- Вы не смогли бы удержаться на плаву, как вы выражаетесь, то есть жить комфортабельно и даже роскошно, - если бы вернули политическую власть народу.
- Если бы мне пришлось платить зарплату в соответствии с требованиями профсоюзов, если бы городское правительство вышло из-под контроля и повысило сборы и налоги, то я не смог бы выжить.
- Не вытекает ли отсюда, что вы представляете собой анахронизм? Вы стараетесь удержаться на вершине кучи старья, насильно сохраняя условия, который создали пятьдесят лет назад.
- Я делал то, что должен был делать, - рассудительно заявил он. - Мои руки чисты.
- Рисуемая вами картина еще проще, чем моя, господин Сэнфорд. Вы оставались на вершине кучи и считали, что все идет великолепно, потому что вы находитесь наверху. Между тем куча сгнила под вами. Мне пришлось побывать в некоторых прогнивших городах, но нигде я не видел города, прогнившего до такой степени, как ваш.
- Первородный грех, Джон. Нельзя изменить природу человека. Личной жизнью я пытался преподнести пример благопристойности.
- Не втягивайте меня в богословие и не унижайтесь до оправданий. Вы фактически сотрудничаете с мафией. Вы держитесь на сутенерах, ворах, вымогателях и бандитах.
- Пока, Джон. Уж не думаешь ли ты, что я буду продолжать слушать эту несусветную чушь?
Ему пришлось обойти меня, направляясь к двери. Я загородил ему путь.
- Одну минутку. Разрешите сказать вам, что произошло в городе за последние два года.
Он остановился, холодно глядя на меня. Я продолжал:
- Вы с моим отцом создали механизм контроля над городом. Одним концом оси стало ваше богатство и общественное положение, другим - незаконные доходы от игровых автоматов моего отца и его влияние на рядовых людей. Два года назад моего отца застрелили, и вы полагали, что ось слегка накренится. Но этого не произошло. Потому что состояние оси важнее жизни человека, или правосудия, или любой иной вещи. Вы взяли другого партнера, чтобы поддерживать другой конец оси, потому что вы постарели, устали и не собирались пачкать свои собственные руки. Новый партнер - именно тот человек, который грубой силой прокладывал себе путь, вытесняя отца, и который убил его...
- Это неправда! - выпалил он. - Это еще одно дикое обвинение.
- Я намерен доказать это. Я уже собрал некоторые факты о вашем партнере Керче. Все его влияние основано на шантаже. Несомненно, вы знаете, что он шантажировал Флорейн Уэзер? Что деньги, которые вы уплатили за дом Уэзера, пошли ему в карман?
- Ничего подобного я не знал. Не знаю этого и теперь.
- Доказательство находится в сейфе в клубе "Катей". Роджер Керч женился в тридцать первом году на женщине, называвшей себя Флорейн Уэйлс. По-видимому, они так и не развелись. Флорейн Уэзер была двоемужницей, и Керч получил контроль над ее имуществом, потому что знал об этом. А вы знали?
- Конечно нет!
- Учитывая весь ваш жизненный опыт, не было ли это наивно с вашей стороны? Или ситуация слишком вас устраивала, чтобы проводить тщательное расследование? Выгодно было и то, чтобы Керч обуздал для вас Аллистера, а через него и всех мелких людишек в городе, которые уважают Аллистера и голосуют за него. Задумывались ли вы над тем, почему Аллистер выполняет указания Керча и тем самым ваши указания?
- Аллистер никогда не подчинялся Керчу. Эти два человека чрезвычайно враждебны друг другу.
- Может быть, и так, но это не имеет значения. Аллистер никогда не предпринимал никаких шагов против Керча, и я скажу вам почему. Ваш партнер шантажировал мэра города, чтобы держать его в узде.
Старик тяжело опустился на стул. В его лице не было ни удивления, ни смущения, но в глазах стояла усталость.
- Оставим на время в стороне достоверность твоих обвинений - для меня они звучат полной неожиданностью, но, несомненно, у тебя есть какие-то основания их выдвигать, - я возражаю против того, что ты называешь необходимыми деловыми сделками. С самого начала я питал отвращение к этому человеку.
- Вы терпели и использовали его. Ваша терпимость к человеку воспринимается в этом городе как знак одобрения. Такой человек становится неприкосновенным.
- Если то, что ты говоришь о нем, правда, считай, что мое терпение кончилось.
- Я еще не все вам рассказал. Прошлой ночью он убил Флорейн Уэзер.
- Есть у тебя какие-нибудь доказательства?
- Более чем достаточно.
Небрежно и сухо он заметил:
- Между прочим, ты не уточнил, что у Керча имеется на Фримэна Аллистера, как ты выразился. Конечно, у нашего достойного мэра-реформатора нет какого-то преступного секрета?
- Это останется в секрете, - сказал я. - Это исключительно дело Аллистера и Керча.
Он махнул рукой с напускным легкомыслием.
- Как хочешь, Джон. У тебя, кажется, настоящий талант обнаруживать скелеты в невызывающих подозрений шкафах? Я всегда рассматривал Аллистера как олицетворение политической добродетели.
Дверь позади меня открылась, и в комнату вошел Аллистер.
- Слышу, кто-то склоняет мое имя? - произнес он с натянутой веселостью. - Доброе утро, господин Сэнфорд.
- Здравствуйте, Фримэн, - ответил тот неизменившимся голосом. - Вы знакомы с Джоном Уэзером, не так ли?
- Да, конечно. - Он повернулся ко мне, и его голубые глаза расширились. - Святые небеса, что случилось с вашим лицом?
- Стукнулся о дверь.
- К счастью, - мягко заметил Сэнфорд, - неприятности Джона подходят к концу. Джон, у меня пока что не было возможности сообщить тебе, поскольку мы ввязались в эту непродуктивную дискуссию, о том, что я разговаривал с нашим следователем по особо тяжким преступлениям, и он установил: Флорейн Уэзер была уже несколько часов мертва к тому моменту, когда тебя увидели возле ее трупа. Была, кажется, также попытка дать медицинскую оценку ран, из-за кровотечения которых наступила смерть. Я представил эти факты судье Саймону, и он выразил готовность выпустить тебя на поруки под залог в десять тысяч долларов. Я взял на себя смелость внести залог, не посоветовавшись с тобой.
- Спасибо. - Я бы улыбнулся, если бы мне позволил рот. - Но я останусь здесь до тех пор, пока не смогу выйти отсюда, не внося залога.
- Не делай глупостей, - резко сказал он. - Это всего лишь временный долг. У тебя достаточно средств, чтобы его вернуть.
- Я приму это одолжение, если вы дадите себе ясный отчет в том, что я собираюсь остаться в этом городе и бороться против вас.
- Я отдаю себе в этом очень ясный отчет. - Он горько усмехнулся, с трудом поднялся со стула и пересек комнату. Перед тем как выйти из нее, он повернул свою убеленную голову на тощей птичьей шее и продолжительно посмотрел на меня. - Однако предупреждаю тебя, что владение имуществом при так называемой демократии влечет за собой гораздо большую ответственность, чем ты можешь себе представить.
- Еще бы, - заметил я. - Некоторые из нас много думали и обсуждали эти вещи, когда находились в армии. Порядочность человека связана также и с ответственностью. Мне не нравится подтекст вашего выражения "так называемая деократия". - Закрывшаяся дверь поставила точку в конце этой фразы, но у меня было такое ощущение, что я мог бы продолжить спор с Алонсо Сэнфордом до самой его смерти.
Аллистер, пока мы разговаривали, подошел к окну и поднял занавеску. Он проявлял нетерпение и смотрел на закопченную стену из белых кирпичей.
- Хэнсон сказал мне о Гарланде, - сказал я ему, когда он повернулся.
- В смысле, что он умер?
- Да, он подумал, что это я убил его. Если Гарланд умер от раскроенного черепа, тогда это моя вина. Или заслуга. Но Хэнсон сказал, что его задушили.
- А вы его не душили? - Что-то странное мелькнуло в его затуманенных голубых глазах. Может быть, это означало, что Аллистер мне не верит.
- Я бы мог его удавить, но не сделал этого. Просто обезвредил его самым быстрым из известных мне способов. Я не убивал людей, если не считать времени, когда носил военную форму. Но тогда это было нормально и допустимо.
- Должно быть, это сделал Керч, - медленно произнес Аллистер. - Понятно, что ему надо было уничтожить опасных свидетелей.
- Он снова ездил в "Уайльдвуд"?
- Должно быть, съездил. Расти Джэнки оказался в его номере в "Паласе". Этот старый шарлатан, доктор Саламандер, работал там над ним, когда Хэнсон задержал его.
- Значит, это сделал Хэнсон?
- Да, он привезет сюда Расти и Саламандера для допроса.
- Но вы ведь тоже кое-чем рискуете, не так ли?
Он по диагонали пересек комнату дергающейся, припадающей походкой и занял неустойчивую позицию возле стены.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил он. - Дело ведет Хэнсон.
- Но вы его поддерживаете, так?
- Я не могу действовать открыто. - Он двинулся боком вдоль стены, как будто комната стесняла его, как будто любая из четырех стен грозила его свободе. - У меня есть для этого свои причины.
