— Хорошее время. Я слышал, это была “Фейсл Вега”. Я жду тебя уже полчаса.
— Что, черт побери, ты делаешь в Швейцарии? — спросил я.
Когда мы виделись в последний раз, он работал в Службе безопасности Франции.
— Перебрался туда, где повыше, но ничуть не лучше, — сказал он. — Давай позавтракаем.
Мы завернули за угол и зашли в кондитерскую, где он положил себе на тарелку огромный кусок пирожного “Галисьен”, истекающий персиковым джемом и весь утыканный фисташками, заказал большую чашку горячего шоколада, куда влил коньяку из личной фляжки, и из-под вымазанных кремом усов спросил:
— Как здоровье?
Меня мутило, но я бодро ответил:
— Хорошо. А у тебя?
— И здоровье, и аппетит прекрасные, несмотря на недостаток сна. Но сон — это для слабаков. Скажи мне, у нас опять будут с тобой обычные неприятности?
— Вероятно.
— Ты понимаешь, о чем я?
— Нет.
Он откусил добрую порцию пирожного и сказал с набитым ртом:
— Обожаю “Галисьен”. Его впервые стали делать в Париже, в кондитерской “Фраскати”, которой, увы, больше не существует. Она находилась на углу Бульвар Ришелье, напротив когда-то самого популярного игорного дома — сейчас там тоже уже не игорный дом. — Он вздохнул, моргнул и продолжил. — Вернуться бы в Париж, в Службу безопасности. Мне не нравятся все эти интернациональные штуки и, вообще, все, что начинается на “интер”. Несмотря на Де Голля я даже не в фаворе у Общего Рынка... Я тебя очень люблю, но мне грустно встречаться с тобой по делу, потому что я знаю, что, как и прежде, ты доставишь мне одни неприятности.
Он замолчал, вспоминая полное неприятностей прошлое. Я закурил, дотянулся до его фляжки и вылил остатки коньяка себе в кофе.
— Давай играть честно, — сказал он. — Я буду с тобой откровенен.
— И я буду с тобой откровенен.
— До определенного момента.
— До определенного момента, когда личная этика, собственные интересы и т.д., и т.п. потребуют иного. Итак?
— У нас нет ничего на Макса Анзермо.
— Забудь о нем, — экспансивно сказал я. — Почил с миром.
Он посмотрел на меня и сказал:
— Если это не всплывет, мы не будем этим заниматься. Без трупа нет состава убийства. Что-то в этом роде, нет?
— Что-то такое, — сказал я.
— Скажи мне, — сказал он, — прежде чем мы перейдем к настоящему делу. Ты не подписался — где-нибудь на стороне — на еще какую-нибудь работу, имеющую отношение к О'Дауде?
— Например?
— Например, предложенную тебе кем-либо из членов его семьи?
— У меня и без того полно забот с его “Мерседесом”. Я всегда занимаюсь только чем-нибудь одним, да и этого порой оказывается слишком много для меня.
Он одобрительно кивнул, а я сказал:
— Расскажи мне про Отто Либша?
— Охотно. Ему почти тридцать пять, родился в Линде — австрийском, конечно. Проходит как француз. Метр семьдесят пять, темные волосы, хорошо развит физически, несколько тюремных сроков, несколько имен, преступления одни и те же — вооруженные ограбления. По внешнему сходству и почерку он сейчас находится в розыске по делу об ограблении кассы, которое он совершил со своим напарником две недели назад во Франции. В переводе на фунты стерлингов они взяли... — Он замолчал, делая в уме расчеты и одновременно слизывая крем с усов.
— ...где-то тысяч десять.
— Где конкретно все это случилось, и как?
— На настоящий момент моя откровенность не может заходить так далеко.
— А как далеко она может заходить?
— Надо посмотреть. Ах, да. В ограблении была задействована машина. Черный “Мерседес 250SL”. Регистрационный номер... отличный от всех тех, которые ты назвал.
— Это меня не удивляет. Машину вычислили?
— Нет. Ни машину, ни Отто.
— Ни его напарника?
— Нет. Высокий, метр восемьдесят с лишним, крупный, круглое, полное лицо, очки в металлической оправе и светлые волосы. В наших архивах такого человека нет. И нас, естественно, интересует все, что ты можешь сказать о любом знакомом тебе человеке, который подходит под это описание.
Я молчал, пытаясь найти лучший выход, потому что мне еще не хотелось объявлять такого козыря, как Тони Коллард.
Он поднялся, подошел к прилавку и вернулся к столу с такой “едой”, что у меня возникло ощущение, что я никогда больше не смогу ничего есть.
Заметив выражение моего лица, он бодро сказал:
— Это — “Сан Оноре”. Он, как ты знаешь, был епископом Аминским, а сейчас — святой покровитель кондитерского дела, и никто пока еще не знает, почему так получилось. Итак, большой мужчина с большим лицом и в дешевых очках... Не встречал никого похожего в Турине?
— Нет. Я узнал про Отто от Макса Анзермо. Макс также дал мне его адрес в Турине, но он оказался фальшивкой. Там никто даже не слышал об Отто.
Аристид усмехнулся.
— Тебе нужна машина, — сказал он. — А нам нужен Отто, плюс его приятель. Пожалуйста, попытайся найти такой выход, чтобы это не затронуло ничью этику.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Он кивнул.
— В этом я не сомневаюсь. Но беда в том, что иногда твои силы дают очень плохой результат. Вот я, например. Для друга я всегда стараюсь сделать все, что могу. Возьмем твою машину в гараже за углом. Такая же машина, по поводу которой твой работодатель проявляет столь таинственное беспокойство. Тебе не следует садиться за ее руль, прежде чем ты хорошенько не посмотришь под капотом. Пока я ждал тебя, я удосужился залезть под него, но только потому что меня интересуют двигатели — чистое любопытство. И как иногда маленькое человеческое любопытство влияет на крупные события!
Я встал.
— Я уверен, — сказал я, — что ты хотел бы остаться наедине со своим “Сан Оноре”. И спасибо тебе за все.
— Не стоит благодарности. Я оставил свою визитку в твоей машине. Когда ты созреешь, позвони мне. — Он поднес ко рту большой, залитый марципаном круг и жадно вонзил в него зубы. Затем он добавил с полным ртом. — Кстати, есть еще один маленький моментик.
— Очень мило с твоей стороны оставить его напоследок. Это означает, что он есть суть нашей беседы.
— Возможно. Когда ты обнаружишь местонахождение машины, сразу же сообщи мне, и не говори ничего своему клиенту, пока я не разрешу тебе.
— А если я этого не сделаю?
Он добродушно и широко улыбнулся, показав мне полный крошек рот.
— Если ты этого не сделаешь, тогда многие, более важные, чем я люди рассердятся. Очень рассердятся. Влиятельные, государственные люди, которые могут усложнить тебе жизнь.
— А она когда-нибудь была легкой?
Он отправил в рот очередную порцию “Сан Оноре” и подмигнул мне, так как его рот был на сей раз слишком полон для слов.
Я забрал свою машину, но перед тем как сесть за руль, осмотрел, следуя его совету, двигатель. На длинном пути профессиональная этика — это одно. Но если предстоит длинный путь, ничто не может идти в сравнение с дружбой.
Шато де ля Форклас находилось в пятнадцати километрах на юг от Эвьена, рядом с местечком под названием Абонданс. Шато было обнесено высоким проволочным забором и везде были понатыканы стандартные таблички “Проезд запрещен”, “Частное владение” и тому подобное. Рядом с воротами располагалась небольшая сторожка и загон для крупного рогатого скота. За воротами начиналась частная дорога, которая примерно с километр извивалась между соснами и на которой было еще большее количество табличек и знаков, предупреждающих, что не следует спешить на поворотах и двигаться со скоростью более тридцати километров в час. Богатые очень любят всякие таблички и знаки, которые объясняют, что тебе не следует делать, что начинает выглядеть по меньшей мере странно, когда понимаешь, что сами они не обращают никакого внимания на все подобные предупреждения.
Шато, фасад которого не уступал по длине Букингемскому дворцу, было достаточно большим, чтобы миллионер не чувствовал себя в нем излишне стесненным. В углах строения, выполненного из приятного серо-желтого камня, находились круглые башни, чьи покрытые голубым шифером крыши устремлялись ввысь. Вдоль фасада шла просторная терраса, в центре которой располагался бронзовый фонтан, извергавший примерно шестиметровую водяную струю из центральной фигуры, которая являла собой группу водяных, русалок и дельфинов, причудливо переплетенных в порыве морского веселья, что в обычной жизни, несомненно, закончилось бы бедой. Естественно, так как здесь жил О'Дауда, в бурлящих водах фонтана не было никаких золотых рыбок. Только форель.
Мне отвели комнату в одной из башен на Лак Леман. Обедал я в маленькой, для невысокого ранга гостей столовой в компании Денфорда, который по-прежнему часто моргал и не выказывал никаких дружеских чувств по отношению ко мне. Он сообщил мне, что О'Дауда находится в своем кабинете и вызовет меня после обеда.
— Вы уже составили список людей, которые находились здесь в момент отъезда мисс Зелии? — спросил я.
