– Она ведь сказала тебе, Майк, что я подставная утка – просто частный детектив, так?
Он кивнул:
– Да, я никому не звонил в Нью-Йорк.
– Но она ничего не сказала доктору Лэйтону – своему психоаналитику! Очевидно, не хотела вносить в его теорию сомнения, боялась, что ее собственные выводы могут сбить его с возможно верного пути. Она была очень умна и обладала сильной волей.
– Какое теперь это имеет значение? – мрачно отозвался Буржесс.
– Для некоторых из нас имеет. Ведь ты, Майк, пошел путем наименьшего сопротивления – выстроил вокруг нее стену, отгораживая от действительности, стараясь, чтобы никто не проник внутрь из постороннего мира. Ты, со своей амбициозностью и жаждой респектабельности! Нелегальный игорный бизнес в прошлом был помехой для столь желанной респектабельности. Но сумасшествие дочери еще больше. Ты играл роль «дорогого папочки», забывая, что она давно взрослая. Надеялся так и держать ее всю жизнь под своей опекой и непрерывным контролем, думая, что все обойдется и никто не заметит болезни. Ты даже поселил ее школьную подружку неподалеку от пентхауса, чтобы та имела возможность все время наблюдать и контролировать твою дочь. Нашел Марсии первого и второго жениха из собственного окружения. И держал в запасе на всякий случай Джонни Фэйерхэма, если что-то вдруг пойдет не так…
– Заткнись, Бойд, – прорычал он, – я не обязан выслушивать твой бред!
Буржесс в бешенстве вскочил, отшвырнул стул ногой и вышел из кабинета доктора Лэйтона.
– Вы практически обвинили его, вернее, сделали ответственным за смерть двух молодых людей – женихов Марсии, – укоризненно заметил Поль Лэйтон.
– Мне полагается быть сейчас с ним, – уныло сказал Джонни Фэйерхэм, – правая рука босса должен быть рядом, когда босс расстроен. После того что я слышал здесь в течение последних двух часов, я, скорей всего, пошлю его подальше вместе с должностью управляющего.
– Можно задать вам вопрос? – не сдержал я любопытства. – Вы искренне любили Марсию все это время?
Он стал медленно наливаться краской.
– Нет, – наконец прозвучал ответ, – это была игра, которую приказал вести большой босс. И поэтому сейчас я чувствую себя… отвратительней просто некуда!
– Нам всем плохо сейчас, – медленно сказал Поль Лэйтон, – потому что мы все проиграли. Вчера я слишком много выпил и дал один совет Дэнни по поводу Марсии – совет непрофессиональный. Я не имел права этого делать. Впрочем, я искренне надеялся, что, если Дэнни поступит так, как я ему советовал, это поможет наконец освободить сознание Марсии. Дэнни последовал этому совету. Я не мог уснуть сегодня ночью, чувствуя ответственность за все происходящее, зная, что, если ошибся, должен буду нести бремя вины всю жизнь. – Он пожал плечами. – Совет не помог, все было напрасно. Я лечил симптом, а не саму болезнь.
– Что явилось причиной заболевания, доктор? – спросила Соня.
– Сумасшедшая мать вела все время ненормальные разговоры с ребенком. Она действовала на его подсознание, разрушая то, что является защитой нашего мозга в течение всей жизни. Убедила девочку, что во всем мире осталось только два нормальных человека – она и ее дочь. Ребенок поверил, что мать ведьма и поэтому обладает властью над другими. И в зрелом возрасте Марсия, очевидно, сохранила убеждение, что весь мир ненормален, поэтому мы напрасно тратили время, стараясь ей помочь.
Доктор снял очки в тяжелой оправе, положил на стол и устало протер глаза.
– Бедная Марсия, – прошептал он, – с детства из уст матери непрерывно звучало волшебное слово – завещание. Чтобы враги не смогли получить деньги, пока Марсия не достигнет двадцати пяти лет, мать решила их ввести в заблуждение, включив в текст завещания парочку условий: Марсия должна быть объявлена нормальной до того, как она получит наследство! Должна выйти замуж до того, как ей исполнится двадцать пять! Но дочь помнила предупреждения матери и знала, что ей ни в коем случае нельзя выходить замуж! Иначе она сойдет с ума, станет такой же, как все! Врожденная сила характера и рациональный ум не помогли Марсии. Ей оказалось не под силу (да и кто мог бы выдержать?) нести тяжелое бремя знания, что приближается день твоего собственного Армагеддона!
У меня было сильное желание поскорее забыть все, что было связано с Марсией Буржесс. Поскорее забыть и никогда не вспоминать. Это касалось встречи на Гавайях, нескольких дней в Сиднее, включая пентхаусы и зоопарки. У меня оставались почти нетронутыми две тысячи долларов, эти деньги дала мне Марсия. Я не имел предубеждений по этому поводу, потому что честно их отработал, выполняя для Марсии то, о чем она просила меня. Но память о прекрасной Марсии теперь навсегда останется со мной. Я восхищался не только ее необыкновенной красотой, но и мужеством. Пожалуй, она была самой мужественной из всех людей, когда-либо встреченных мною в жизни. К тому же со временем все более закрадывалось подозрение, что я влюбился в Марсию, и довольно сильно.
Но жизнь продолжалась, и надо было жить для живых, не помню, кто высказал эту блестящую мысль. Нью-Йорк в феврале с его морозами и снегом, может быть, и нравился кому-то, но только не мне. Это было не для Дэнни Бойда. Некто нашептал мне, что в паре миль к северу от Сиднея у некоего друга есть маленький домик, расположенный в безлюдном месте и прямо на берегу моря. В последний момент друг передумал ехать туда, и мы можем провести на побережье пару недель. Я не мог бы точно назвать время, когда «я» превратился вдруг в «мы». Наверное, мне просто в очередной раз повезло.
– Знаешь что, Дэнни, – через плечо бросила Соня, которая шла впереди по каменистой кромке вдоль пляжа, потому что я всегда настаивал на этом, когда она надевала свое оранжевое бикини.
– Конечно, знаю. Но я хотел сказать тебе об этом, когда мы вернемся обратно с пляжа домой.
– У тебя распущенное воображение!
– Это мне тоже известно.
– Я подумала, – настойчиво продолжала она, – если в нашей бухточке никого нет, кроме нас, то мы можем не стесняться и загорать голышом, правда?
– Ты права.
– Мне всегда хотелось загореть полностью! – объявила она, будучи в восторге от собственной идеи, и тут же свалилась на песок, потому что дошла до края спуска на пляж, что должно было ее научить смотреть под ноги.
Мы нашли бухточку, далеко от дороги и скрытую от посторонних взоров с трех сторон. Идеальное место для двух людей, которые захотели побыть вдвоем вдали от всего света. Я спрыгнул на песок к Соне, и мы пошли по пляжу вдоль берега. До бухты было еще с полмили. Наконец я с облегчением сбросил с себя груз – наше продовольствие на день – и сел на песок. Соня вдруг преисполнилась подозрительности и от этого стала походить на агента ЦРУ, который позабыл, что уволился десять лет назад. Она крутила головой, осматриваясь по сторонам и вытягивая шею.
– Что это с тобой? – спросил я.
– Так, ничего, – она тряхнула гривой пшенично-золотых волос, – просто хотела убедиться, что мы здесь одни, вот и все.
– Неужели ты думаешь, что если они захотят высадить десант на берегах Австралии, то непременно выберут для этой цели нашу бухточку?
– О, как смешно! – обиделась она. – Как бы тебе понравилось, если бы ты снял верх бикини и вдруг обнаружил с дюжину грязных маньяков, подглядывающих за тобой со всех сторон?! – Глаза ее округлились от гнева. – И не надо отвечать. Прошу тебя, оставь при себе свои остроты!
Я оторвал взгляд от воды и перевел его на Соню. Она с усилиями, достойными Джада Харриса, стягивала обе части своего бикини. Оно облегало тело как вторая кожа. Пожалуй, Джад после таких трудов повалился бы на песок и счастливо испустил дух. Успешно справившись с бикини, Соня разостлала на песке пляжное полотенце, тщательно расправляя каждую складочку и отдавая этому занятию внимания больше, чем автомобилист своей новой, долгожданной машине. Наконец удовлетворенная сделанным, улеглась на живот и приступила к утреннему пляжному ритуалу: сначала масло для загара, она мазалась им с полчаса, потом, протерев в третий раз солнцезащитные очки, улеглась с блаженным видом и притихла.
– Знаешь, я начинаю замечать за собой некоторые странности, – после небольшого молчания заговорил я, – и это меня беспокоит.
– А в чем дело? – спросила она сонным голосом.
– Понимаешь, – смущенно признался я, – последние полчаса я занят лишь тем, что разглядываю твой прелестный голый зад и убеждаюсь постепенно, что меня больше возбуждает, когда он прикрыт оранжевым бикини.
– У нас у всех есть проблемы, Дэнни. – И Соня лениво повернулась к солнцу другой щекой, чтобы обеспечить равномерный загар.
– Но это же ненормально, – запротестовал я, – всегда и во все времена считалось эротичным обнаженное тело.
– Может быть, что-то изменилось в мире понятий, а ты и не заметил?
