— В горле, — сказал Блум.
— Ну и ну. — Бариш покрутил головой.
— А потом у нее отрезали язык, — добавил Роулз.
— Не надо, пожалуйста, у меня слабый желудок. — Бариш приуныл.
— Сколько ей было лет, девушке, которая принесла платье? — спросил Блум.
— Девятнадцать? Двадцать? Кто может сказать? Для меня все, кому до тридцати, выглядят как одногодки.
— А рост?
— Пять футов восемь-девять дюймов.
— Белая? — спросил Блум.
— Да, конечно, белая.
— Какого цвета волосы?
— Блондинка. Длинные светлые волосы, до талии.
— Звучит неплохо, — заметил Роулз, поглядывая на Блума. — А какого цвета у нее глаза?
— Не помню.
— Не могли бы вы припомнить ее адрес? — полюбопытствовал Блум.
— Я не записываю адресов. Только номер телефона на тот случай, если им захочется навсегда оставить здесь свои тряпки.
— Тогда номер телефона. Вы помните его?
— Я был бы Эйнштейном, если б помнил номер телефона, который мне назвали в мае прошлого года.
— Она приехала на машине?
— Нет. Я отсюда вижу, кто здесь паркуется. Я, как ястреб, слежу за стоянкой, чтобы ее не использовали клиенты лавок. Она пришла пешком. Никакой машины у нее не было.
— Одна? — спросил Роулз.
Бариш ничего не ответил.
— Мистер Бариш, она была…
— Я пытаюсь вспомнить, придержите ваших лошадей, а?
Детективы терпеливо ждали.
— Кто-то был с ней, — наконец сказал Бариш. — Тоже хиппи, как и она.
— Мужчина или женщина? — тотчас же вступил Блум.
— Девушка, девушка, — проворчал Бариш. — Не спрашивайте меня о ее волосах, глазах и прочем. Я не смогу ответить вам, даже если вы будете забивать иголки мне под ногти.
— Белая или черная? — спросил Блум.
— Белая.
— Такого же возраста?
— Приблизительно. Кто помнит точно?
— А цвет волос?
— Нет, не помню.
— Она была блондинка? — вмешался Роулз.
— Я же сказал вам, что не помню! — Возмущенный Бариш повернулся к Блуму. — Я помню только, что хорошенькая девушка была блондинка — та, что спорила со мной.
— Выходит, другая не была блондинкой? — подсказал Роулз.
— Подозреваю, что нет.
— И она не была хорошенькой?
— Собака. Представляете, как выглядит собака? Эта девушка смахивала на собаку.
— Но другая была симпатичной, а? — сказал Блум. — Та, что принесла платье?
— Сногсшибательной. Вы знаете, что такое нокаут? Девушка сбивала с ног.
— И вы считаете, она жила где-то по соседству? — предположил Роулз.
— Кто сказал?
— Вы сами. Вы сказали, что она жила где-то в меблированных комнатах, которые снимают хиппи.
— О, я просто так выразился. Фактически я этого не знаю. Но если она пришла сюда пешком, то должна жить где-то поблизости, нет?
— Вам следовало бы стать полицейским. — Блум улыбнулся.
— Копом-регулировщиком — вот кем я должен был стать, чтобы запретить этим прохвостам из соседних лавок ставить машины на чужую стоянку.
— Как она была одета? — спросил Роулз. — Блондинка.
— Голубые джинсы, тенниска, — не задумываясь, выпалил Бариш. — Ни лифчика, ни туфель. Обычный наряд хиппи.
— А другая?
— В чем-то коричневом. Похоже на форменную одежду.
— Какого типа форма?
— Коричневая, я же сказал.
— Может быть, она работает контролером на платной автостоянке?
— Нет, нет, такой контролер мне бы и здесь пригодился, поверьте, а то все эти ублюдки паркуются у меня на стоянке. А стоянка является частной собственностью!
— Она не из скаутов? — спросил Роулз. — Лидер группы, что-нибудь в этом духе?
— Нет, они носят серое, девушки-скауты. Я много раз чистил их форму: воняет хуже, чем у парней. Девушки сильно потеют. — Бариш задумался. — Но та форма — не скаутская. Она коричневая, и на груди, справа, — небольшая пластиковая карточка с именем девушки.
— Официантка? — уточнил Блум. — Она была похожа на официантку?
— Может быть. Кто знает? — вздохнул Бариш. — Маленький ярлычок с именем — здесь, на груди.
— Официантка. — Детективы переглянулись.
— И хорошая грудка, — усмехнулся Бариш. — Аппетитная грудка у той девицы.
В этот момент оба детектива думали над тем, сколько ресторанов в Калузе, в которых трудятся официантки в коричневой форменной одежде.
Сара выглядела ослепительно.
Вся в белом. Белые свободные брюки и туфельки, белая блузка с глубоким круглым декольте. От нее пахло мылом. Сара сказала мне, что здесь нельзя пользоваться духами. Они, вероятно, думают, что она их выпьет, заметила Сара.
Сара призналась мне, что приняла душ и оделась за два часа до моего прихода. Никому из пациентов не разрешается принимать душ, если они не ждут посетителя; кто-нибудь из персонала всегда следит за этим. Сара недоумевала: не пытался ли кто-нибудь утопиться в луже или съесть кусок мыла?
Мы сидели в так называемой Солнечной комнате.
Широкие окна во всю стену в комнате на втором этаже создавали впечатление оранжереи, омрачаемое лишь решетками на окнах.
— Они боятся, что мы выпрыгнем из окна, — объяснила Сара.
В другом углу мужчина с женщиной играли в шашки. Посетители и пациенты сидели вокруг нас на плетеных стульях с желтыми и зелеными подушечками. Интересно, подумал я, навестил ли мистер Холли сегодня свою жену Бекки.
Сара очень внимательно слушала, когда я рассказывал ей о моих беседах с Марком Риттером, полицейским, который привез ее, и доктором Натаном Хелсингером. Ее глаза не отрывались от моего лица, ее внимание никак нельзя было назвать ни рассеянным, ни поверхностным. Я не мог представить ее недееспособной — то есть человеком, не владеющим полностью своими духовными и физическими способностями. Мое собственное внимание граничило с исследованием. Я искал улик для подтверждения версии доктора Хелсингера.
— Что вы о нем думаете? — спросила Сара.
— О Хелсингере? Он кажется компетентным.
— Вы хотите сказать — умственно компетентным? — Сара улыбнулась.
— Я имел в виду… нет, нет.
— Тогда умственно некомпетентным? — Сара все еще улыбалась.
— Он, по-видимому, знает свое дело, — сказал я.
— И он, конечно, сообщил вам, что я — параноик.
Я решил, что должен быть абсолютно честен с ней. Если Сара в здравом уме, она имеет право на открытые, доверительные отношения адвоката и клиента. Если она то, что о ней говорят, тогда, возможно, ее реакция на мои правдивые сообщения приоткроет что-нибудь, чего я не смог уловить сразу.
— Он сказал, что вы очень больны.
— И описал мою иллюзорную схему? Систему иллюзорных восприятий? Галлюцинаций?
— Не в деталях. Он сказал, что система тщательно разработана, эти слова он употребил.
— Да. И я слышу голоса и все такое?
— Вы их слышите?
— Единственный голос, который я сейчас слышу, — это ваш. До меня также доносятся обрывки беседы между Анной и ее дочерью. Анна считает, что ФБР преследует ее за порнографические фильмы. Она убеждена, что сочиняет их, ставит, руководит киностудией и играет главные роли в этих кинофильмах с обнаженными женскими телами.
Сара бросила взгляд на пожилую женщину — той было не менее семидесяти лет. Она спокойно беседовала с молодой женщиной, гладившей ее руку.
— Таковы иллюзорные представления Анны.
— А ваши?
— Мои? Приписываемые мне видения? Те, что они сфабриковали, чтобы заточить меня сюда? Действительно, система тщательно разработана. Ведь доктор Склокмайстер, как вы отметили, знает свое дело. Он не стал бы, конечно, приписывать мне какие-нибудь примитивные галлюцинации.
— Доктор — кто? — удивился я.
Сара улыбнулась.
— Склокмайстер — прозвище Хелсингера. Сокращенно — Склок.
— И вы считаете, что он создал фальшивую систему галлюцинаций и приписал ее вам?
— О, как Мужчины красноречивы. — Сара закатила глаза. — Конечно. Это именно то, что он сделал.
— Какого рода систему он изобрел?
— Начнем с неразрешенной ситуации Электры.[14] — Сара вздохнула. — Так называемой «иллюзорной атмосферы» пристрастия к любимому отцу, проявляемого в привязанности к верховой езде и неестественном желании угождать хозяину дома. Отсюда вытекает система галлюцинаций — из убеждения, что у отца была интрижка с неизвестной личностью.
— Она была?
— Таковы мои преполагаемые галлюцинации, мистер Хоуп. Должна ли я называть вас мистер Хоуп?
— Вы можете называть меня Мэтью, если хотите.
— Кто-нибудь называет вас Мэт?
— Очень немногие.
— Я предпочитаю Мэтью.
— Я тоже.
— Тогда решено. — Сара снова улыбнулась. — В этой «искусно разработанной» системе галлюцинаций, которую, как утверждается, я развиваю, отец вступает в любовную связь с одной или несколькими женщинами — сюжет варьируется, мы, психопаты, как известно, не всегда последовательны, — что, естественно, приводит в бешенство его единственную дочь, так как она лишается отцовской любви и привязанности, на которые имеет право. Вы следите за ходом моей мысли?
