Она не могла сдержать слез.
– За что, Ларри? Почему ты ударил меня?
– Как будто не знаешь!
Капитан, загорелый мужчина лет сорока, лениво обмахивался фуражкой.
– Довольно, Хенсон. Сейчас слишком жарко для ссор влюбленных. Ладно... Значит, вы совершили два преступления и захватили семьсот тысяч долларов. А потом сбежали вместе с малышкой. Мы с лейтенантом желаем знать, вы не возражаете против вашей выдачи?
– Нет, – выпалил Хенсон.
– А вы, мисс Галь? – осведомился капитан Ферри, поворачиваясь к Ванде.
«Грязная девка», – подумал Хенсон.
Ему страшно хотелось остаться с ней наедине хотя бы на пять минут и задушить ее, как это проделал ее любовник с бедной Ольгой. Но он не стал бы насиловать ее, о нет! Одна мысль о возможной половой связи с этой дрянью делала его больным. И она еще говорила ему: «Я хотела бы иметь от тебя детей. Много детей!»
Можно ли сомневаться, она приняла все меры, начиная с их первой встречи, чтобы этого не случилось. Когда ее освободят и она снова соединится со своим любовником, ребенок был бы им помехой.
Лейтенант Эган положил на стол несколько официальных бумаг.
– Как вам известно, я прилетел на самолете Остина, и ваш губернатор удовлетворил запрос губернатора штата Иллинойс. Для транспортировки туда необходимы лишь подписи Хенсона и мисс Ванды Галь.
Капитан Ферри взял вечное перо.
– Итак, мисс Галь, вы не возражаете против вашей отправки, иначе говоря, вы согласны быть судимой в Иллинойсе?
Ванда взяла ручку и расписалась.
– Я хочу, чтобы меня судили. Мы ничего плохого не сделали, Ларри и я, мы любим друг друга.
– Вы не виноваты в смерти миссис Хенсон?
– Нет, сэр.
– И вы не причастны к смерти Тома Коннорса?
– Нет!
– И, я полагаю, вы не знаете, где находятся эти семьсот тысяч?
– Понятия не имею.
Прежде, чем протянуть ручку Хенсону, капитан Ферри взглянул на Эгана.
– Благодаря уважению, которое я испытываю к мисс Галь, я рад, что этим делом будете заниматься вы, – обратился он к Эгану. – Я уверен, здесь, в Техасе, ни один мужчина-судья не смог бы осудить такую красотку, даже если бы она взорвала отель!
– В этом деле, к сожалению, речь идет не о взрыве отеля, а о двух жизнях, – возразил Эган. – Не считая семисот тысяч долларов наличными.
Капитан протянул ручку Хенсону.
– Только ради проформы... Итак, вы не убивали своей жены и не создали видимость, что убийство совершено каким-то садистом?
– Ничего такого я не совершал, сэр.
– А Том Коннорс?
– Я только положил его в кустарник, туда, где и был обнаружен его труп. Но он был жив, когда я его оставил.
– Не забудьте сообщить об этом вашему адвокату. Еще один, последний вопрос, пока вы не подписали этой бумаги.
– Какой?
– Этот вопрос меня очень интересует. Я послал четырех человек, чтобы обыскать ваш «форд», который вы приобрели в Сан-Антонио. Они работали над ним целые сутки. Полицейские • обшарили комнату в отеле «Эль-Пасо», в которой вы провели вчерашнюю ночь с вашей мышкой. Надзирательница по моей просьбе тщательно обыскала малышку... Может быть, хватит скрывать эти семьсот тысяч долларов? Как вы собирались провезти их в Мексику? Куда вы их запрятали?
Хенсон сунул в рот одну из сигарет, которую ему скрутил Гарсиа.
– Я полагаю, что вы имеете в виду те семьсот тысяч долларов, которые исчезли из сейфа «Инженерного атласа»?
Лейтенант Эган предложил ему огня.
– Разумеется. Инспекторы, страховые агенты и полицейские прочесывают все отели, в которых вы останавливались с мисс Галь во время вашей трехнедельной поездки, шарят по всем местам, которые вы посетили в Чикаго. Старый Хелл рвет на себе волосы, у него ничего не осталось, и он вынужден аннулировать свой договор со Стамбулом. Он не перестает угрожать всеми карами полиции, которая не может отыскать деньги.
Хенсон сделал глубокую затяжку.
– Весьма сожалею, но ничем не могу вам помочь, – заявил он, наклонившись над бумагами, чтобы поставить свою подпись. – Я абсолютно ничего не знаю и не представляю себе, куда могла подеваться такая сумма денег.
– Вы посещали контору в шесть часов утра в день вашего неожиданного отъезда?
– Не отрицаю. Чтобы взять три тысячи восемьсот долларов, принадлежавших мне лично и которые я скрывал в сейфе от жены.
– Это все, что вы взяли?
– Совершенно верно.
Лейтенант Эган сложил бумаги и положил их в карман куртки.
– В конце концов все будет решать суд. Так же, как и относительно остальных обвинений. Отведите их по камерам. Распорядитесь об этом, капитан, – попросил он Ферри. – Единственный самолет, на который я смог забронировать три места, отправляется лишь завтра в час дня.
– С удовольствием, – ответил капитан и повернулся в сторону надзирательницы. – Вы слышали, что сказал лейтенант?
– Нет!!! – Вырвавшись из рук удерживающей ее надзирательницы, Ванда перебежала комнату и замерла перед Хенсоном. – Мне все равно, что меня арестовали. Если тебя посадят в тюрьму, я тоже хочу быть там. Но ты должен мне все объяснить! – закричала она в отчаянии.
Хенсон с отвращением отодвинулся от нее.
– Что я должен тебе объяснить?
– Почему ты ударил меня? Почему ты обругал меня грязной девкой и сказал, что надеешься, что теперь я довольна?
– А ты этого не знаешь?
– Клянусь Богом, нет!
– В таком случае тебе придется спросить об этом своего любовника, когда мы вернемся в Чикаго.
– Какого любовника?
– Того, который прикончил Коннорса и задушил Ольгу, того, которому ты сообщила комбинацию цифр!
Глаза Ванды наполнились слезами.
– Нет! Это ложь! Ты не должен верить этому, Ларри! Ты не должен даже думать о таких вещах! И никого другого не было, кроме Тома. А это было четыре года назад!
– Хватит болтать! Я тебе не верю!
Сторож подтолкнул Хенсона вперед.
– Ну, ну, хватит. Это контора, а не бюро разводов. – Затем, повернувшись в сторону, добавил: – Во всяком случае, я бы не расстраивался, если бы был ее мужем.
Полицейские расхохотались. Все, за исключением Эгана. У лейтенанта был вид человека, откусившего кусок яблока и обнаружившего в нем червяка.
Тюремная камера, в которой содержался Хенсон, находилась в северо-восточном крыле дома 1121 по Суочштат-стрит. Койки в ней располагались в два этажа, и она была новой и еще не обжитой. Там было прохладно и, если встать во весь рост на верхней койке, можно было увидеть небольшой пруд между двумя большими домами. Казалось бы, что в этом особенного, но в том положении, в котором он сейчас находился, подобного рода вещи приобретают большое значение. Ничто не действовало на него так умиротворяюще, как этот непритязательный вид на маленький пруд.
У него не оставалось никакой, даже самой маленькой надежды, на оправдание. Помощник прокурора штата, который часто допрашивал его, неоднократно указывал ему на это. Существовал телефонный звонок Ванды, существовало свидетельство сторожа, помогавшего ему усаживать Коннорса в машину. Этот человек, кстати, подтвердил под присягой, что Коннорс был жив, когда покидал помещение на Селл-стрит.
Потом была зажигалка, найденная у тела Коннорса, с инициалами «Л.Х.», и были его отпечатки пальцев на бутылке виски в кармане Коннорса. Ночной служащий бара и портье отеля на Дернборн-стрит официально признали его. Кроме того, в распоряжении полиции находился предмет, о котором Хенсон совершенно забыл, – револьвер «Смит и Вессон» 38-го калибра, который он купил десять лет назад, чтобы Ольге не было страшно, когда он допоздна задерживался с клиентами.
По мнению экспертов, три роковых выстрела в Коннорса были произведены из этого оружия.
Хенсон совершенно не представлял себе, кто бы мог воспользоваться этим оружием и каким образом его взяли у Ольги. Она никогда ничего никому не давала и не выбрасывала.
По ходу следствия Хенсона пять раз приводили в его дом, и с каждым разом он все больше убеждался в том, что у Ольги действительно было маниакальное стремление все сохранить. Большой дом был буквально забит ненужными и бесполезными вещами. В инвентарной книге убористым почерком на двадцати трех страницах перечислялась стоимость серебра, посуды, мебели и безделушек, которые должны были теперь перейти к Джиму.
Хенсон подумал о сыне. Джим попросил разрешения приехать на похороны матери. Что касается других сведений о сыне, то он получил их из газеты, переданной ему одним тюремным надзирателем, по-видимому, из чувства жалости, а скорее всего – злорадства. Хенсон так и не понял, что побудило того поступить таким образом. Во всяком случае, надзиратель явно испытывал удовлетворение, когда Хенсон читал то, что написал о нем его сын.
Статья была украшена фотографией Джима в морской форме и гласила следующее:
«Сын-офицер грозит собственноручно убить своего отца, если суд оправдает Хенсона и не сочтет возможным назвать его убийцей своей жены».
