онемела, потом заметила:
– Мне это представляется несколько сложным.
– Да нет, все очень просто. Если позволите, я объясню у вас дома.
– Хорошо, идемте, – согласилась она, поняв, что дальнейшая беседа на ступеньках ни к чему. – Извините меня... Я вам верю. Извините за несправедливое подозрение.
– Для меня оно более чем лестно. Мы продолжили наше восхождение.
* * *
Одетт Ларшо ожидала нас в огромной гостиной с высоким потолком. Что же до вкуса, то даже квартира этажом ниже, снимаемая торговой фирмой, вряд ли могла быть обставлена хуже. Безвкусие обстановки контрастировало со старинной резьбой, сохранившейся в разных местах комнаты, особенно с резными панелями верхней части дверей и потолочной росписью. Последняя – уж не знаю, принадлежало это кокетство кисти Миньяра или чьей-то еще – настоятельно требовала реставрации. Она основательно отслаивалась, и все время, проведенное в комнате, я опасался, как бы кусок божественной ляжки кого-нибудь из парящих над нами мифологических мясистых персонажей не свалился ко мне в стакан.
Пытаясь как-нибудь обмануть собственное нетерпение и нервозность, девушка выкурила не меньше пачки сигарет. Доказательством служила пепельница – парижский сувенир домашнего производства, – переполненная испачканными губной помадой окурками. Барышня явно подозревала, что я все выложил ее матери.
Машинально я пересчитал стаканы, окружавшие вместе с оливками и сигаретами обреченную на заклание бутылку. Их оказалось три. Господин Жакье похоже не собирался участвовать в нашем празднестве. Тем лучше. Я не испытывал ни малейшей нужды в господине Жакье. Хозяйка заметила мой взгляд и, судя по всему, угадала мои мысли.
– Мой муж отсутствует в настоящий момент, – сухо объяснила она. – Садитесь, прошу вас.
Я удобно устроился в указанном мне кресле, Одетт разлила аперитив.
– Так вот, – сказал я, когда каждый из нас получил в руки по стакану и все мы молчали, словно ожидая чего-то, – вот почему мне хотелось с вами встретиться. Это по поводу того человека... Самюэля Кабироля.
Госпожа Жакье резко опустила стакан на поднос, чуть не крикнув:
– Я не желаю слышать об этой гнусной личности.
– Я хотел с вами поговорить не совсем о нем, – поправился я, – но о молодом человеке, который... х-мм... который его обнаружил. Повторяю, я случайно узнал, болтая с вашей дочерью, о вашем знакомстве с Кабиролем и...
Она оборвала мою речь:
– Ты могла бы лучше выбирать темы для беседы. Что вы хотите знать об этом человеке? Ну и денек сегодня.
Первая фраза относилась к дочери. Вторая ко мне. Третья к ней самой. К стаканам, мебели и стенам обращения не последовало.
– Денек? – поинтересовался я.
– Да. Полицейские инспектора сегодня днем приходили расспрашивать меня о нем. Они тоже узнали о нашем знакомстве. Если это можно назвать знакомством. Он был другом, приятелем, скорее, товарищем по оружию моего мужа, первого мужа, господина Ларшо.
Грязная штука война. Такая смешанная публика попадается. Заводишь знакомства с ничтожными людишками. Еще один кошмар плюс к нарисованным Гойей.
– После смерти господина Ларшо мы редко виделись... Но почему, черт возьми, вы тоже интересуетесь этим человеком?
– Я в основном интересуюсь Морисом Баду.
– Морисом Баду?
– Студентом, обнаружившем тело.
– Ах да, понимаю. Но с какой стати? Вы тоже из полиции?
– Частный сектор.
– Вы хотите сказать... частный детектив?
– Да.
Она нахмурилась, потом широко раскрыла глаза, словно на нее снизошло внезапное озарение.
