В десять часов я вышел из дома и направился к жилищу капитана Шерри. Найти его не составило никакого труда. Это было розовое отштукатуренное бунгало под красной черепичной крышей. От шоссе к нему шла гравийная дорожка. На веранде стоял стол, крытый белой скатертью и двумя приборами.
Прежде чем я успел постучать, дверь открыл худощавый негр в белой куртке, по виду совсем мальчишка. В чертах его лица проскальзывало что-то орлиное, они были тоньше чем у большинства американских чернокожих, и в нем угадывался природная сообразительность.
– Легко подхватить простуду, если валяться на мокром асфальте, – сказал я ему вместо приветствия. – Да и то, если повезет, и никто не переедет раньше.
Он улыбнулся до ушей, показав множество желтых зубов.
– Да, сэр, – просипел он и поклонился. – Капитан еще не завтракал, дожидался вас. Садитесь, я позову его.
– Мне не подадут собачатину, я надеюсь?
Он снова заулыбался и помотал головой.
– Нет, сэр, – он вытянул черную руку и стал перечислять на пальцах. – Апельсновый сок, копченая сельдь, почки на гриле, яйца, джем, тосты, чай, кофе. Собачки нет.
– Отлично, – сказал я и уселся в одно из плетеных кресел на веранде.
Дожидаясь прихода капитана Шерри я успел выкурить сигарету. Капитан оказался высоким худощавым мужчиной лет сорока. Светлые волосы с прямым подбором были гладко причесаны, обрамляя загорелое лицо. Он имел серые глаза, с короткими ресницами, линия век была прямая, как по линейке. Рот под подрезанными светлыми усами образовывал еще одну ровную, твердую линию. От носа к углам рта шли глубокие, как будто прорезанные ножом, морщины, такие же глубокие морщины пересекали его щеки. На нем был яркий полосатый халат, надетый поверх пижамы песочного цвета.
– Добрый день, – поприветствовал он меня, сопровождая жестом, что руку подавать не надо. – Не вставайте. Маркус подаст завтрак через несколько минут. Я поздно заснул. У меня был самый кошмарный сон, какой только можно себе представить – он ронял слова нарочно медленно. – Мне приснилось, что Теодору Кавалову перерезали глотку. От сюда до сюда, – сказал он и провел пальцем от одного уха до другого. – Гадостная работа. От этой свиньи было столько крови... и визжала она так ужасно.
Я улыбнулся и спросил:
– И вам понравилось?
– Когда резали горло, это было совсем не плохо, но кровь и визг были отвратительны... – Он поморщился и стал нюхать воздух. – Здесь пахнет жимолостью?
– Да, похожий запах. Перерезанное горло это именно то, что вы представляли себе, когда угрожали Кавалову?
– Когда я угрожал? – повторил он. – Мой дорогой друг. Я не угрожал ему. Я был в Уджда, это вонючий марокканский городишко, на границе с Алжиром, когда однажды утром из апельсинового дерева раздался мне глас: «Иди в Фэавелл. В Калифорнию. В Соединенные Штаты. Там ты увидишь, как умрет Теодор Кавалов». Это мне показалось отличной идеей. Я поблагодарил голос, приказал Маркусу собирать вещи и отправился в путь. Когда я приехал сюда, я рассказал об этом Кавалову, надеясь, что тот поспешит умереть и не заставит меня ждать. Но он не захотел. Мне следовало спросить у голоса конкретную дату. Мне бы не хотелось тратить долгие месяцы в этом городке.
– Поэтому вы попытались ускорить события? – спросил я.
– Прошу прощения, не понял?
– Shrecklichkeit[34], – ответил я, – каменные черепа, жареные собаки, исчезающие мертвецы.
– Я провел пятнадцать лет в Африке, – сказал он. – Я верю в голоса, говорящие из апельсиновых деревьев, когда нет никого, кто подал бы вам руку. Я не имею ничего общего с тем, что здесь произошло.
– А Маркус?
Шерри погладил свежевыбритые щеки ответил:
– Это возможно. Он имеет неисправимую склонность к шуткам в самых дерьмовых африканских традициях. Я с удовольствием исполосую его черную задницу за совершение любого неприличного проступка, если тому будут веские доказательства.
– Не торопитесь, когда я поймаю его на горячем, – сказал я, – я сам измордую его.
Шерри наклонился вперед и сказал полушепотом:
– Но сперва убедитесь, что он ничего не подозревает и потерял бдительность. Вы не знаете, какие фокусы он может выделывать с ножами.
– Я не забуду. Голос ничего не говорил о Рингго?
– Не было надобности. Когда умирает тело, умирает и рука.
Маркус вышел из дома с подносом. Мы сели за стол и принялись за второй завтрак.
Шерри подумал, что голос, который говорил с ним из апельсинового дерева, предупредил и Кавалова. Он спросил его об этом, но не получил удовлетворительного ответа. Капитан считал, что голоса, вещающие о смерти врага, должны предупреждать и того, кто умрет.
– Насколько мне известно, такова традиция, – сказал он.
– Без понятия, – ответил я. – Постараюсь выяснить, и сообщить вам. Вероятно, нам следует спросить Кавалова, что ему снилось этой ночью.
– Он имел утром вид человека, измученного кошмарами?
– Не скажу. Я ушел прежде, чем он встал.
Серые глаза Шерри загорелись огнем.
– Вы хотите сказать, что не имеете представления о том, в каком он прибывал состоянии сегодня утром, был ли он жив или мертв, мой сон лишь мечта или реальность?
– Именно.
Твердая линия его рта расползлась в довольной улыбке.
– Черт побери! – воскликнул он. – Это чудесно! Я думал что... У меня сложилось впечатление, что вы знали, что мой сон не воплотился в жизнь, что он не имел никакого смысла.
Он хлопнул ладонями.
В дверях возник Маркус.
– Собирай багаж, – приказал Шерри. – Лысого убили. Мы уходим.
Маркус поклонился и ушел улыбаясь обратно в дом.
– Разве не стоит сперва удостовериться? – спросил я.
– Я совершенно уверен, – сказал он растягивая слова. – Так же точно, как я был уверен в голосе из апельсинового дерева. Зачем еще ждать. Я видел, как он умирает.
– Во сне.
– Сон ли это был? – спросил он беспечно.
Когда спустя десять или пятнадцать минут я уходил, то слышал шум, словно Маркус и вправду собирал вещи.
Шерри пожал мне руку говоря:
– Я так рад, что вы пришли. Может доведется еще встретиться, если когда-либо работа заведет вас в Северную Африку. Передавайте привет Мириам и Дольфу. Было бы лицемерием с мое стороны, послать им свои соболезнования.
Дойдя до места, которого было не видно из дома, я свернул с дороги и направился по тропинке искать возвышенное место, чтоб понаблюдать за Шерри. Вскоре я нашел то, что хотел: старая лачуга, стоявшая на скалистом выступе холма с видом на северо-запад. С крытой веранды бунгало было как на ладони, включая гравийную дорожку вплоть до шоссе. Расстояние было большим, но в призматический бинокль мне было хорошо видно все. Еще перед верандой росли высокие кусты, служившие мне укрытием.
Когда, наконец, я вернулся в дом Кавалова, я нашел Рингго сидевшем под деревом в плетеном кресле с кучей разноцветных подушек под спиной и с книгой в руках.
– И как он вам показался? – спросил он. – Вправду сумасшедший?
– Не очень. Он просил передать вам с супругой привет. Как ваша рука этим утром?
– Ужасно. Я думаю, что прошедшая ночь была слишком сырая. Не мог сомкнуть глаз от боли.
– Вы виделись с пресловутым капитаном Шерри? – спросил меня жалобным голосом Кавалов, подходя сзади. – Вы удовлетворены визитом?
Я обернулся. Он шел из дома. Его лицо этим утром было скорее серое чем смуглое, но так как он надел галстук-бабочку, следовательно, его горло было целым и невредимым.
– Когда я уходил, он собирал багаж – ответил я. – Он возвращается в Африку.
Я посетил капитана в четверг. Больше ничего заслуживающего внимания в тот день не случилось.
Пятничным утром я проснулся от того, что дверь моей спальни внезапно с шумом распахнулась. Мартин, камердинер с худым лицом, ворвался в мою комнату и начал трясти меня за плечо, хотя я уже сидел в кровати.
Его лицо было лимонно-желтым от ужаса.
– Это произошло! – бормотал он. – Господи, это произошло!
– Что произошло-то?
– Это! Это произошло!
Я оттолкнул его и вскочил с постели. Внезапно камердинер повернулся и бросился в ванную. Надевая ботинки, я слышал как его рвало.
Спальня Кавалова располагалась через три двери от моей, в том же крыле здания.
Дом был заполнен возбужденными голосами, быстрым топотом ног и скрипом открывающихся и закрывающихся дверей, но никого не было видно.
Я побежал в ванную Кавалова, дверь была открыта.
Кавалов лежал навзничь на низкой деревянной кровати с резными ножками. Одеяло было кем-то откинуто. Его горло было перерезано от уха до уха одним движением, точно повторяя линию нижней челюсти. Кровь, пропитав синие подушки и простыню, приобрела пурпурный оттенок и стала похожа на виноградный сок. Она была уже густой и липкой и начинала подсыхать.
