– Мне нужно позвонить?
– Да, – коротко сказала Марина и направилась на кухню.
Я снял рюкзак и прошел к телефону. Абонент ответил сразу же; я узнал голос Павла Грязева.
– Какая программа на сегодня? – спросил я после приветствия.
– На сегодня пока ничего, – спокойно ответил Павел. – Завтра утром готовность номер один. В шесть за тобой заедет машина. Собираемся к семи.
– Понял. Спокойной ночи.
– От этого спокойствия уже в ушах звенит, – сказал Павел, но сразу же осекся: – До утра!
Еще мгновение я слушал гудки в трубке и старался сообразить, что за работа меня ждет.
– Поешь что-нибудь? – предложила Марина.
Она прислонилась к косяку и внимательно всматривалась в мое лицо. Мы давно уже привыкли не обсуждать вопросы, связанные с моей службой, но она всякий раз настораживалась, когда меня срочно куда-нибудь вызывали. Мне даже не нужно было говорить ей об этом. Она сама удивительным образом догадывалась, старалась скрыть свое волнение, но у нее это плохо получалось.
Я знал, как Марина относится к моей работе, догадывался, что ей хотелось бы, чтобы я занимался чем-нибудь менее опасным. Но нужно отдать ей должное – жена никогда не разговаривала со мной на эту тему, не пыталась убеждать, только всякий раз молча отводила глаза в сторону и закрывалась в себе, становилась какой-то скованной, словно посторонний человек.
– Что-нибудь легкое, – попросил я и улыбнулся.
Я последовал за женой на кухню. Марина заканчивала приготовление мясного салата.
– Что-то серьезное? – не оборачиваясь, спросила она.
Я знал, что она взволнована.
– Отзывают из отпуска, – как можно равнодушнее ответил я.
– Когда?
– Завтра утром надо быть на работе.
Она слегка склонила голову набок и продолжала свое занятие.
– Как там дядя Сеня и тетя Даша? – Марина, пожалуй, слишком резко переменила тему разговора.
– Отлично. Принимали меня на высшем уровне, очень расстроились, когда узнали, что ты не приедешь.
– Представляю, – Марина на мгновение повернулась ко мне. На ее лице была печальная улыбка. Жена выглядела такой незащищенной, что мне захотелось заключить ее в объятия, покрепче прижать к себе и оберегать от всех неприятностей. Я протянул руку и нежно провел ей по спине. Марина не приняла игры, стала накрывать на стол.
Я любил наблюдать со стороны, как она готовит. Меня всегда восхищали точность ее движений и женственная грация. Она передвигалась по кухне так, словно каждый шаг, каждое движение или взмах руки были ей тщательно отрепетированы. Сейчас ее длинные светлые волосы были собраны заколкой и спадали на плечи золотистым водопадом.
Марина откинула со лба непослушную прядь волос и устало произнесла:
– Все готово. Можно садиться за стол.
Вдруг мне показалось, что передо мной стоит не жена, с которой мы прожили много лет, а прекрасная богиня домашнего очага. Я разглядывал ее с восхищением, словно только сейчас впервые увидел. Под легким халатиком отчетливо вырисовывалась безукоризненная фигура, которой могла бы позавидовать любая семнадцатилетняя девушка; длинные стройные ноги притягивали внимание. В эту минуту она показалась мне желанной, как никогда. Я не удержался и, протянув руки к жене, произнес:
– Иди ко мне.
Она не тронулась с места, стояла передо мной без движений, но в глазах появлялось ответное желание. Я потянулся к ней и медленно провел ладонью по спине. В ее глазах возник загадочный блеск. Моя рука скользнула ниже, я почувствовал приятную упругость стройных ног. Марина сделала шаг навстречу и оказалась совсем рядом со мной.
– Прекрати, – ласково произнесла она. – Ты же видишь, я занята.
– Кем же? – спросил я, глядя в ее глаза.
На лице у жены появился румянец. Она обвила своими тонкими руками мою шею и прошептала на самое ухо:
– Тобой.
Сердце в моей груди радостно забилось, я привлек к себе Марину, усадил ее на колени и страстно поцеловал. По телу разлилось приятное ощущение тепла. В этот момент, кажется, был способен толкнуть двадцатипудовую штангу и без всяких затруднений удерживать ее.
Одной рукой я поддерживал Марину за талию, другой гладил ей ноги, медленно поднимаясь вверх, исследуя каждый сантиметр ее тела. Моя ладонь ощущала легкое вздрагивание ее тела. Я стал расстегивать пуговицы на ее халатике.
– Не здесь, – тихо сказала Марина.
Я бережно поднял ее на руки и понес в спальню. Обняв руками мою шею, Марина положила голову на плечо и спросила:
– А как же ужин?
Вместо ответа я закрыл ее уста долгим поцелуем. Она ответила, и это еще больше возбудило меня. Я осторожно опустил жену на кровать, одним движением стянул с себя тенниску и лег рядом. Марина повернулась ко мне, провела ладонью по моей груди и животу, расстегнула пуговицу на джинсах. Я приподнялся на одной руке, склонился над ней и стал покрывать ее тело нежными частыми поцелуями в губы, шею, грудь, живот…
Она гладила руками мои плечи, голову и возбужденно дышала, потом попыталась снять с себя халат.
– Помоги мне, – шепотом попросила жена.
Я помог ей освободить руки из рукавов, отбросил халатик. Обнаженное тело Марины было прекрасно.
– Я хочу тебя, – произнесла она.
И я ответил ей страстной взаимностью.
(воскресенье, 18 августа)
Будильник разбудил меня в половине шестого. Я вскочил с кровати и начал быстро собираться. Марина еще спала. Одеяло сползло к ее ногам и открыло моему взору ее нежное тело, которое напоминало мне сейчас блаженные минуты прошедшей ночи.
Без пяти минут шесть раздался телефонный звонок. Я быстро снял трубку.
– Через пять минут будет машина, – услышал я спокойный голос Терехина.
Я прислушался, не разбудил ли звонок Марину, но из спальни не доносилось ни звука. Осторожно открыв дверь, я вышел из квартиры.
Из-за угла дома показалась служебная «Волга». Она притормозила рядом со мной, я быстро заскочил внутрь.
– Проснулся? – протянул мне руку Сергей Дроздов, один из товарищей по подразделению.
Впереди, рядом с водителем, я заметил Гену Москвина. Он обернулся:
– Тебя тоже из отпуска вызвали?
– Да.
– Я вот отдохнул всего шесть дней, – продолжал Москвин. – Теперь неизвестно, придется ли еще.
– А сколько ты успел, Витек? – спросил Дроздов.
– Две недели.
– Везет же некоторым, – с завистью вставил Москвин.
– Я не ответил. Разговор об отпуске мне уже порядком надоел.
– Так никуда и не съездил? – не отставал Москвин.
– А ты думал, что меня только сейчас спецрейсом из Сочи доставили? – огрызнулся я, давая понять, что мне не нравится эта тема.
Он замолчал и больше не приставал ко мне с дурацкими расспросами. Дальнейший путь мы проделали в полном молчании. Мне даже показалось, что ребята нервничали, впрочем, как и я сам.
Машина въехала во двор, и за нами закрылись ворота. Мы вышли, хлопнули дверцами и направились к своему подъезду.
Поднявшись наверх, я с удивлением отметил, что здание полно сотрудников, словно кто-то собрал всех для важного совещания.
Я увидел Терехина и направился к нему:
– Такое чувство, будто в разгаре рабочий день, а не половина седьмого воскресного утра.
– То ли еще будет, – многозначительно ответил Терехин.
Я внимательно посмотрел на него, ожидая, что тот закончит свою мысль, но Терехин молчал. Мы направились в кабинет шефа.
Полковник Филатов склонился над столом и делал какие-то записи. Ему было около сорока лет, и он имел славное героическое прошлое. За плечами полковника были Египет семьдесят пятого, специальное задание в Афганистане в восьмидесятом и миссия восемьдесят второго в Сирии и Ливане. Немногие в нашем подразделении могли похвастать таким списком.
Мы уважали шефа и старались прислушиваться к его советам. Свой авторитет он заслужил на практике, а не просиживал штаны в кабинетах. Такое среди ребят ценилось.
Наконец полковник оторвался от бумаги, провел рукой по густой копне темных волос, кое-где подернутой сединой и внимательно осмотрел подчиненных.
– Все в сборе, – сказал он и встал. – Что ж, давайте начинать.
Он вышел из-за стола и продолжал:
– Товарищи, ожидается подписание нового союзного договора. Это очень напряженный момент. Поэтому мы обязаны до особого распоряжения оставаться в пределах города, на нас может быть возложено выполнение ответственной задачи. Пока это все, что мне известно.
Я был удивлен. За долгие годы работы в спецорганах я повидал многое и привык к иносказательности или недосказанности. Но слова полковника Филатова были совершенно непонятными. И я уверен, что со мной согласился бы любой другой из тех, кто присутствовал сейчас в кабинете.
Мы стали украдкой переглядываться между собой.
Я сидел рядом с Лешей Терехиным. Нельзя было сказать, что мы с ним были особенно близки в повседневной жизни. Однако мы были больше, чем друзья, – мы были напарниками – и понимали друг друга с полуслова. Сейчас лицо Леши было обращено ко мне, и я знал, что хотел сказать мне Терехин:
