Сара поведала мне — я не знал этого, — что филиал носит имя Дэниела Дингли, одного из крупнейших филантропов в Калузе. Теперь, когда его усилия принесли плоды, ему вряд ли понравилось бы, заметила Сара, что его психиатрическая клиника издевательски именуется отделением «дубинки для чокнутых».
Сара призналась, что пыталась ударить полисмена, когда поняла, куда ее хотят отправить. Она не скрывала от меня, что плюнула в лицо матери и обозвала ее «грязной шлюхой».
Сара сообщила мне, что ее привезли в наручниках и поместили сюда, на основании акта Бейкера, как лицо, умственно неполноценное и могущее «причинять вред самой себе или окружающим».
— Почему ты не хочешь говорить о детях? — спросила молодая женщина на соседней скамье.
— Но я говорил тебе о них, Бекки, — возразил мужчина. Он все еще держал женщину за руку.
— Нет, не говорил! — Женщина повысила голос.
— Дети себя прекрасно чувствуют, — устало сказал ее спутник.
Служитель, стоявший на берегу, оторвался от созерцания озера и посмотрел на молодую пару.
— О-о, — протянула Сара.
— Как дети? — спросила женщина.
— Я только что сказал тебе — прекрасно.
— Как поживает маленькая Эми? — Женщина отняла свою ладонь и сидела сжимая кулаки.
— Превосходно. Она принесла домой «А»…[2]
— У нее все еще эти ужасные змеи в волосах? — спросила женщина.
— В волосах Эми нет никаких змей, — мягко заметил мужчина. — Тебе это хорошо известно, Бекки.
— С ядовитыми зубами… — добавила Бекки.
Служитель приближался, быстро и целеустремленно.
— Что-то же надо делать с этими змеями, пока они не укусили девочку! — настаивала Бекки.
— Я расчесываю ей волосы каждый вечер, — сказал мужчина. — Пятьдесят раз, как ты меня учила.
— А твои змеи? — осведомилась Бекки. Ее лицо внезапно приняло похотливое выражение. — Ты расчесываешь своих змей?
Она схватила его за ширинку.
— Хочешь, чтобы я укусила твоих змей? — спросила она, сжимая руку. — Чтобы мои зубы вонзились в твой большой и красивый…
— Миссис Холли? — вмешался неожиданно возникший служитель. Его тень упала на скамью. — Как мы ведем себя, миссис Холли?
Бекки выпрямилась, сложила руки на коленях, как провинившаяся школьница.
— Хорошо, сэр, — сказала она, опуская голову.
— Может быть, нам лучше вернуться и немного отдохнуть, а, миссис Холли?
— Нет, благодарю вас, сэр, я не устала.
— Даже если и так… — Служитель повернулся к мужчине. — Извините меня, мистер Холли, я думаю, будет лучше, если ваша жена пойдет к себе и немного отдохнет.
— Я хочу укусить твой пенис, — заявила Бекки служителю.
— О’кей. — Он мягко взял ее за локоть. — Пойдемте.
— Кто этот человек? — изумилась Бекки, поглядев на собственного мужа.
— Идемте, идемте. — Служитель подтолкнул Бекки, понуждая ее встать.
— Почему ему разрешается вторгаться сюда, нарушать тишину?
— Идемте же! — строго сказал служитель. Джейк, находившийся поблизости, наблюдал за ситуацией, готовый прийти на помощь.
— А теперь попрощайтесь с вашим мужем.
— Не говорите глупостей! — отозвалась Бекки. — Какой муж? Обычный уголовник.
Она пренебрежительно фыркнула и, повинуясь знаку служителя, покорно пошла рядом с ним. Он поддерживал ее за локоть. Пара удалилась. Молодой человек, муж Бекки, остался сидеть на скамье. Вид у него был самый жалкий, голова опущена, невидящие глаза потуплены долу.
Сара тяжело вздохнула.
— Передайте мое почтение губернатору, — пробормотала она.
Я ничего не ответил.
— Сексуальные фантазии свирепствуют в этом заведении.
Я снова промолчал.
— Хотите услышать остальное? — спросила Сара. — Или боитесь, что я напущу на вас Бекки?
— Хочу услышать остальное.
— Все сделано в строгом соответствии с законом, — отчеканил Марк Риттер.
Как белый гигантский Будда, он восседал в углу, за письменным столом, в офисе компании «Риттер, Рэндалл и Голденбаум», находившемся менее чем в шести кварталах от моей собственной конторы. Судя по всему Марк Риттер никогда не позволял солнечным лучам касаться какой-либо части своего тела. Я видел его на теннисных кортах закутанным, словно араб. Только глаза выглядывали из бурнуса, полностью закрывавшего его голову и лицо.
В данный момент Марк был одет во все белое: помятый белый костюм, взмокшая от пота белая рубашка, испещренный жирными пятнами галстук, грязные белые туфли из оленьей кожи. Утреннее солнце, заглянувшее в комнату с востока, сверкнуло на скромной платиновой заколке для галстука. Казалось, передо мной сидел опустившийся портовый бродяга, выбеленный солнцем и погрузневший.
Был понедельник, начало трудовой недели.
— Насколько глубок ваш интерес к этому делу? — осведомился Марк.
У меня возникло ощущение, что он уже догадался, как глубоко я увяз.
— Я защищаю свою клиентку Сару Уиттейкер.
— До какого предела?
— Боюсь, что это конфиденциально.
— Ого! Послушайте-ка этого великого адвоката с его представлениями о сведениях, которые не подлежат разглашению! — воскликнул Марк. — Так вы пытаетесь освободить ее из «Убежища»?
— Вы полагаете, ее следует освободить?
— Я говорил вам на прошлой неделе по телефону, что эта девица спятила окончательно.
— Это ваше мнение, Марк? Или мнение профессионала, специалиста по душевным заболеваниям?
— Он изучал акт Бейкера, наш общий друг Мэтью! — иронически протянул Марк.
— Я пролистал его, скажем так.
— Под профессионалом вы подразумеваете медика, имеющего официальный патент, широко практикующего врача или специалиста в области остеопатии, который, по законам нашего штата, обязан не менее трех лет заниматься исследованием и лечением нервных и психических заболеваний, прежде чем его могли использовать как диагноста?
— Мне известны положения законодательства.
— Хорошо. Тогда я уверяю вас, что доктор Натан Хелсингер является таким специалистом, согласно определению, которое содержится в параграфе 394.455.
— Это доктор Хелсингер оформил медицинское свидетельство, на основании которого ее силой увезли из дома и водворили в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян?
— Все — в соответствии с законом.
— И в течение сорока восьми часов, предшествующих признанию ваших действий необходимыми?
— Ради Бога, Мэтью! Мы оба не дилетанты.
— Я этого и не предполагал.
Тяжкий вздох был мне ответом. Марк, испускающий тяжелые вздохи, напоминал кита, выпустившего фонтан при дыхании.
— Мэтью, Мэтью! — забормотал укоризненно он. — Хелсингер осмотрел девушку сразу же после того, как ее мать позвонила ему и сказала, что ее дочь пыталась перерезать себе запястья. Он подписал свидетельство, которое уполномочило полицейского офицера взять Сару под стражу и препроводить ее в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля для немедленного осмотра и лечения. Все по закону, Мэтью.
— Вы, по-видимому, знаете законодательство наизусть.
— Да, знаю.
— Сара сообщила мне, что ее никто не осматривал до прибытия в филиал Дингли.
— Сара, как мы знаем, — параноидальная шизофреничка с ярко выраженной тенденцией к суициду.
— Это диагноз доктора Хелсингера?
— Его, а также психиатра, который осматривал Сару в госпитале Добрых Самаритян. Должен ли я добавлять, что и он является высококвалифицированным специалистом в области нервных и психических заболеваний?
— Его имя?
— Доктор Джеральд Бонамико.
— Когда происходил осмотр?
— Какой именно?
— Доктора Хелсингера.
— Двадцать седьмого сентября в семь часов вечера, примерно через час после того, как Сара покушалась на свою жизнь.
— Когда медицинское свидетельство, подписанное доктором Хелсингером, было принято к исполнению?
— В тот же день.
— Сара сказала, что к ней вломились в спальню незадолго до полуночи.
— Вломились, Мэтью? Ну-ну…
— Она сказала, что лежала в постели и читала.
— Так и было.
— И что вы вместе с ее матерью и в сопровождении полицейского офицера…
— Все верно.
— …вошли в ее комнату…
— Предварительно вежливо постучав в дверь.
— …и, надев на нее наручники…
— Она кидалась на полицейского, плевала своей матери в лицо, вопила, как бенши,[3] изрыгала непристойности. Чего же вы ожидали от нас, черт побери!
— Сколько ее продержали в Дингли?
— Три дня. Закон ограничивает пребывание пятью днями. Я уверен, что это вам известно.
Однако голос его звучал так, словно он был уверен как раз в обратном.
— И было судебное разбирательство, которое вынесло решение о принудительном помещении Сары в психиатрическую лечебницу?
