– Какой-то болван с большим чувством юмора здорово меня привязал. Будьте добры, отвяжите меня.
Вокруг моей кровати стояли трое мужчин. Ни одного из них я не знал. Здоровый, краснорожий блондин – это, наверное, один из новых приятелей Лоррейн. Двое других были не в ее вкусе. Невысокие, смуглые и жилистые, к тому же безвкусно одетые. Никто из них не улыбнулся.
– Да развяжите же меня, черт бы вас взял. Где Лоррейн?
Белобрысый стоял в ногах кровати и пристально смотрел на меня. Шея у него была забинтована.
– Ты поступил очень остроумно, Джеймисон, послав за машиной ту маленькую шлюшку. Но за лишние тридцать долларов она очень даже охотно согласилась нам помочь.
Я тупо уставился на него.
– Не понимаю, о чем это вы. Кто вы такие? Где моя жена?
– Браво! Здорово сыграно, – усмехнулся блондин. – Мы пришли за деньгами. Где они?
Теперь я все понял. Это ограбление. Это ж надо иметь такую наглость, чтобы прийти в дом и связать хозяина. Боже мой, что же они сделали с Лоррейн?
– Послушайте, – сказал я как можно спокойнее. – Мы не держим деньги дома. Разве что совсем немного. Берите все, что найдете, и уходите.
Двое чернявых заговорили друг с другом на непонятном мне языке. Один из них достал из кармана самую толстую пачку сотенных, какую мне доводилось в жизни видеть, и ткнул ею мне в лицо.
– Это мы уже нашли у тебя, Джеймисон. Но это действительно немного. Где остальное?
– Какое остальное? Вы не могли найти в моем доме столько денег.
Все трое некоторое время молча разглядывали меня, потом отошли от кровати и стали тихо совещаться. Я беспокоился о Лоррейн. Если они пришли в ее отсутствие, она может в любую минуту сюда войти, ни о чем не подозревая. Она не поймет, как вести себя в подобной ситуации. Лучше поскорее отдать им все, что они хотят.
Эти трое, по-видимому, приняли решение. Взяв из ванной синюю губку, они задернули шторы, белобрысый бугай оттянул мне нижнюю челюсть, открывая рот, и запихнул туда губку. Потом прижали ее одним из моих галстуков, связав концы за головой, чтобы я не смог ее выплюнуть. Сняв с моей правой ноги ботинок и носок, они крепко привязали щиколотку к кровати. Один из черных открыл перочинный нож, сел на кровать спиной ко мне и стал резать мою ступню.
Пока я не почувствовал боль, я все еще думал, что это какая-то затянувшаяся изощренная шутка, что это кто-нибудь из друзей нанял этих идиотов, чтобы напугать меня до полусмерти. Но как только началась боль, я понял, что это далеко не шутка и не розыгрыш. Я не мог вырваться и попытался локализовать боль в ноге, но она поднималась все выше и выше, охватив меня всего. Не осталось ничего, кроме страшной боли. я ревел сквозь кляп, дергался и кричал, глаза вылезали из орбит. Но он не прекращал пытку. В ушах нарастал дикий звон. Потолок кружился перед моими глазами, и я погрузился в темноту.
Очнулся я с мокрым от слез лицом. Они переглянулись, и он снова принялся за работу, склонившись над моей обнаженной ногой. Двое других смотрели в сторону. Я пытался разорвать веревки, пока не затрещали плечевые суставы и не онемели руки. Я беззвучно кричал, пока не провалился в небытие.
Когда я снова пришел в себя, во рту уже не было губки, нога горела, словно ее жгли на раскаленных углях, но эту боль уже можно было терпеть.
– Так где же остальные деньги? – услышал я голос белобрысого. Я задыхался, словно пробежал длинную дистанцию.
– Я не знаю, о чем вы говорите. Это... это какая-то ошибка. Забирайте все, что хотите. Только... только не мучайте меня больше.
– Нет, мы будем тебя пытать, снова и снова, – сказал он. – Мы никуда не спешим. Будем пытать до тех пор, пока не получим деньги.
Тут один из чернявых, но не тот, который меня пытал, подошел поближе и сказал:
– Постойте-ка минутку. – Он включил ночник на моей тумбочке, повернул мое лицо поближе к свету и заглянул мне в глаза. – Какое сегодня число, Джеймисон? – Он говорил с акцентом.
– Дайте подумать. Апрель. Какое-то апреля. Забыл.
– Что ты делал вчера?
– Вчера? Наверное, работал. – Я изо всех сил пытался вспомнит! вчерашний день, но безуспешно.
– Когда ты последний раз видел Винсента Бискэя?
– Винса? Боже мой, давно, тринадцать лет назад... Хотя...
– Хотя что?
– Мне вдруг показалось... Какое-то странное чувство... что я недавно с ним встречался. Просто на секунду показалось... У него было на пальце кольцо с рубином. Но это, конечно, чушь.
– Ты уверен? – насмешливо спросил белобрысый.
– У тебя, друг мой, слишком тяжелая рука, – обратился к нему тот, который задавал только что вопросы. – Я не думаю, что наш приятель может так гениально симулировать. У него все симптомы травматической амнезии, провал памяти. Ты отшиб ему мозги. Вряд ли он смог бы молчать при такой боли.
Белобрысый верзила встревожился.
– И что это значит?
– Это значит, что память к нему будет возвращаться либо постепенно, помаленьку, либо однажды он вспомнит все сразу. Может, через десять минут, может, через десять дней, а может, через десять недель. До этих пор мы ничего не сможем сделать. Пытать его бесполезно.
– Какая память? – спросил я.
Латиноамериканец бесстрастно посмотрел на меня, перевел взгляд на часы и сказал:
– Сейчас три часа утра, суббота, четырнадцатое июня. Я тупо уставился на него.
– Вы с ума сошли?
– Я говорю тебе правду. Тебе предстоит многое вспомнить. Начни с Бискэя. Попытайся вспомнить про Бискэя. Потом – про деньги. Очень большие деньги.
– Кто вы такие? Что вам нужно?
– Мы подождем, пока ты не вспомнишь все.
– Где моя жена?
– Ее давно уже здесь нет, больше месяца.
– Где она? Черт бы вас взял, куда вы ее дели?
– Мы здесь ни при чем. Где она – никто не знает.
Они отошли в дальний угол спальни и снова посовещались шепотом. Тот кто пытал меня, достал из аптечки бинт и аккуратно перевязал мою ногу. После этого они с блондином ушли, я слышал, как они спускались по лестнице. Третий с минуту колебался, пристально глядя на меня, потом махнул рукой и вышел вслед за ними, по дороге выключив свет.
Бискэй и деньги. Я понятия не имел, как Винс жил все эти годы, и чем он занимался. Четырнадцатое июня. Прошло два месяца, которые полностью испарились из моей памяти. В это невозможно поверить. Но я старался заставить себя думать об этом, соединить в памяти бессвязные обрывки смутных воспоминаний. Воспоминаний о чем? Я не знал. Когда я был ребенком, у нас жила маленькая серая кошка. Ее звали Мисти. Потом она умерла, а я еще много недель продолжал ее видеть краем глаза. Я видел ее постоянно, но когда быстро поворачивал голову, конечно, ее там не было и быть не могло, потому что я видел собственными глазами, как мой отец ее похоронил, и я сам поставил крестик на ее могиле.
И вот сейчас мои смутные воспоминания были в точности как та серая кошка. Мне казалось, что в моей памяти всплывает нечто, но как только я пытался ухватиться за кончик какой-то мысли, она бесследно исчезала.
Передо мной стояла лишь одна четкая картинка. Я гнал ее, но она упорно появлялась снова. В залитой солнцем спальне перед зеркалом сидит обнаженная Тинкер Вэлбисс и расчесывает свои рыжие волосы. Это был, конечно, полный бред.
А еще какая-то медная сетка, пробитая в трех местах пулями. И кроме этого – ничего. Как я ни напрягался.
Он сказал, что Лоррейн месяц как пропала. Значит, она уехала? Он, наверное, врет. Зачем ей уезжать? И куда?
Правая нога пульсировала и горела. Я почувствовал, как во мне закипает жгучая ярость от боли, унижения и, главное, от собственной беспомощности. Что бы ни произошло в эти два месяца, испарившиеся из моей памяти, эти подонки не имеют права так надо мной измываться. Я не стал больше мучить себя воспоминаниями, а начал думать, как бы освободиться от веревок. Думать об этом было гораздо легче и даже принесло мне некоторое успокоение. Нужно действовать, а не лежать здесь как тюфяк в ожидании своих палачей.
Я пошевелил по очереди обеими руками и здоровой ногой. До узлов на запястьях можно было дотянуться пальцами. Похоже, они привязали меня моими собственными галстуками. Судя по положению кистей, галстуки привязаны к каркасу кровати так туго, что я не мог даже приподнять голову. Собрав все силы, я подвинулся вправо, чуть не вывихнув от напряжения левое плечо. Зато теперь правая рука обрела некоторую свободу. Я стал двигать ею из стороны в сторону, насколько позволял галстук пытаясь порвать его о край металлического каркаса. Но гладкая шелковистая ткань мягко скользила по полированной поверхности металла. Я еще немного подвинулся и слегка изменил угол трения. После нескольких попыток я услышал треск ткани о какую-то неровность. Теперь главное – не потерять эту маленькую зазубрину. Время от времени я прекращал свою работу, отдыхая и одновременно прислушиваясь к звукам снизу. Узел стал ослабевать, и я попытался порвать галстук, дернув изо всей силы. Но шелковые нитки были очень прочными, и я только затянул петлю на руке. Теперь кисть онемела, а от напряжения заболело плечо.
