— Конечно…
Я поморщился:
— Ваша балетная группа в этом году, случайно, не репетирует «Пляску смерти»?
Она радостно вскрикнула:
— Мне кажется это весьма остроумным, лейтенант. Надо не забыть рассказать об этом Чарвосье, он умрет от смеха.
— Пожалуйста, не подбрасывайте мне еще и второй труп. Одного вполне достаточно.
Я отворил одну из французских дверей и вышел на аккуратно подстриженную лужайку. Полник, естественно, не отставал от меня. Мы вместе направились к телу. Подойдя ближе, я убедился, что физиономия кинозвезды была искажена гримасой панического страха. Темно-синие глаза, широко раскрытые, выражали ничем не прикрытый ужас.
Над моей головой на верхних ветвях кедра весело щебетала стайка птичек, явно не имевших понятия о том, что под ними совсем недавно резвилась старуха с косой.
Я никогда этого не пойму, даже за миллион лет! — хрипловатым голосом заговорил Полник. — Ну как это человек может настолько пасть духом, что решится самого себя убить вот таким образом, лейтенант?
— Ну а как именно, по вашему мнению, он убил себя, сержант? — спросил я.
— Никаких проблем. Взобрался на этот сук, обвязал один конец веревки вокруг шеи, другой вокруг сука, а потом взял и свалился вниз.
Его густые брови сошлись на переносице.
— Как вам это нравится? — произнес он замогильным голосом. — Если бы он на пару дюймов удлинил веревку, то приземлился бы на ноги!
— Поразительно, — согласился я, — попробуйте определить его вес, сержант.
Несколько секунд Полник критически изучал тело, затем буркнул:
— Сто шестьдесят, лейтенант?
— Пожалуй… как насчет того, чтобы изобразить Тарзана и взобраться на ту ветку?
— Да, лейтенант!
Полник расправил плечи и, к моему изумлению, весьма ловко и быстро оказался наверху, сияя от счастья, как щенок, впервые успешно доставивший палку хозяину.
— Отвяжите веревку и бросьте ее вниз, — сказал я, я опущу тело на землю.
К тому времени, когда Полник соскользнул назад на землю, я уже уложил тело Антона Леквика на траве и придирчиво рассматривал те последние несколько футов веревки, которые были привязаны к суку.
— Что-то интересное, лейтенант? — спросил изрядно запыхавшийся Полник.
— Вы когда-нибудь слышали о методе Годфруа? — спросил я, не подумав.
— А-а…
— Годфруа — бельгийский детектив, который разработал несколько весьма полезных тестов в отношении веревки, которую использовали, как эту. Взгляните-ка хорошенько на ее конец.
Сержант наклонил голову и несколько секунд прилежно изучал конец веревки, затем с надеждой посмотрел на меня:
— Ее конец был обрезан? — спросил он с надеждой в голосе.
Правильно. А теперь посмотрите на волокна на конце. Как они расположены. По наблюдениям Годфруа, если веревка была переброшена через сук и использована для поднятия груза, то при трении волокна будут вытянуты в направлении веса, вот как тут.
Судя по тому, как сержант усиленно моргал, было ясно, что он ничего не понял, поэтому мне пришлось продолжить лекцию.
— Вы воображаете, что Леквик обвязал веревкой шею, перебросил другой конец через сук, затем стал сам себя поднимать вверх, пока его ноги не оказались над землей? Ну а как бы ему при этом удалось привязать другой конец к суку, причем молниеносно, чтобы не свалиться на землю?
— Ха? — раскрыл рот Полник.
— На основании метода Годфруа мы можем утверждать, что кто-то обвязал конец веревки вокруг шеи Леквика, перебросил второй через сук, затем подтянул его, пока ноги не стали касаться земли только пальцами. Естественно, после этого пришлось подняться наверх, закрепить там веревку и обрезать лишний кусок.
— Лейтенант? — Полник оторопело затряс головой. — Я считал, что этот парень покончил с собой.
— Его убийца и хотел, чтобы мы именно так подумали.
— Ага! Значит, теперь я знаю, что парня убили, лейтенант. Мне стало куда легче дышать.
— Убили? — Где-то позади нас раздался низкий красивый голос. — Я не ослышалась, кто-то тут говорил об убийстве?
Я повернулся и встретился взглядом с темными глазами балерины, которая, по всей вероятности, неслышно подкрадывалась к нам, пока мы были заняты делом.
— Совершенно верно, — буркнул я, — Леквик был убит, а его убийца попытался придать содеянному вид самоубийства.
Наташа Тамаер сморщила свой аристократический носик:
— Какая подлость! Полагаю, это значит, что возле нас днем и ночью будет находиться коп вроде итальянского импресарио или классной дамы?
— Совершенно верно!
— Во всяком случае, в этом есть один положительный момент… — Ее выразительные губы изогнулись в усмешке. — Сисси, несомненно, будет наслаждаться данной ситуацией.
— Сисси?
— Мой лучший друг, Сисси Сент-Джером, — небрежно бросила балерина. — Она пишет великолепные стихи, которые никто не в состоянии понять, обожает пиццу и пьет черное пиво, якобы это придает девушке энергию, как она уверяет. Ну и постоянно преследует мужчин.
— Это такая дамочка, о которой я всегда мечтал! — воскликнул Полник.
— Вот уж не подозревал, что вы увлекаетесь поэзией, сержант! — Я был потрясен.
— Да нет, я имел в виду то, что она преследует мужчин, лейтенант! — Он вздохнул. — Я потратил почти десять лет жизни в ожидании появления такой дамочки, а потом мне попалась на пути моя старая леди! — Он с явным отвращением покачал головой. — На свете нет справедливости!
— До того как мы вышли сюда, вы упомянули еще какого-то Чарвосье, — обратился я к девушке.
— Он — французский импресарио, — пояснила Наташа, — это почти то же самое, что итальянцы, только начинают знакомство с целования руки, а не со щипков за мягкое место.
— А группа вокруг пианино, — продолжал я, — их было тогда трое, нет, четверо? Ваша воздушная поэтесса Сисси Сент-Джером, — произнес я с заминкой диковинное имя, — Чарвосье — это двое. Кто остальные?
— Лоренс Бомон, он сочиняет либретто и хореографию для нашего нового балета. И человек, у которого такой вид, будто на его голове пылает костер, это Дики Гембл, основной танцовщик.
— И это все, находящиеся в доме? — занервничал я.
— Все. Мы должны жить уединенно, спокойно, чтобы нам никто не мешал, когда мы работаем, в особенности в то время, когда переживаем период родовых мук нового балета.
— Вы уверены, что не позабыли упомянуть парочку импресарио из Аргентины, которые заперлись на ключ в комнатах верхнего этажа? — проворчал я.
— Нас всего шестеро в доме, лейтенант, — беспечно рассмеялась она, — вернее сказать, нас было шестеро до тех пор, пока Антона не убили… На многие мили вокруг здесь больше ни души… — Она на секунду задумалась. — За исключением одного бродяги, пожалуй.
— Бродяги? Вы имеете в виду какого-то чрезмерно любопытного человека, да?
— Вот уже несколько дней, как он где-то здесь, поблизости, — заявила балерина спокойным тоном, — мы все слышали его в разное время, но никому не удалось увидеть его хотя бы мельком. Бедняжка Сисси чуть не помешалась от беспокойства.
— Чтобы ее напугать, этот мерзавец мог спокойно проникнуть к ней в комнату, верно? — возмущенно спросил Полник.
— Вы все неверно поняли, сержант, — с милой улыбкой объяснила она, — последние две ночи Сисси не задергивала занавески, окна были широко распахнуты, вся комната залита светом. Каждый вечер около получаса она расхаживает взад и вперед в своем бикини, делая дружеские призывные знаки указательным пальцем, и все без толку! Она считает, что, возможно, немного располнела, эта мысль просто не дает ей покоя!
— Шестеро ненормальных под одной крышей и седьмой снаружи! — простонал я.
— Я считаю, что коп не должен забывать про хорошие манеры, — ледяным тоном отрезала Наташа.
— Кто нашел тело?
— Никто.
— Как это так? — Мой голос поднялся октавой выше.
— Я имею в виду, что мы все сегодня около девяти утра завтракали на кухне. Как обычно. А когда закончили, отправились в гостиную, чтобы приступить к работе. Кто-то раздвинул занавеси, и там висел он перед самым окном!
Группа людей, столпившихся у пианино, наблюдала за нашим приближением, их лица выражали всю гамму чувств от неприкрытой враждебности до жадного любопытства. Наташа поочередно представила нам всех, но каждый раз я опережал ее. Высокий, гибкий, рыжеволосый парень, вне всякого сомнения, был их основным танцором, Дики Гемблом. На самом деле можно было подумать, что его голова охвачена пламенем, как образно выразилась она.
Второй парень выглядел коротышкой из-за своего огромного бочкообразного брюха, такое было разве что у Гаргантюа. Добавьте к этому выстриженную до основания полосу дюйма в четыре шириной, проходящую строго через макушку, по обе стороны которой возвышалась густая поросль черных кудрей. Это, вне всякого сомнения, был Чарвосье, французский импресарио.
