Я машинально выпустил из рук ворот его рубашки, и он упал навзничь, громко при этом охнув.
Я поднялся:
— Но ведь пострадает не только Александер и его люди! — пробормотал я больше для себя, чем для него. — Там будут старики, дети…
— Ну, как говорит Никки, нельзя одновременно зажарить яичницу и сохранить в целости яйца…
— Когда?
— Чего?
— На какое время установлено часовое устройство?
— Ну, Гизер предположительно взорвется…
Он хмыкнул, закрыл глаза и отвернул голову.
— Приблизительно сейчас… как я понимаю…
— Проклятый ублюдок, ты скажешь или нет?
— Часы установлены… Гизер, видимо, должен взорваться в 14.30, когда все соберутся в часовне.
Я посмотрел на часы. Пальцы у меня дрожали. Уже было восемнадцать минут третьего. Оставалось всего двенадцать минут до взрыва. Я пришел в паническое состояние. Что же делать? Телефон, но у Гомера Ибена его не было, а мой радиотелефон не работал. Добраться вовремя я туда не мог. Должен же существовать какой-нибудь выход?
Каким образом передать сообщение в полицию?
Я впервые почувствовал, что такое, когда болит сердце. Я подумал о других, кроме Александера и его головорезов, которые будут в часовне или поблизости от нее в это время. Возможно, они все уже там собрались. Не только множество невинных людей, включая жен и детей, возможно, друзья Гизе-ра, которые не имели никакого отношения к рэкету.
И капитан Сэмсон.
Сэм…
И я не мог их предупредить…
Я уже сидел в «кадиллаке», завел его и помчался на Сайпресс Роуд.
Было трудно дышать, мне казалось, что кто-то сжимает мне горло. Ехать шестнадцать миль, а оставалось двенадцать минут. Уже даже меньше.
И даже, если я доберусь туда…
Я не разрешал себе об этом думать.
Я вцепился обеими руками в руль, нажал ногой на акселератор и вдавил его до самого пола.
Мне пришлось немного замедлить ход и свернуть направо на Олеандр Драйв. После того, как я еще раз свернул влево, я уже не снимал ноги с педали газа. Я мчался со скоростью более восьмидесяти миль в час, когда проезжал мимо дома Александера, но больше я не смотрел на спидометр. Прежде всего потому, что не мог отвести глаз от дороги.
К тому же, я просто не желал ничего знать ни о своей скорости, ни о времени. Какая разница, с какой скоростью я ехал и сколько времени оставалось. Я должен был продолжать лететь дальше еще быстрее.
Я молил бога, чтобы ни одна машина не выскочила с боковой улицы, прежде чем я доберусь туда. Я понимал, что мне не остановиться. У меня не было ни малейшего шанса. Я слышал, как свистит ветер, чувствовал возрастающую вибрацию машины. В горле у меня пересохло, а сердце стучало, как молот.
Наконец, я увидел справа плоские зеленые акры кладбища. Менее чем в полумиле показалось низкое серое здание, в котором сейчас собрались женщины и мужчины вокруг гроба в ожидании начала службы. Или, возможно, она уже началась. Но здание было на месте.
Я начал снижать скорость, мои онемевшие пальцы плохо меня слушались. Впереди виднелся целый ряд машин, припаркованных с одной стороны перед зданием. А с левой, навстречу мне, шла другая машина. Она приближалась с пугающей быстротой. Полицейская машина, как я понимал.
Я боролся с рулем, машину бросало из стороны в сторону, я снял ногу с тормозов и снова нажал на них. Покрышки завизжали по асфальту, я опасался, что они могут загореться. Похоронный зал маячил справа, машины мелькали, но теперь уже медленней.
Я продолжал колдовать с тормозами, мне удалось настолько замедлить ход машины, что теперь мне казалось, будто я ползу после недавней гонки. Тем не менее мне все же удалось остановиться перед входом. Я проскочил вперед на несколько ярдов, а что-то в моем мозгу, отмечавшем секунды, подсказывало, что время истекло. Мне казалось, что я даже слышу тиканье в своей голове, становившееся все отчетливей.
Я уперся ногами покрепче, круто повернул руль вправо и напряг мускулы рук. Правый передний бампер врезался в длинный «седан», отпихнул его в сторону и вперед, что сопровождалось скрежетом и грохотом металла. «Кадиллак» закачался и остановился. Я выскочил из машины еще до того, как она остановилась, и сразу взглянул на часы.
14.30. Секундная стрелка давно прыгнула дальше, а минутная точно указывала вниз. Строго говоря, было уже более половины третьего.
Я перебрался через темный «седан» и помчался к входу в зал. Оттуда доносились до меня скорбно-торжественные звуки органа. Я весь покрылся потом, еще хорошо, что при быстром беге воздух охлаждал мое лицо и шею. Справа в мою сторону повернулись двое, одним из них был Сэмсон.
Двойные большие двери впереди были закрыты, но когда я приблизился к ним, одна половина распахнулась: очевидно, ее открыл человек, слышавший грохот столкновения машин. Музыка зазвучала громче. К дверям подходили четыре широких ступени. Я перешагнул через одну прыжком, подошвы ботинок скользнули по граниту. Человек в дверях метнулся в сторону, когда я промчался мимо него и вскочил в здание.
Слева темно-красные занавески закрывали вход под аркой. Глубокие звуки органа неожиданно стихли, когда заговорил какой-то человек. Я подскочил к занавескам, отбросил их в сторону и оказался внутри.
Впереди протянулись скамьи, ряд за рядом заполненные мужчинами и женщинами в траурной одежде. Они занимали вправо не менее десяти ярдов, а перед первым рядом было пустое пространство, посреди которого возвышался гроб. На невысокой платформе стоял преподобный отец, рот у него был открыт, он произносил речь, одна рука была приподнята. Он повернул ко мне голову, рот у него открылся, рука упала.
Не теряя времени, я устремился вперед, потому что видел не только роскошный гроб, утопающий в цветах, но и тело Гизера. Был виден частично его профиль и огромный живот.
Наверное, я с самого начала знал, что мне надо делать. Вернее, что я попытаюсь сделать. Проход между рядами скамеек, покрытый темно-красной ковровой дорожкой, тянулся от меня до передней части часовни, и я воспользовался этим проходом. Последние слова преподобного отца повисли в воздухе.
Никаких других звуков. Пока там все замерли. У меня ушло секунд пять на то, чтобы ворваться сюда и добежать до гроба. Тут я остановился, широко расставив ноги, уперся торсом в металлический край постамента. Затем опустив обе руки в гроб, хорошенько ухватился за Гизера и поднял его вверх.
Это было довольно нелегко сделать. Он оказался словно сидящим в гробу, его голова безвольно склонилась вниз.
Тут раздались крики.
Разразился настоящий тарарам.
Я чуть было не надорвался.
Но все-таки я сделал это и сделал быстро. Я вытянул его до половины из гроба, пригнулся сам, еще раз встряхнул тело и взвалил его себе на плечи.
Его было трудно удержать из-за огромного брюха, но я обхватил его обеими руками и повернулся.
В часовне собралось человек семьдесят, включая человек двадцать — тридцать самых отпетых подонков в штате.
Смятение только теперь достигло своего апогея, а пока люди находились в шоковом состоянии. Случилось нечто неслыханное и невероятное, учитывая время и место, но на всю операцию ушли считанные секунды. Я двигался настолько быстро, насколько мог. Неожиданно закричали несколько человек. Вопли, вздохи, стоны — все смешалось в единое выражение изумленного недоумения.
И снова тишина.
Полнейшая, замороженная тишина.
Ни звука, ни шепота, ни дыхания.
И в этой тишине я услышал тиканье в брюхе Гизера.
Я перебросил труп через правое плечо, живот оказался возле моего уха, так что я не мог ошибиться. Часовой механизм работал. Тик-так-тик…
Я похолодел от ужаса. Мои нервы сначала напряглись, потом ослабли и задрожали. Я заволновался еще сильнее, невольно отгоняя прочь мысль о страшных последствиях своего поступка и о бомбе в животе Гизера. Я сосредоточил все мысли на том, как можно было еще попасть в эту часовню и сделать то, что я сделал.
И вот теперь, услышав зловещее тиканье механизма возле своего уха, я уже не мог не думать о бомбе, о нескольких фунтах динамита.
Если быть совершенно откровенным, то я на мгновенье заколебался, ведь каждому человеку хочется жить.
Я понимал, что каждый удар часов в действительности означал секунду или долю секунды, которая с неумолимой последовательностью проходила, приближая тот момент, когда бомба взорвется. А вот моя уверенность ослабела.
Мне не нравилось то, что я видел вокруг, точно так, как не нравились собственные мысли.
Так или иначе, но меня убьют. Если мне не оторвет голову при взрыве, то тут собрались не менее тридцати парней, которые с радостью оторвут ее у меня. При условии, конечно, что у них есть огнестрельное оружие. Во всяком случае, я видел несколько физиономий, которые, как мне казалось, выхватят свои пушки и изрешетят меня.
