Ван Хурен, к сожалению, сказал правду. Я бы солгал, если бы сказал, что шеф отдела проката подошел к нам так же просто и естественно, как Дэн: он, будто краб, описал полукруг и, путаясь в собственных ногах, наконец, оказался рядом с нами.
— Ах, это мистер… Линк, я очень рад… э–э… Мистер ван Хурен?.. Весьма польщен…
Он подал руку ван Хурену, и тот, продемонстрировав недюжинную выдержку, не вытер после этого свою о брюки.
— Так вот… Линк… собственно, я несколько раз пытался, но не поймал… и решил, что может быть, здесь… то есть, что застану вас.
Я слушал его, теряя терпение.
— Значит, мы устроили… то есть наша фирма… раз уж вы согласились на пресс–конференцию… понимаете, мы хотели бы, чтобы вы… как бы сказать… на следующей неделе состоится конкурс красоты… Мисс Иоганнесбург, в среду… а в четверг вас приглашают на встречу в женский клуб, а в пятницу будет благотворительный прием, его устраивает организация, которая ведет премьеру вашего фильма… собачьи консервы… в рамках рекламной компании…
— Отпадает, — ответил я коротко. «Держись, старина, — думал я, — не давай себе воли».
— Видите ли, — сказал Уэнкинс, обманутый моей сдержанной реакцией, — мы думаем… то есть «Уорлдис»… мы надеемся, что вы согласитесь…
— Правда? — я с трудом держал себя в руках. — Как вы думаете, почему я не согласился, чтобы «Уорлдис» платила за мое пребывание здесь?
Уэнкинс помрачнел. Фирма давила на него с одной стороны, а я с другой. Он в самом деле был несчастен. На лбу его выступили капли пота.
— Я понимаю, но, — он растерялся не на шутку, — видите ли… все они… эти организации… они согласны оплатить.
Я сосчитал до пяти. Когда мне показалось, что голос меня слушается, я сказал:
— Мистер Уэнкинс, будьте любезны передать руководству «Уорлдис», что я не могу. Я буду присутствовать на премьере и на небольшом приеме до или после нее. Как мы договаривались, так оно и будет.
— Да, но… мы обещали этим людям, они рассчитывают…
— Мой агент предупреждал вас.
— Но наша фирма…
«Чтоб она провалилась, ваша фирма!» — подумал я, а вслух сказал:
— Одним словом, я отказываюсь.
— Но, извините, они будут бойкотировать ваши фильмы, если вы откажете… ведь мы… э–э… взяли на себя обязательства…
— Вы должны признать, что сделали это без моего согласия.
— «Уорлдис»… дирекция будет огорчена…
— Разумеется, но в основном тем, что это повлияет на прибыль. Вы сами виноваты. Если вы думаете, что ангажировали меня, то ошибаетесь.
Клиффорд Уэнкинс смотрел на меня со скорбью, ван Хурен с интересом, а я сознавал, что сорвался. Мне стало жаль Уэнкинса, и это помогло собраться.
— Скажите дирекции, что я все равно на всю следующую неделю уезжаю из Иоганнесбурга. Можете добавить, что будь я предупрежден заранее, я, может быть, согласился бы.
Уэнкинс сглотнул слюну.
— Мне приказали уговорить вас…
— Мистер Уэнкинс, даже ради вас я не могу этого сделать, меня здесь не будет.
Он смотрел на меня глазами побитой собаки.
Ван Хурен глядел на меня с любопытством.
— Почему вы ему отказали? — спросил он.
Я усмехнулся. Злость, которую вызывал Уэнкинс, была как аллергия. Исчез он, ушла и злость.
— Принципиально не участвую в конкурсах красоты, благотворительных обедах, премьерах… Это не мой стиль.
— Понимаю. Но почему?
— Потому что у меня не хватает на это ни сил, ни терпения.
— А мне показалось, что вы умеете владеть собой.
Я вновь улыбнулся и покачал головой. Мне не хотелось выглядеть капризным, поэтому я не стал говорить, что публичные выступления меня убивают, что я чувствую себя раздавленным, уничтоженным, лишенным индивидуальности, а тосты в мою честь вызывают во мне острое чувство стыда. Единственный знак признания, который мне нравится, — это аншлаг в кассе кинотеатра, где идет мой фильм.
— А куда вы собираетесь на будущей неделе? — спросил он.
— В дебри Африки, — ответил я и рассмеялся.
Мы пошли взглянуть на лошадей перед заездом.
Я узнал одну из кобыл Нериссы; Лебона шла под восьмым номером.
— Выглядит неплохо, — заметил ван Хурен.
— Да, — согласился я, — три четверти дистанции пробежит отлично, а потом вдруг устанет, начнет отставать и придет к финишу мокрой, обессиленной и задыхающейся.
— Откуда вы знаете? — удивился ван Хурен.
— Догадываюсь. В среду именно так бежал Ченк.
— И это происходит со всеми лошадьми Нериссы?
— Судя по отчетам, да.
— Ну и что бы вы посоветовали Нериссе?
Я пожал плечами.
Пока еще не знаю… Наверное, сменить тренера.
Мы вернулись на трибуну, а Лебона пробежала так, как я предсказывал. Так как ван Хурен и я неплохо чувствовали себя в обществе друг друга, мы отправились туда, где стояли столики, и заказали прохладительное.
Это был первый теплый день после моего приезда, посетители снимали пиджаки.
В ответ на мое замечание о погоде ван Хурен вздохнул.
— Мне больше нравится зима, — сказал он. — Здесь тогда прохладно, сухо и солнечно. Летом чересчур влажно и жарко.
— Мне казалось, что Южная Африка — страна почти тропическая.
— Так оно и есть. На побережье всегда жара, даже в это время года.
На наш столик упала тень. Я поднял голову.
Эти двое были мне очень хорошо знакомы: Конрад и Эван Пентлоу.
Я представил их ван Хурену и принес стулья. Конрад, как всегда, был настроен поговорить, но Эван опередил его.
— Теперь ты уже не сможешь показаться на премьере «Человека в автомобиле», — пустился он с места в карьер.
— Не много ли на себя берешь? — спросил я в шутку, — это ведь не только твоя картина.
— Моя фамилия стоит первой, — отрезал он, — перед названием.
— До моей?
Я знал стиль подачи титров в фильмах Пентлоу. Сначала большими буквами его фамилия, потом название картины, а уже потом — фамилии актеров, причем такими мелкими буквами, что прочитать невозможно. Чистый разбой.
— До фамилии первого режиссера, — ответил Эван.
Это было только справедливо, Эван снял треть материала, но фильм сделал он.
Ван Хурен следил за нашей стычкой с интересом.
— Все именно так, как я слышал, — констатировал он, — очередность в титрах для вас главное.
— По титрам видно, — улыбнулся я, — кто на ком едет.
Эвана не хватило на то, чтобы рассмеяться. Он без перехода стал говорить о своей новой картине.
Это аллегория. Каждой сцене с людьми соответствует сцена из жизни слонов. Сценарист настаивает, что положительными героями должны быть слоны, но из научных работ я узнал поразительные вещи об этих милых животных. Вы знаете, что это самые опасные для человека африканские животные? В Парке Крюгера, где охота на них запрещена, они размножились невероятно. Их становится больше на тысячи голов в год, так что через десять лет в заповеднике не останется места, и деревьев не останется, потому что слоны их уничтожат.
Эван, когда говорил на волнующую его тему, становился многословным и слегка высокопарным.
— Знаете ли вы, господа, — продолжал он, — что слоны ненавидят «фольксвагены»? Они редко нападают на машины, но «фольксваген–жук» их бесит.
Ван Хурен улыбался недоверчиво, и это подхлестывало Эвана.
— Это истина! И вы увидите ее в моем фильме! В среду мы едем в Парк Крюгера.
— Жаль, что вы, Линк, не сможете поехать с ними, — сказал ван Хурен. — Хотя, почему жаль, ведь вы хотели прокатиться. Парк Крюгера очень интересное место. Заповедники — это, пожалуй, все, что осталось от дикой Африки. Правда, туда трудно попасть, места в кемпингах заказывают на несколько месяцев вперед.
Я был уверен, что мне не светит, но, к моему удивлению, Эван сказал:
— У нас есть одно свободное место. Мы рассчитывали на Дрейкса Годдара, но он сообщил, что будет только через неделю–другую… Так что, если захочешь, поехали. Койкой мы тебя обеспечим.
Если бы меня пригласил кто другой, я, наверное, подскочил бы от радости; но я согласился и так, потому что это предложение было в тысячу раз интересней программы Клиффорда Уэнкинса, от которого я мог сбежать, спрятаться, разве что, в Парке Крюгера.
— Большое тебе спасибо, — сказал я.
Под навесом появился Дэн с детьми ван Хуренов.
Салли, пренебрегая обрядом знакомства, обратилась к отцу:
— Мы сказали Дэну, что ты пригласил Линка на рудник, и он спрашивает, не могли бы вы взять его с собой.
Дэн был несколько сконфужен ее прямолинейностью, но ван Хурен, подумав долю секунды, ответил:
— Ну, конечно, Дэн. Если вы так хотите, я охотно возьму вас.
— Золотой рудник? — спросил Эван, подчеркивая первое слово.
— Да, это наше семейное предприятие, — объяснил ван Хурен и занялся представлением всех всем.
