Первый мужчина, убрав пистолет за брючный ремень, идет открывать дверь.
Второй сгребает со стола карты, и это напоминает легкую суету в офицерском общежитии, когда становится известно о возможном приходе командира части.
Третий, тот, что недавно проснулся, крутит головой, разминая позвонки.
Но пистолета из рук не выпускает. На всякий случай.
Дверь открыта, и в комнату входит еще один мужчина, ничем особым не отличающийся от тех, кто его встретил. Средний рост, средний возраст. Он не выделяется в толпе, он всегда совпадает с окружающей средой. А что касается его души… Ну да речь не об этом.
Вошедший в комнату хмуро кивает остальным и садится за стол. Его ладони поглаживают поверхность стола. Он не торопится начинать разговор, но три пары глаз пристально смотрят на него. А возможно, и четвертая пара также устремлена на него сквозь крохотную щель между пологом и дверным косяком.
— Ну как тут у вас? — произносит наконец гость.
— У нас все нормально, — говорит один из мужчин, тот, что открыл гостю дверь. Фраза звучит незавершенно. Будто бы мужчина хотел что-то спросить, но не решился…
За него это сделал другой.
— Какие новости? — нетерпеливо произносит он. — Что там?
Гость мрачно глядит в стол и говорит жестокое слово:
— Бесполезно.
Его слушатели одновременно и неосознанно двигаются по направлению к гостю, высказывая свое напряжение и свой интерес, разъедающий их изнутри словно кислота.
— Бесполезно? — удивленно переспрашивает тот, кто задал вопрос. Он не верит. Он не может поверить. Ведь если все бесполезно, тогда…
Остальные молчат. Они ждут дальнейших слов гостя. Понимая, что после такого начала продолжение не может сулить ничего хорошего.
И гость оправдывает их ожидания. В полной мере, — Короче говоря, — бесстрастно говорит он, — приходится идти до конца. Раз это не подействовало, тогда перейдем к следующей стадии. Ничего другого не остается.
В этот момент он поднимает глаза и пытливо вглядывается в лица троих стоящих перед ним мужчин. Он отслеживает реакцию на сказанное. Реакция…
Что ж, реакция удовлетворительная. Выражения восторга на их лицах гость не ожидал, достаточно обычного согласия и понимания.
Но все-таки в этих лицах что-то изменилось. Трое привыкли скрывать свои истинные переживания, поэтому сложно понять, что именно охватило их в эти секунды: испуг? облегчение? брезгливость? Во всяком случае, мгновение спустя все эмоции подавлены.
— Вот так, — говорит гость. Его ладони отрываются от стола — в твердой опоре уже нет необходимости, его люди восприняли известие так, как нужно.
Можно и перестать хмуриться. — Вот так, — еще более решительно повторяет он, и ни у кого из присутствующих не остается сомнений: все будет именно так, как сказано.
Один из мужчин вновь не сдерживает любопытства:
— Когда?
— Сейчас, — быстро отвечает гость. — Немедленно. Тянуть нельзя.
И тут из-за полога появляется четвертый мужчина. Гость бросает на него мимолетный взгляд и убеждается, что данный тип слишком возбужден. Но и это не проблема.
— Сейчас? — переспрашивает вышедший из-за полога.
Гость утвердительно кивает.
— И кто это будет делать? — следует вопрос.
— Все, — коротко отвечает гость.
Мужчина медленно отходит от полога, приближаясь к столу. Может показаться, что он растерян, что его шаги неуверенны… Но это ложное впечатление. Под неотрывным взглядом сидящего за Столом гостя он быстро приходит в себя. Он прислоняется к стене, скрещивает руки и кивает. Кивает с пониманием.
— Не будем тянуть, — говорит гость и обводит остальных взглядом, который должен подтолкнуть их к каким-то действиям.
В этот момент из-за полога слышится шорох. Звук негромок, не громче шелеста ветвей за окном. Но все пятеро немедленно поворачиваются. Они не вздрагивают, нет.
Они вообще не имеют привычки вздрагивать. Они просто обращают внимание на раздавшийся звук.
Гость первым встает из-за стола. Остальные четверо, не глядя друг на друга, следуют за ним в чулан. Они скрываются за темным пологом, который словно театральный занавес, опускающийся в конце спектакля, покрывает тайной все, что происходит за ним.
Можно лишь предположить, что им было тесно в этом чуланчике. Но так было нужно.
В тот миг, когда кажется, что происходящее за пологом надежно скрыто от посторонних глаз, ткань стремительно отлетает в сторону, один из мужчин пулей вылетает из чулана, не задерживается в комнате, выскакивает на крыльцо… Раздаются звуки, обычные в ситуации, когда взрослого и крепкого мужчину тошнит.
Это маленькое происшествие комментирует досадливый возглас из-за полога, вырвавшийся у гостя. Но случившееся с одним из пятерых — не проблема — Все идет как нужно, и лишь тот, у кого оказался слишком слабый желудок, стоит на коленях у крыльца, тупо смотрит в землю и глотает широко раскрытым ртом холодный мартовский воздух…
Он стыдится своей слабости. Он обязательно попросит у остальных прощения. Когда все кончится…
Кстати, в тех картинах, что рисовало мое проклятое воображение, эти пятеро мужчин почему-то имели одинаково серые и одинаково овальные лица. Они были неотличимы друг от друга.
Хотя на самом деле все пятеро были совершенно разными людьми. И снаружи и, так сказать, изнутри.
Теперь, по прошествии нескольких лет, я могу сформулировать одно бесспорное качество, объединившее пятерых: каждый по-своему, но они обрели покой. В отличие от меня.
Мне, которому охрана загородного коттеджа была прописана как своеобразное лекарство для излечения расшатанной нервной системы, покой и не снился. Мне снилось совсем другое.
Сидя на балконе коттеджа и поглаживая ствол дробовика, я пристально вглядываюсь в темноту, которая с некоторых пор стала моим единственным собеседником.
Часть первая
ШЕСТНАДЦАТЬ ВИЗИТНЫХ КАРТОЧЕК
1
Поздней осенью того года я вдруг стал обнаруживать себя в довольно странных местах. С трудом поднимая голову и разлепляя веки, я видел в табачном дыму, заполнявшем и без того плохо освещенное помещение, незнакомых мужчин, незнакомых женщин, незнакомую мебель, Я слышал незнакомую музыку, и каждый удар басового барабана отдавался резкой болью в моем черепе. Если бы я мог встать и подойти к зеркалу, то я бы наверняка увидел там незнакомое лицо.
Я вновь закрывал глаза и погружался в безразличное забытье. А по прошествии некоторого времени выныривал на поверхность. Рано или поздно моим погружениям и выныриваниям приходил конец — бар закрывался, меня любезно вытаскивали из-за стола, любезно выводили на улицу, не обращая внимания на то, что при подъеме по лестнице мои ноги колотятся о ступени. Потом столь же любезно подталкивали в спину, придавая моему телу нужное направление.
Иногда, если персонал бара был особенно раздражен, мне перепадало и по шее.
Возможно, это было последним словом в борьбе с алкоголизмом. Бесполезно. На следующий вечер все повторялось сначала — в другом месте, но со столь же чужими людьми.
Просто мне очень было нужно напиться. Никто не мог остановить меня на пути к этой светлой цели. Никто и ничто. Кроме разве что прямого попадания из гранатомета. Но что-то я не видел желающих выстрелить из этой штуковины.
Генрих, мой деловой партнер, наверное, удивлялся моему внезапному исчезновению. Он пытался дозвониться до меня, он оставлял мне записки в почтовом ящике, но мне было плевать.
Тогда Генрих предпринял коварный маневр — он явился ко мне в шесть часов утра. Я был дома и только что расслабился на диване после тяжелой ночи, приготовившись забыться минут на шестьсот; длинная настойчивая трель звонка пронзила меня словно автоматная очередь.
Бессознательно, будто зомби, я дотащился до двери и отпер замок. Если бы там были воры, то они не встретили бы в своей жизни более гостеприимного хозяина. Я бы махнул рукой и позволил им делать все, что угодно, лишь бы мне дали лечь и уснуть. Но это были не воры. Все обстояло значительно хуже. На пороге стоял Генрих.
— Н-да, — сказал он. А я просто покачал головой. От вида его аккуратного серого костюма под столь же аккуратным черным плащом меня едва не стошнило. Особенно отвратительным показался мне в этот момент золоченый зажим на темно-бордовом галстуке Генриха. И вообще весь он был олицетворением упорядоченного, рассудочного и правильного мира.
Я ненавидел этот мир. По крайней мере, в данный момент. Я был не из этого мира. Меня уронили с другой планеты.
Невнятно промычав нечто приветственное, я понял, что силы мои на исходе, изображать и дальше в прихожей радушного хозяина я не могу. Я быстро двинулся в обратный путь, лопатками чувствуя неодобрительный взгляд Генриха.
Но пружины дивана заныли столь же устало, как и мои кости, и я забыл про Генриха. Мне был нужен только диван. Он меня понимал. Мы подходили друг другу. Мы составляли идеальную пару.
