Герберт Маколей, поверенный в делах Винанта, сообщил полиции, что не видел изобретателя с октября. Он заявил, что Винант позвонил ему вчера и назначил встречу, на которую, однако, не явился. Он отрицал, что ему известно местопребывание своего клиента. По словам Маколея, мисс Вулф работала у изобретателя в продолжение последних восьми лет. Адвокат заявил, что не знает ничего о семье покойной и о ее личной жизни и не располагает сведениями, способными пролить свет на убийство.
Пулевые ранения не могли быть нанесены самой мисс Вулф, согласно…»
Дальше шло стандартное полицейское «заявление для печати».
— Думаешь, он ее убил? — спросила Нора, когда я отложил газету.
— Винант? Ничуть не удивлюсь — он же совершенно ненормальный.
— Ты знал ее?
— Да. Как насчет промочить горлышко?
— Какая она была?
— Что надо, — сказал я. — Не уродина, очень рассудительна, сдержана — иначе с этим типом было бы не ужиться.
— Она, что же, жила с ним?
— Да. Выпить, пожалуйста… То есть, когда я с ним познакомился, она жила с ним.
— Почему бы тебе сначала не позавтракать? Она любила его, или это был просто бизнес?
— Не знаю. Завтракать еще рано.
Когда Нора открыла дверь, чтобы выйти, вошла наша псина и, водрузив передние лапы на кровать, ткнулась мордой мне в лицо. Я погладил ее по голове и попытался вспомнить какую-то фразу Винанта, что-то про женщин и собак, но только не анекдот про женщину, спаниеля и грецкий орех. Так и не вспомнил, хотя почему-то мне казалось, что есть смысл вспомнить.
Вошла Нора со стаканчиками в руках и очередным вопросом на устах:
— А как он выглядит?
— Высокий, выше шести футов, и страшно худой — таких тощих мне мало встречать доводилось. Сейчас ему должно быть около пятидесяти, а уже тогда он был почти совсем седой. Как правило, нестриженный, растрепанный, драные пятнистые усы, обгрызенные ногти. — Я отодвинул собаку, чтобы добраться до стакана.
— Очаровательный мужчина! И какие у вас с ним делишки были?
— Один тип, Роузуотер по фамилии, который работал у него, вздумал обвинять Винанта, будто тот украл у него какую-то идею или изобретение. Этому Роузуотеру взбрело в голову вытрясти из Винанта денег — грозился застрелить его, бомбу в дом подбросить, детей выкрасть, жене горло перерезать, и еще не знаю что, если Винант с ним не столкуется. Кстати, мы его так и не поймали — спугнули, должно быть. Впрочем, угрозы все равно прекратились, и ничего не произошло.
Нора оторвалась от стакана и спросила:
— А Винант действительно украл?
— Ай-яй-яй! — сказал я. — О ближних надо думать только хорошее: нынче же сочельник!
Днем я выгуливал Асту, при этом успел объяснить двоим, что это шнауцер, а не помесь шотландского и ирландского терьеров, заглянуть в бар «Джима» на пару рюмочек, столкнуться там с Ларри Кроули и прихватить его с собой в «Нормандию», где Нора потчевала коктейлями Квиннов, Марго Иннес, еще какого-то гостя — имени я так и не разобрал — и Дороти Винант.
Дороти заявила, что хочет поговорить со мной, и мы перенесли свои коктейли в спальню.
Она начала без разведки.
— Ник, вы считаете, это отец убил ее?
— Нет, — сказал я. — А с какой стати я должен так считать?
— В полиции считают именно так. Слушайте, она ведь была его любовницей, правда?
Я кивнул.
— Да — в то время.
Внимательно разглядывая свой стакан, она произнесла:
— Он мой отец. Я его никогда не любила. Я никогда не любила маму. — Она посмотрела на меня. — Я не люблю Гилберта. — Гилберт — это ее брат.
— Не бери в голову. Множество людей терпеть не могут своих родных.
— А вы?
— Моих родных?
— Моих. — Она недовольно нахмурилась. — И перестаньте разговаривать со мной так, словно мне двенадцать лет.
— Не в этом дело, — пояснил я. — Просто я начинаю косеть.
— Так как насчет нашего семейства? Мы вам не по душе?
Я покачал головой:
— Ты, насколько я помню, была, ничего себе, обычная избалованная девчонка. А остальные — я бы без них вполне обошелся.
— А почему? — спросила она, и не из желания поспорить, а так, будто действительно хотела знать.
— Причин много. Твой…
Гаррисон Квинн приоткрыл дверь и сказал:
— Ник, выходи, в пинг-понг сыграем.
— Чуть позже.
— И красавицу прихвати. — Он ухмыльнулся Дороти и вышел.
Она сказала:
— Вы ведь не знаете Йоргенсена?
— Некоего Нельса Йоргенсена я знаю.
— Везет же некоторым. Нашего зовут Кристиан. Это такой очаровашка! Вполне в мамочкином духе — развестись с психом, чтобы выйти замуж за жиголо! — Глаза ее увлажнились. Она всхлипнула и спросила: — Что же мне делать, Ник? — Таким голосом говорят испуганные дети.
Я слегка приобнял ее одной рукой, издавая при этом звуки, которые, как я надеялся, обозначали утешение. Она поливала слезами мой лацкан. Возле кровати зазвонил телефон. В соседней комнате радио играло «Восстань и воссияй». Стакан мой был пуст. Я сказал:
— Уходи от них.
Она всхлипнула еще раз.
— От себя ведь не уйдешь.
— Я, кажется, не понимаю, о чем ты говоришь.
— Пожалуйста, не дразните меня, — жалобно сказала она.
Вошла Нора и направилась к звонившему телефону. Она вопросительно посмотрела на меня. Я многозначительно посмотрел на нее над головой девчонки.
Когда Нора сказала в трубку:
— Алло! — Дороти отступилась от меня и залилась краской.
— Я-я… извините, — произнесла она, заикаясь, — я не хотела…
Нора сочувственно улыбнулась ей. Я сказал:
— Не будь идиоткой! — Дороти извлекла платок и стала промокать им глаза.
Нора говорила в трубку:
— Да… Не знаю, дома ли он. Кто говорит? — Она прикрыла микрофон рукой и обернулась ко мне. — Какой-то Норман. Будешь говорить?
Я сказал, что не знаю, и взял трубку.
— Алло!
Хрипловатый голос произнес:
— Мистер Чарльз? Насколько я знаю, вы ранее были связаны с Трансамериканским следственным агентством?
— С кем я говорю? — спросил я.
— Меня зовут Альберт Норман, мистер Чарльз, это вам, вероятно, ничего не скажет. Однако мне хотелось бы сделать вам одно предложение. Уверен, что вы…
— Что за предложение?
— Это не телефонный разговор, мистер Чарльз, но если бы вы уделили мне полчаса, то ручаюсь…
— Простите, — сказал я, — я сильно занят и…
— Но, мистер Чарльз, это…
На том конце провода громыхнуло — то ли выстрелили, то ли что-то упало, да и мало ли что могло громыхнуть. Я пару раз сказал «Алло» и, не получив ответа, повесил трубку.
Нора тем временем поставила Дороти перед зеркалом и облегчала ее страдания при помощи пудры и помады. Я сказал:
— Страховой агент звонил, — и отправился в гостиную выпить.
Туда пожаловали еще какие-то люди. Я с ними немного поговорил. Гаррисон Квинн встал с дивана, где сидел в компании Марго Иннес, и сказал:
— А теперь — пинг-понг. — Аста подпрыгнула и стукнула меня передними лапами в живот. Я выключил радио и налил себе коктейля. Человек, имени которого я так и не разобрал, говорил: — Придет революция, и всех нас первым делом поставят к стенке. — По всей видимости, эта мысль ему нравилась.
Квинн подошел ко мне и наполнил свой стакан. Он посмотрел на дверь спальни.
— Где это ты блондиночку оторвал?
— Я ее еще совсем крохой на коленке качал.
— На которой? — спросил он. — Потрогать можно?
Нора и Дороти вышли. На приемнике я увидел вечернюю газету. Был там и такой заголовок:
ДЖУЛИЯ ВУЛФ — В ПРОШЛОМ ПОДРУГА РЭКЕТИРА. АРТУР НУНХАЙМ ОПОЗНАЕТ ТЕЛО. ВИНАНТ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕН.
Нора, приблизившись ко мне, прошептала:
— Я пригласила ее пообедать с нами. Будь с ребенком (самой Норе двадцать шесть) поласковей — она так страдает.
— Как прикажешь. — Я обернулся. На другом конце комнаты Квинн что-то рассказывал Дороти, она смеялась. — Но уж если влезаешь в чужие беды, то не жди, что я потом приду и поцелую туда, где бо-бо.
— И не подумаю, дуралей ты старый. Ну-ка, брось читать!
Она отобрала у меня газету и затолкала ее за радиоприемник — с глаз долой.
Нора никак не могла уснуть. Она читала воспоминания Шаляпина, пока я не задремал, а потом разбудила меня вопросом:
— Ты спишь?
Я ответил, что сплю.
Она прикурила две сигареты — одну себе, одну мне.
— А ты никогда не подумывал снова заняться сыском — так, время от времени, просто из интереса? Скажем, когда случается что-нибудь чрезвычайное, вроде Линдб…
— Милая, — сказал я, — по-моему, убил ее Винант, и полиция поймает его без моей помощи. И мне до всего этого какое дело?
— И еще я хотела сказать, что…
— Кроме того, у меня просто нет времени — еле успеваю следить, чтобы у тебя не пропали денежки, ради которых я на тебе женился. — Я поцеловал ее. — А что, если тебе выпить — тогда, может, уснешь?
