– Дай ему что-нибудь выпить, – приказал тип со светской манерой разговора. – И перестань слепить ему глаза.
Я проглотил спиртное, поднесенное мне сострадательной рукой, и сел, на этот раз окончательно открыв глаза. Лампы отвернули в сторону и зажгли плафон под потолком. Три персонажа наблюдали, как я возвращаюсь к жизни: тот, который меня оглушил, его приятель и еще один. Этот, казалось, был шефом. Лет пятьдесят. Здоровый. С толстоватыми щеками и тощими усиками. В шелковой сорочке изысканного голубоватого оттенка, с закатанными рукавами. В безукоризненно отутюженных брюках с острыми складками, хоть хлеб режь. Человек стоял, опершись на массивный стол. Корректный, очень уверенный в себе, не вульгарный урка, но все же блатной. Некоторое время мы ничего не говорили, разглядывая друг друга в полной тишине пустого здания. Я инстинктивно поднес руку к нагрудному карману.
– Ваш бумажник здесь, – сказал тот, в шелковой сорочке. (Он взял его со стола позади себя и протянул мне.) – Слово джентльмена, ничего не было взято. Нам обязательно надо было знать, с кем имеем дело. Вполне законное любопытство, не так ли?
– Очень законное, месье Вентури.
Он улыбнулся:
– Вам не следовало бы все время произносить имена как попало, месье Нестор Бюрма. Вентури! Что это значит, Вентури? Я вернулся в Париж инкогнито. То есть под другим именем. Я руковожу небольшим дельцем, которое не имеет ничего общего с теми, которыми я занимался прежде. Я сохранил при себе нескольких друзей прошлых лет, с целью немного приобщить их к цивилизации, но не уверен, преуспел ли в этом. Кловис слишком охотно хватается за дубинку. Но, если бы вы не припутали ни к селу, ни к городу имя Вентури, Кловис не пытался бы узнать побольше. И я тоже. Придется рожать, частный детектив.
– Да, и в муках, – усмехнулся я.
– Первостатейный хохмач, – сказал Кловис.
– Ладно. Пододвинь стул господину, Альбер, – сказал Вентури.
Альбер – тот парень, совета которого Кловис не послушался, – придвинул мне стул и помог на него усесться. Я быстро приходил в себя.
– Вам придется, – отрубил Вентури, – сказать мне, зачем вы хотите вмешаться в мои дела. Я больше остерегаюсь частных детективов, чем официальных.
– Знаете, старина, – ответил я ему. – Я не собираюсь прикидываться большим хитрецом, чем есть на самом деле. У меня нет никакого намерения мешаться в ваши дела. Когда этот Кловис стал надоедать девушке, с которой я беседовал, я тотчас же учуял, с кем имею дело, а так как я о вас слышал, то наугад бросил ваше имя.
– Итак, вы знали о моем присутствии в этих краях. Именно это мне и не нравится. Как вы об этом узнали?
– Журналисты в курсе.
– Мне наплевать на это. Легавые тоже должны об этом знать. На это мне тоже наплевать. В настоящее время я ничего не делаю такого, что подпадало бы под букву закона. Но меня не устраивает, если ко мне будут приставать.
– Если вы не делаете ничего предосудительного, тем лучше для вас, так как очень скоро легавые сядут вам на хвост, и я не имею в виду скрытое наблюдение.
Элегантный гангстер огорченно продолжал:
– Вы подадите жалобу? Для вас это будет крайне огорчительно, предупреждаю.
Я рассмеялся. Это был в своем роде подвиг, потому что башка у меня основательно болела:
– Успокойтесь. Подавать жалобу – не входит в мои методы... допуская, что вы дадите мне такую возможность.
– Не думаете же вы, что я собираюсь вас убрать, месье?
– Кто знает? Рабастену же свернули шею.
– Рабастену?
– Одному журналисту. Он получил такой удар дубинкой за ушами, что умер от этого... и мне хотелось бы знать, не дело ли это рук Кловиса.
– Ну, ну, это несерьезно. Не один Кловис таскает при себе дубинку и при случае употребляет ее. Зачем же мне надо было отправлять к праотцам этого журналиста?
– Может быть потому, что он обнаружил что-то, что имеет отношение к наркотикам.
– Наркотикам?
– Вы, очевидно, никогда не слышали о наркотиках!
– Я уже давно этим не занимаюсь.
– Вот как. Но вы ими занимались. И именно из-за этого вам на хвост сядут фараоны, Вентури. Они сейчас разрабатывают дело о наркотиках, и было бы удивительно, если бы о вас не подумали.
– Вот что значит иметь прошлое, – вздохнул он. – Невозможно остепениться. И как раз тогда, когда я веду спокойный образ жизни. Но мне наплевать, я ничего не боюсь. Верите мне или нет, но я не имею никакого отношения к смерти этого Рабастена, а также и к этой истории с наркотиками... о которой я попрошу вас дать мне разъяснения, если только вы не блефуете.
– Вы что же, не читаете газет? Речь идет о деле в Парке Монсо. Самоубийство Люси Понсо.
– Ясно. Это ведь вы обнаружили эту драму, не так ли? Видите, я читаю газеты. Но я не понимаю, почему вы называете это историей с наркотиками. Правда, в какой-то степени – да, раз эта женщина отравилась опиумом... но не в том смысле, в каком я это понимаю.
– Вот-вот, Вентури, вы что, издеваетесь надо мной? Вы умеете читать или нет? Люси Понсо умерла, проглотив большое количество опиума. Большое количество. А Люси Понсо не была наркоманкой. Она не знала, как раздобыть его вообще. Но кто-то дал ей все, что требовалось, и даже больше, чтобы уйти в мир иной. Я видел этот запасец. Там был добрый фунт. Люси не могла собирать все это постепенно. А тот, кто сделал ей этот смертельный подарок, не скупился, чтобы достичь своей цели, он имел возможность черпнуть из хорошего запаса. Вывод: все это связано с торговцем наркотиками, только у него может быть такое огромное количество.
– Гм... – проворчал Вентури. – Так много? Вы уверены?
– Я это видел, – сказал я. – А газеты...
– Я не верю газетам. Они всегда преувеличивают.
– На этот раз нет.
Альбер выругался и сказал почти непроизвольно:
– Мельгано.
Вентури посмотрел на него. Альбер сразу замолчал. Я сделал вид, что ничего не слышал.
Мельгано. Это имя мне ничего не говорило, но оно могло быть мне полезным. Я отложил его в уголок своей больной башки и продолжал:
– Флоримон Фару, комиссар, занимающийся этим расследованием, наверное, тоже подумал обо всем этом. И он будет присматривать за вами из-за вашей прошлой деятельности в области наркотиков.
– Он расквасит себе нос. Я в этой заварушке не участвовал, – повторил Вентури необычайно искренне.
– Тем лучше для вас. В конце концов, я сообщил вам об этом.
– Спасибо за любезность, – усмехнулся он. – Чему я обязан?
Я усмехнулся в ответ:
– Немного вашему личному шарму.
– А также опасению разделить судьбу Рабастена...
– О, право! Нельзя быть героем каждый день.
– Вы делаете из меня большее чудовище, чем я есть на самом деле.
– Раз вы не чудовище, быть может, дадите мне уйти.
– Охотно. Видите, я человек добрый. Надеюсь, мне не придется в этом раскаиваться.
Я встал. В комнате воздух был как бы разрежен из-за закрытых окон и задернутых штор. Голова немного кружилась, но ничуть не больше, чем после приема различных алкогольных напитков.
– У меня вызывает отвращение то, как умерла Люси Понсо, – сказал я. – Это была великая актриса, хотя постаревшая, в депрессии она хотела покончить с жизнью, в которую больше не верила и которая была ей в тягость, но могла еще ей улыбнуться. Это доказал ее последний фильм. Самоубийству помогли, и так помогли, что я называю это убийством... Не знаю, понимаете ли вы мои чувства, Вентури?
Он улыбнулся с оттенком иронии:
– Они делают вам честь.
– От меня у вас не будет неприятностей. Но у вас их будет еще меньше, если это дело будет закрыто.
– Гм... Я очень хорошо понимаю, что вы хотите сказать. Но мне трудно направить вас по какому-нибудь следу, не так ли? По разным причинам. С некоторого времени торговля наркотиками идет не очень гладко, и все притаились.
– Все это я уже знаю, – ответил я.
– Это известно всем. Потому я вам об этом и говорю. Это никого не скомпрометирует. А теперь Кловис проводит вас. Чао, Нестор Бюрма.
– Чао, Вентури.
– Пошли, хохмач, – сказал Кловис.
Убийцами они не были. Во всяком случае, не сегодня ночью. Всего лишь предусмотрительными парнями. Они не хотели, чтобы я знал, в какое здание они меня привезли. Когда мы направлялись к лифту, идя по длинному, темному и глухому коридору, я получил дополнительную плюху по затылку и снова впал в беспамятство.
* * *
Сначала я подумал, что эти сволочи меня заковали. Я путался в цепях, огромных цепях, к которым обычно прикрепляют якоря. Но очень скоро я понял, что цепляюсь за эти цепи в похвальном стремлении встать на мои ватные ноги. Я переступил через цепи и рискнул пойти по щебню, с потухшими глазами, полумертвый от усталости. Невдалеке светился огонь – то ли дом Мальчика-с-пальчика, то ли дом Людоеда, то ли костер, то ли полицейский пост. Спотыкаясь, я потихоньку подошел к нему. Затем мои неуверенные шаги зазвучали по каменным плитам под звонкой аркой с хорошей акустикой.
