– Что еще?
– Не просил ли его Чейз взять напрокат костюм клоуна для вечеринки, которую устраивали Шепли, и не рассказывал ли ему Чейз вообще об этом вечере.
– Еще?
– Что он вообще знает о сделке с Эндерсоном?
– Узнаю завтра утром, – пообещала она.
– А почему не сегодня вечером?
– Сегодня у меня нет настроения вообще с кем-нибудь разговаривать. Это относится и к тебе, Эл.
– В таком случае позвони мне сразу. Или, может быть, нам лучше завтра пообедать вместе?
– Мне кажется, что я не смогу больше никогда есть с тобой, – ответила она раздраженно. – Мне становится нехорошо от одного твоего вида.
– Ну, хорошо. Буду ждать звонка.
– Если не забуду, – ответила она. – И если у меня будет время.
Я допил коктейль и поднялся. Когда я был уже в дверях, она окликнула меня.
– Хочу задать тебе один вопрос, – сказала она.
Я повернулся к ней.
– Какой?
– Когда Джордж рассказал тебе о нашей помолвке, ты не почувствовал угрызений совести, что переспал со мной?
– Насколько я помню, это случилось всего один раз, а такие мелочи никаких угрызений совести у меня не вызывают.
– Что же, ты вообще ничего не почувствовал при этом разговоре?
– Почувствовал. Мне стало немного жаль его.
– А если я расторгну помолвку, ты будешь доволен?
– Не знаю, – искренне ответил я.
– Ты уже уходишь? – спросила она, глядя куда-то в сторону. – Почему бы тебе не остаться у меня на ночь?
– Хочешь сравнить сегодняшние данные со вчерашними?
– Ты самый противный человек, которого я когда-либо знала, Эл Уиллер! – сказала она с ударением на моем имени. – Надеюсь, что рано или поздно ты свалишься с лестницы и сломаешь себе шею! Или с тобой случится припадок падучей, и ты грохнешься посреди улицы! Или… или…
– Согласно данным моей таблицы, прибор Уиллера работал вчера с предельной точностью, – перебил я ее. – А стрелка наслаждения показывала все сто процентов. Меня просто удивляет, как ты не начинаешь стонать при одном только прикосновении к мужчине. Джордж – настоящий счастливец! Правда, после медового месяца от него, возможно, мало что останется, но, как говорится, за счастье надо платить…
– Убирайся вон!
Бокал, пронесшийся над моей головой, ударился о дверь и разлетелся на сотни осколков. Я поспешно ретировался. Дома я включил приемник и попытался успокоиться с помощью прекрасного и все понимающего голоса Лизы Минелли. Потом выпил еще порцию виски и улегся.
Должно быть, я совсем сошел с ума, отказавшись от такого заманчивого предложения. Да и Изабель Мерман не совсем в своем уме, если собирается выйти замуж за такую скучную и бескровную счетную машину, какой является Джордж Риверс… Не сошел ли с ума и Людвиг Янос, когда пустил себе пулю в лоб, или же его действительно кто-то загнал в самый угол, и он не видел из него выхода… С этими мыслями я заснул.
Телефонный звонок разбудил меня около восьми. Звонил шериф Лоэрс. Я понял это сразу, потому что после первого звука, раздавшегося в трубке, у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Он кричал, рычал, грохотал и ревел, как зверь, пока не задохнулся от собственного крика. Я не стал ждать, пока он закончит свой концерт, и повесил трубку. Тут я неожиданно вспомнил одно имя, которое упомянула Нина Янос во время нашей первой встречи, Джил Хиланд, адвокат. Я решил нанести ему визит. Терять мне, кроме своей должности, было нечего, а ее, если бы я решился поехать сейчас в контору шерифа и предстать пред его очи, я мог бы потерять в течение нескольких секунд.
Войдя в контору адвоката, я сразу заметил, что здесь делается все, чтобы создать для клиентов самую благоприятную атмосферу. Мебель была прочной, но не роскошной. Комнаты в меру освещены. Темноволосая секретарша, лет двадцати пяти, встретила меня с предупредительной улыбкой и в то же время вопросительно, словно хотела запечатлеть в своем мозгу мою фигуру на всю жизнь. Она доложила Хиланду о моем визите, и я должен был несколько минут подождать, прежде чем он меня принял.
Хиланду было лет сорок. Голова его успела облысеть, но сам он был пышный и цветущий. Его светло-серые глаза как-то странно помаргивали. Создавалось впечатление, что он вот-вот заснет.
– Я уже слышал о том, что случилось вчера, – сказал он после обычного обмена любезностями. – И все еще не могу этому поверить. Сначала убийство Элтона Чейза, теперь самоубийство Людвига Яноса…
– Я хорошо понимаю ваше состояние, мистер Хиланд, – вежливо сказал я. – Завещание Яноса находится у вас?
Он кивнул.
– Да, оно здесь, в письменном столе. Я ведь сразу понял, что ко мне придет кто-нибудь из полиции. Вы хотели бы с ним ознакомиться?
– Может быть, вы мне расскажете в общих чертах, что там содержится?
– В связи со сложившейся ситуаций, это совсем не так просто сделать, – ответил он. – Между Чейзом и Яносом существовало определенное соглашение. Оба они являлись пайщиками фирмы. Людвигу принадлежали шестьдесят процентов всего дела, а вместе с этим, следовательно, и право решающего голоса. Так обычно и бывает в аналогичных случаях. Было между ними заключено и соглашение на тот случай, если один из пайщиков внезапно умрет. Оставшийся в живых пайщик автоматически получает право выкупить оставшуюся часть согласно уже заранее оговоренным условиям. Но теперь, когда оба мертвы, я не совсем представляю себе, как будет решен вопрос. Теоретически, как я полагаю, наследникам Чейза должна быть выплачена соответствующая сумма, специально оговоренная в соглашении, а все дело должно перейти к наследникам Яноса. Вы следите за ходом моих рассуждений?
– Да, конечно, – ответил я. – Но давайте начнем с другого. Кто наследует Чейзу?
– Судя по всему, близких родственников у него нет, – ответил мне Хиланд. – Наследником будет двоюродной брат, который живет в Нью-Йорке.
– А как обстоит дело с Яносом?
– Тут единственной наследницей является жена.
– К ней перейдет все состояние?
– До последнего цента. – Казалось, что Хиланд не совсем рад такой перспективе. – Весь капитал фирмы, дом, земельный участок, ценные бумаги. Все вместе это составляет весьма солидное состояние.
– Нельзя ли поточнее?
– С точностью до цента я, конечно, сказать не могу, но думаю, что около пятисот тысяч.
– Без всяких вычетов?
– За исключением доли Чейза, которая будет составлять приблизительно тысяч пятьдесят.
– Значит, Нина Янос станет наследницей состояния в четыреста пятьдесят тысяч?
– Да, – ответил он сухо.
– А как вы думаете, Людвиг Янос мог бы совершить убийство? – спросил я, меняя тему разговора.
Ему понадобилось какое-то время, чтобы осознать смысл моего вопроса, затем он медленно кивнул головой и сказал:
– Если его вывести из равновесия, мог сделать все, что угодно. Он совершенно терял над собой контроль. Я сам неоднократно был свидетелем этого. Но он никогда бы не смог совершить заранее обдуманного и подготовленного убийства. Убить он мог только в состоянии аффекта. Вас удовлетворяет мой ответ, лейтенант?
– Угу… А вы знаете некоего Дэвида Шепли?
– Кажется, я встречался с ним, но всего один раз. Правда, я знаю, что он и Людвиг раньше работали вместе… Пока Людвиг не женился на женщине, на которой собирался до этого жениться Шепли.
– Я признаюсь, до сих пор не могу понять, почему Янос покончил жизнь самоубийством, – сказал я. – Или он действительно был виновником смерти Чейза и Эндерсона? Или понял, что у него нет иного выхода из создавшегося положения?
– В любом случае ему нужно было бы сначала позвонить мне, – вздохнул Хиланд. – Я, правда, не защитник, но в любом случае попытался бы удержать его от этой глупости.
– Я попробовал это сделать, – ответил я. – Но у меня ничего не вышло. Давайте теперь предположим, что Янос не виновен в смерти Чейза и Эндерсона. В этом случае возникает очень важный вопрос: кому было выгодно так искусно взвалить на него подозрение и этим довести его до самоубийства?
Хиланд пожал плечами.
– Его жене…
– Может быть, кому-нибудь еще?
– Если иметь в виду только финансовую сторону дела, то больше просто некому, – решительно ответил он. – Но ведь не всегда деньги являются важным мотивом для наших поступков, не так ли? Бывают и другие причины. Например, месть.
– Вы знаете кого-нибудь, у кого мог быть иной мотив?
– Возможно, Шепли… – Он невесело улыбнулся. – Вы знаете, у вас очень опасная манера беседовать, лейтенант. Если я не буду начеку, боюсь, что начну рассказывать вам и о своей интимной жизни.
Я тоже улыбнулся в ответ.
– Не могли бы вы мне сообщить что-либо, что помогло бы в моем расследовании, мистер Хиланд? – спросил я без особой надежды.
– Увы, думаю, что нет. – Он забарабанил пальцами по столу. – Хотя минутку… Правда, не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение для вашего расследования. Дело вот в чем. Все считали, что Людвиг должен умереть еще полгода назад. Но потом выяснилось, что ему был поставлен неверный диагноз.