— Не знаю. Что-то с ней явно не то. Но я не психиатр. Вот почему мне и хочется побыстрее показать ее специалисту. Кроме того, следует принять меры предосторожности.
— Думаете, она может решиться на очередную попытку?
— Не исключено. Очень похоже, что она надумает повторить, сказал бы я. Она говорила мне, что уже давно об этом думает, что прошлым летом попробовала ЛСД и ей стало так плохо, что она до сих пор от этого не оправилась.
— Она вам это сказала?
— Да. Вполне возможно, что этим и объясняются те перемены, которые произошли в ней за последние несколько месяцев. Одной дозы иной раз достаточно, чтобы нанести человеку непоправимый ущерб. Она утверждает, что приняла ЛСД всего один раз — одну дозу в сахарной облатке.
— Она сказала, откуда ее взяла?
— Нет. Она явно не хочет кого-то выдать.
Я вынул кусочки сахара, которые нашел у Лупе в кухне, и дал один доктору.
— Я почти уверен, что это из того же источника. Можете вы отдать его на анализ?
— Пожалуйста. А где вы это разыскали?
— В квартире Лупе Риверы. Это ему она позавчера разбила голову. Если я смогу доказать, что он дал ей ЛСД…
— Я все понял, — вскочил Джеффри. — А почему бы мне не спросить у нее самой?
Мы вернулись в комнату Сэнди, где в ожидании томилась вся семья. Девочка, по обе стороны которой сидели ее родители, посмотрела на нас.
— Вызвали психушку?
— А почему бы и нет? — вдруг как-то странно отозвался Джеффри. — Но теперь моя очередь задать тебе вопрос.
Она застыла в ожидании.
— Кусок сахара, который ты съела в августе прошлого года, тебе его дал Лупе Ривера?
— Предположим. Ну и что?
Доктор ласково взял ее за подбородок.
— Он? Я хочу услышать «да» или «нет», Сэнди.
— Да. Я чуть не спятила. Была сама не своя.
— Он сделал еще что-нибудь с тобой, Сэнди?
Она вырвалась из руки доктора и опустила голову.
Лицо ее ничего не выражало, но глаза совсем почернели и смотрели в одну точку.
— Он сказал, что убьет меня, если я кому-нибудь проговорюсь.
— Никто тебя не убьет.
Она недоверчиво посмотрела на доктора.
— К доктору Конверсу тебя возил Лупе? — спросил я.
— Нет. Меня возила Герда… миссис Хэккет. На шоссе я попыталась выпрыгнуть из машины. Доктор Конверс надел на меня смирительную рубашку. Я пробыла у него в клинике всю ночь.
У Бернис Себастиан вырвался стон. Когда за ее дочерью пришла «Скорая помощь», она поехала вместе с ней.
И снова шоссе. Я, казалось, превратился в вечного странника. Ехал я, сам не ведая куда, до боли хотелось домой, но очутился я не дома, а в Лонг-Биче, в самом унылом месте на всем белом свете.
Здание, которое занимала «Корпус Кристи ойл энд гэс», было солидным четырехэтажным строением; окна его смотрели на порт и портовые трущобы. Я родился и вырос в Лонг-Биче, от нашего дома до порта можно было дойти пешком, а потому хорошо помнил, как через год после землетрясения выстроили это здание.
Я оставил машину на стоянке для посетителей и вошел в вестибюль. Возле входа за барьером сидел одетый в форму охранник. Приглядевшись получше, я узнал его. Это был Ральф Кадди, управляющий из принадлежащего Элме Краг жилого дома в Санта-Монике.
Он меня тоже узнал.
— Нашли миссис Краг?
— Спасибо, нашел.
— Как она? Я так и не сумел выбраться к ней на этой неделе. Работа в двух местах отнимает у меня все силы.
— Для своего возраста она чувствует себя очень неплохо.
— И слава богу. Всю жизнь она была для меня вроде матери. Вам это известно?
— Нет.
— Ей-богу. — Он обеспокоенно вгляделся в меня. — О каких семейных делах вы с ней беседовали?
— Вспоминали ее родственников. Джаспера Блевинса, например.
— Обождите. Откуда вы знаете Джаспера? Вам известно, что с ним случилось?
— Он попал под поезд.
— Так ему и надо, — поучительно произнес Кадди. — Джаспер вечно лез в какие-то передряги. И причинял неприятности и себе и другим. Но Элма всегда была добра к нему. Он ходил у нее в любимцах. — Глаза у него обиженно сузились, словно он до сих пор завидовал Джасперу.
— Какого рода неприятности?
Кадди хотел было что-то ответить, но передумал. С минуту он молчал, соображая, что сказать взамен.
— Ну, например., в отношениях с женщинами. Лорел еже была в положении, когда он женился на ней…
— Сколько лет вы работаете здесь, мистер Кадди? — перебил его я.
— Двадцать.
— В охране?
— Года через три-четыре после прихода сюда я стал охранником.
— Вы помните то лето, когда убили мистера Хэккета?
— Конечно, помню. — Он бросил на меня тревожный взгляд. — Я к этому никакого отношения не имел. Я хочу сказать, что я даже не знал мистера Хэккета лично. Я тогда был никто.
— Вас ни в чем и не обвиняют, мистер Кадди. Я пытаюсь разузнать, что можно, про револьвер, из которого застрелили мистера Хэккета. Этот револьвер, говорят, в свое время выкрали из этого офиса.
— Мне об этом ничего не известно. — На его лице застыло благочестивое выражение. Лжет, понял я.
— Если в ту пору вы служили в охране, то должны помнить, как полиция искала револьвер.
— Не подсказывайте мне, что я должен помнить. — Он сделал вид, что рассердился, и встал, поправляя пистолет, который висел у него на боку. — Чего вы добиваетесь, насильно всовывая мне в голову какие-то мысли?
— По-моему, это задача из невыполнимых, — неудачно пошутил я.
Он взялся за пистолет.
— А ну-ка убирайтесь отсюда! Кто вам позволил прийти сюда, промывать мне мозги да еще оскорблять?
— Извините, если сказал не то. Беру свои слова обратно. Идет?
— Нет, не идет.
— Вы, наверное, думаете, что я охочусь за вами, да? А на самом деле меня интересует Сидни Марбург. Он работал здесь чертежником.
— Никогда про такого не слышал. И больше я на ваши вопросы не отвечаю.
— Тогда я пойду в отдел кадров. — Я направился к лифту. — На каком этаже сидит начальник отдела кадров?
— Он ушел на обед.
— Сейчас еще утро.
— Значит, он еще не пришел. И сегодня его вообще не будет.
Я повернулся и посмотрел Кадди в лицо.
— Хватит болтать глупости. Что вам известно такое, о чем вы не хотите сказать мне?
Он вышел из-за барьера, вытаскивая на ходу свой пистолет. Губы у него были стиснуты.
— Вон отсюда! — выкрикнул он. — Я не позволю вам порочить моих друзей, понятно?
— Разве Марбург ваш друг?
— Опять вы за старое! Опять подсказываете? Не знаю я никакого Марбурга! Он кто, еврей?
— Понятия не имею.
— Я христианин. И благодарите господа бога за это. Не будь я верующим, я пристрелил бы вас как бешеную собаку.
Гнев благочестивого человека и заряженный пистолет — это сочетание меня всегда пугало. Я ушел.
Моя контора на Сансет-бульваре стала приобретать какой-то нежилой вид. В углу приемной плел паутину паук. В окне бились мухи, жужжа так, будто за кем-то гнались. А на всех горизонтальных поверхностях лежал тонкий слой пыли.
Я вытер бумажной салфеткой крышку письменного стола, сел и принялся рассматривать чек, который дала мне Рут Марбург. Поскольку еще неделю его нельзя было оприходовать, я положил его в сейф. Но богатым себя почему-то не почувствовал.
Я позвонил в «Корпус Кристи ойл» в Лонг-Биче и связался с начальником чертежного бюро по фамилии Пэттерсон. Он помнил Сидни Марбурга, но отзывался о нем чрезвычайно осторожно. Сид был умелым работником, хорошо чертил, всегда мечтал стать художником, и он, Пэттерсон, рад, что мечта Сида осуществилась.
— Насколько мне известно, он женился на бывшей миссис Хэккет.
— Я тоже об этом слышал, — сухо подтвердил Пэттерсон.
— Он работал у вас в ту пору, когда убили Марка Хэккет а?
— Да. Примерно в это же время он ушел.
— А почему он ушел?
— Объяснил, что у него появилась возможность получить стипендию для поездки в Мексику.
— Скажите, вы помните о пропаже револьвера, из которого был убит Марк Хэккет?
— Да, я что-то слышал об этом. — Голос его слабел, будто он куда-то удалялся. — Но наше бюро никакого ответа за это не несет. А если вы намекаете на Сида, то смею вас уверить, мистер, вы очень ошибаетесь. Сид на убийство не способен.
— Рад это слышать. А в чьем ведении был этот револьвер?
— Отдела охраны. Им полагалось оберегать оружие. Только прошу вас не передавать моих слов. У меня нет никакого желания ссориться с начальником охраны.
— Вы говорите про Ральфа Кадди?
— Послушайте, вы и так уже заставили меня сказать больше, чем я имею право. Да и с кем я разговариваю, между прочим? Вы сказали, что работаете в полиции Лос-Анджелеса?
— Я сказал, что работаю с ними. Я частный детектив.
Пэттерсон повесил трубку.
Я уселся поудобнее и постарался привести в порядок свои мысли. Перебрав одно за другим все события и сведения, я пришел к неприятному выводу: в моих рассуждениях отсутствует какое-то связующее звено. Либо я не раскопал что-то до конца.
