– Мире. Октав Мире. Он антиквар, торгующий медалями и наградными знаками. Как вы уже знаете, в Пале-Руаяле. Галерея Монпансье. Номер...
Безропотно он сообщил его мне. Оставив Заваттера оберегать кур, я поспешил на встречу с торгашом.
По обыкновению Пале-Руаяль выглядел тоскливым, погруженным в застывший покой провинциальным кладбищем. Сад был закрыт, и сумерки уже опускались на галереи, по плитам которых постукивали мои каблуки. Большие фонари из кованого железа распространяли тусклый желтоватый свет. Только редкие лавки еще были освещены. Холодный ветер прорывался через щели узких проездов. Не могу понять, что люди находят здесь привлекательного. Когда я думаю о том, что Колетт и Кокто, писатели и люди образованные, живут там и этим гордятся... Ну, на вкус, на цвет... Но о себе я знаю, что покончил бы самоубийством, если бы жил там. Такая тоска! И даже воспоминания, которые те места навевают, невеселы, – прежде всего потому, что это всего лишь воспоминания, а кроме того, слишком уж странные. Об игроках. О проститутках. О г-не Ласенере[5], выходящем из притона, где племянник Бенжамена Констана уличил его в шулерстве, с выкидным ножом под видом распятия в кармане своего редингота и заточкой из трехгранного напильника; первым он убьет молодого человека, а вторым проколет в притоне «Красной Лошади» продажное тело тетушки Мадлен. Подумав, иду на попятный. Пожалуй, все-таки самое лучшее в Пале-Руаяле – это связанные с ним кровавые, грязные и чувственные воспоминания.
Хорошо. При всем при том я никак не мог найти лавку Октава Мире. Наконец ее вижу. Она была не освещена, вот почему я едва не прошел мимо. В витрине тесными рядами участвовали в параде медали, наградные знаки, цацки, ленточки и т. д. Тут легко растеряться. Их хватило бы для награждения всех генералов. Был ли нужный мне человек у себя или придется заходить снова? На двери имелась пружинная защелка. Отодвинув ее, я вошел, о чем оповестило дребезжание колокольчика. Вспыхнул ослепивший меня свет, и передо мной предстал вынырнувший из задней комнаты мужчина. Вход туда был завешен, а на страже перед ним стоял панцирь. Вышедший был довольно большого роста, с тяжелыми чертами лица, обильно напудренный, с манерой держаться молодящегося старика. В этом доме вообще почти не попадалось ничего юного, начиная с картины Рафаэля.
– Г-н Мире? – спросил я. – Саша Гитри это лучше произносит.
– Что?
– Ничего. Меня зовут Нестор Бурма.
– Очень рад.
– Возможно, но это не столь уж важно. Вы одни?
– Да.
– Ждете клиентов?
– Сударь! Что все это значит?
– Если вы их ждете, то и они вас подождут. Мне нужно спокойно поговорить с вами. Пять минут. Не больше.
Подойдя к двери, я ее запер, затем опустил на стекло витрины занавеску из плотной ткани. Теперь снаружи никто не мог нас увидеть любезно разговаривающими между собой, скажем, с... револьвером в руке.
– Сударь, вы влипли, – сказал я. – Вам придется спешно сбывать все эти бляшки и смываться. Разве что вы не прислушаетесь к голосу разума. Но, к делу, приносит что-нибудь торговля этими символами славы?
– Вам какое дело?
– Гроши. Ваш главный источник дохода – перепродажа краденого, например картин и других игрушек такого же сорта. Вы – достопочтенный антиквар в сговоре с достопочтенными коллекционерами и достопочтенными ворами.
– Думаю, я вызову полицию, – произнес он холодным тоном.
– Это действительно мысль. Как она мне самому не пришла в голову? Да, прекрасная мысль. Вызовите полицию, а я сообщу ей, что Ларпан поручил вам... Ларпан. Это имя ничего не вызывает у вас в памяти?.. или лучше нет, надо будет приступить к делу иначе...
– Вы не перестанете фантазировать? – усмехнулся Мире.
– Точно. Так вы не вызовите полицию? Вызывайте. Пока она приедет, я подготовлю много красивых фраз. Такого рода: маньяк по имени Пьер Корбиньи, сейчас находящийся на борту яхты "Подсолнечник", пришвартованной в порту Лувра... опять Лувр!.. как-то говорит здесь присутствующему Мире, который в прошлом, наверное, уже продавал тому мошеннически полученные произведения искусства: "Существует Рафаэль, который бы украсил мое собрание". Торгующий самым разнообразным товаром Мире приветствует такое пожелание. Операция на несколько сотен миллионов. Какое-то их количество перепадет и ему в его качестве посредника. Ибо вышеназванный Мире всего лишь посредник. Он передает заказы и вручает товар. Он обращается к Ларпану, который и готовит операцию. Не думаю, что Ларпан лично уволок холстинку. Это сделал кто-то другой, специалист. Но это деталь.
– Вы много знаете, господин Бурма, – скрипнул зубами Мире.
– Не так уж, – со скромным видом произнес я. – Не так уж.
– Что же вам еще надо?
– Картину.
– Как так?
– Мне нужна картина.
– Так вы не знаете, где она?
– Пока нет. Узнаю через несколько дней, но я нетерпелив. Я мог бы узнать немедленно, но тогда бы мне пришлось сообщить фараонам то, что я от них скрывал. А это мне не нравится. Мне не хотелось бы оказаться осведомителем. Я предпочел бы сам все разведать и преподнести этим господам на блюдечке. Это предпочтительнее. Ради вознаграждения. Ибо назначено вознаграждение. Вы понимаете. Само собой разумеется, здесь замешаны и тщеславие и реализм. Так вот, я подумал, а вдруг вы сможете мне помочь...
– Послушайте, милостивый государь, – выговорил он. – Мы оба теряем время. Согласен, я тот, каким вы меня обрисовали. Не буду с вами сутяжничать. Но поверьте мне, я и сам не знаю, где эта проклятая картина... о чем сожалею не меньше вашего.
– Правда? Я...
Я остановился. И подскочил. В задней комнате мне послышался подозрительный шум. Я задел рыцаря средних веков, который рухнул, как в старые добрые времена турниров, рванул в сторону занавеску на карнизе и оказался на настоящей свалке. Комната не была освещена, правда, в проникавшем из лавки свете было достаточно хорошо видно. И я заметил мужчину, который порывался улизнуть по ведущей, не знаю куда, лестнице. Я навалился на него. Не знаю, был ли он трусоват или нездоров, но я легко с ним справился. Однако он вырвался, отталкивая меня руками и ногами. Я опустился на древний стул, но тот не выдержал веса мужчины XX века. Я был уверен, что малый воспользуется преимуществом, чтобы окончательно скрыться. Ничего подобного. Застыв у лестницы, он повернулся ко мне.
– Господа, господа, – слезливо взывал Мире. – Прошу вас, не здесь. Можно договориться, можно все уладить.
Он включил свет. Застигнутый мною тип удерживал меня на почтительном расстоянии крупнокалиберным стволом.
– Подними-ка руки! – сказал он.
– Боже мой! – воскликнул я. – Это же наш альфонс Шасар!
– Заткнись и подними руки! – рявкнул тот.
Я подчинился. К тому времени я выбрался из обломков стильного стула.
– Хорошо-хорошо, моя сахарная курочка. Не хочу, чтобы тебя мучил зуд. Чем скорее ты уберешь эту пушку, тем будет лучше. Ты ее держишь, словно веник. Я не удивлюсь, если ты сам себя поранишь.
– Заткни пасть, – повторил он.
– Господа! Господа! – икал Мире.
Его хорошо выбритое розовое личико молодящегося старика посерело. Он оставался в прежнем бизнесе, – старых картинах, – этот мошенник.
– Заткни пасть, – бросил Шасар в его сторону.
– Решай быстрее, приятель, – сказал я. – Ты хочешь меня ухлопать?
Прижимаясь к стене, насколько позволял хлам, я незаметным образом продвигался к закоулку, где мне было бы легче найти предмет, которым я мог бы запустить в его физиономию. Этот простофиля даже не замечал моих маневров. Он весь был под впечатлением пушки, которую держал в руке. Она его сковывала, не нахожу другого слова.
– А почему бы мне тебя не ухлопать? – произнес он свистящим голосом. – Ты не был бы первым.
– Вранье. Дай мне номер участка, где находится та могила. Или их могилы. Иначе я тебе не поверю.
Я продвинулся еще на несколько сантиметров. И замер.
– Парень, которого я пришил, еще не похоронен. Он в морге. Сукин сын Ники Бирикос.
– О, какое дерьмо!
– Нет! Нет! – завизжал Октав Мире.
Нет, господин Мире? А почему – нет? Напротив – да, да. У меня кто-то стоит за спиной, не так ли? Кто-то, чье присутствие я ощутил, но слишком поздно. Не надо так кричать, так пугаться. А то у Шасара разболится сердце. Поймите это раз и навсегда: если за спиной Нестора Бурма кто-то есть, его башке достается миленький удар дубинкой, рукоятью лопаты, утюгом или другим тупым инструментом. Вам это подтвердят все, кто интересуется детективными романами. Ну что же, пусть. Мне не впервой получать по мозгам. А сегодня еще и этот запах. Дополнительная премия. До свидания, Шасар. До свидания, Мире. До свидания, до свидания...
Глава четырнадцатая
Хинная настойка для Рафаэля
Черным-черно. Ставка, впрочем, была сделана на красное, и сделана надежно. Но я блуждал в черноте. Волны боли спускались от шеи, скатывались по позвоночнику к пояснице и расходились по моим конечностям. Боже мой, как черно. Открой же глаза, сказал я себе. Это мысль. Хорошая мысль. Мысль Нестора Бурма. Из мыслей, которые в любую голову не приходят. И я открыл глаза. С трудом. На черноту. Но не сплошную. В не сплошь черной черноте был светлячок. Должно быть, и я был черен. И продан со всей обстановкой. Мне было не жарко. Голова моя горела, но не ноги. Посмотрев на светлячка, я попробовал его поймать. На мне была навалена куча мусора, и при моем движении она с шумом рассыпалась. Неожиданно светлячок оказался под самым моим носом. Мои часы. Семь часов. Утра или вечера? Скорее вечера. Поднявшись на колени, я отшвырнул еще несколько консервных банок. Может, это были и не консервные банки. Мне удалось подняться на ноги. И закружились каруселью деревянные лошадки, деревянные морды, сделанные из того же дерева, что и деревянные гробы. Пожалуйста, немного света. Название агентства "Фиат Люкс" обязывает. Я поискал выключатель, нашел и, вновь споткнувшись о жестянки, включил. Быстренько подобрав валявшуюся неподалеку шляпу, я прикрыл ею глаза. Потом глянул на ноги. Они были в полном порядке. Может, они и помогут мне убраться отсюда? По паркету были рассыпаны медали, ордена и прочие безделушки подобного рода. Военные кресты, кресты Почетного легиона, кресты того, кресты сего. Все это разлетелось во время бешеной драки. Деревянные кресты. Нет деревянных крестов? Жалко. А нужно бы два деревянных креста, два.
