Во время ужина, когда они вместе сидели за столом и пили вторую чашечку кофе, он стал рассказывать анекдот о том, как два грабителя были заперты в банковском сейфе и стали играть на банковские деньги в покер. Один выиграл шесть миллионов, и, когда менеджер открыл сейф, вор был настолько уверен в том, что эти деньги и вправду его, что спросил, нельзя ли ему открыть счет на эту сумму, а менеджер был настолько потрясен ее величиной, что даже забыл на мгновение, что перед ним сидят воры. Она смеялась до колик минут пять.
Алекс не знал, откуда взялась эта история. Он был уверен, что ее никогда и не было, что ее никто никогда ему не рассказывал даже в Синг-Синге. Просто она вдруг возникла у него в голове — он даже не мог припомнить, кто из них двоих сказал что-нибудь, способное ее породить, — и рассказ начал разрастаться на глазах, как снежный ком. Ее смех подбадривал его, он начинал говорить на уличном жаргоне, когда передавал разговор двух ворюг, окончательно разошедшись от возможности привольно сочинять что-нибудь настолько забавное, что она чуть со стула не валилась от хохота, словно оба они были под кайфом, хотя и не пили, и не принимали ничего. Когда он закончил рассказ, она никак не могла остановиться, быстро встала, положила салфетку на стол и сказала:
— Я сейчас просто описаюсь.
И быстро побежала в дамский туалет. Это ему тоже в ней понравилось, это замечание насчет того, что она сейчас описается, — было в этой девчонке что-то такое, что чертовски ему нравилось.
В машине по дороге назад, в «Красный лев», она положила голову ему на плечо, подпевая поющему по радио Синатре, потом пошли лирические песенки, и он вдруг стал петь вместе с ней. Они оба пели тихо и, наверное, не в лад, поскольку окно в машине было открыто и ветер уносил звуки. Эта песня напомнила ей о другой, она выключила радио, и он опять стал ей подпевать, продолжая вести машину к «Красному льву». Он повернул направо за угол, вспомнив другую песню, — «помнишь эту, Алекс?» или «как насчет этой, Джесс?» — и каждый по очереди начинал петь, а другой подпевал, а если вдруг забывались слова, они просто тянули мелодию. Так, напевая, они проехали всю дорогу до Питтсфилда и дальше. Голова Джессики лежала у него на плече, он обнимал ее, и после того, как припарковал машину у «Красного льва», они вошли в вестибюль и рука в руке поднялись наверх, в свою комнату. Она разделась робко, как невеста, надев затем ночную сорочку, которую взяла с собой. Он никогда прежде не видел ее в ночной сорочке. Они слышали, как по дороге № 7 грохочут грузовики, как кто-то смеется на улице внизу, а один раз, когда они лежали, прижавшись друг к другу, затаив дыхание, они услышали даже, как щелкнул переключатель светофора на главной улице.
Среди ночи она проснулась.
— Алекс?
— Да? — отозвался он.
— Алекс, — сказала она, — наверное, я в тебя влюбилась.
Именно тогда он и решил отправиться вместе с Арчи брать супермаркет.
* * *
Он вошел в магазин один в понедельник утром и накупил полную корзинку бакалеи, по ходу дела осматривая помещение. Это был частный местный магазинчик, крошечный по сравнению с фирменными, но даже в десять утра тут наверняка есть выручка. Арчи рассказывал, что ежедневная выручка любого супермаркета составляет от двух до трех тысяч долларов, и почти всегда ее держат по ночам в сейфе, поскольку супермаркеты закрываются слишком поздно, чтобы отвозить деньги в банк. В некоторых магазинах по четвергам, когда они открыты допоздна, можно взять тысяч пять-шесть, но Арчи не хотел ждать до четверга, к тому же они решили в четверг съездить в Порт-Миллз и пошуровать в доме у Ридов. Кроме того, магазин был слишком легкой добычей, и он хотел успеть раньше, чем кому-нибудь в голову придет такая же идея.
Потому они решили взять его в ночь с понедельника на вторник, поскольку сигнализация показалась Апексу фиговой. Они все обсудили по телефону за ночь до дела. Пока Джессика звонила свекрови, Алекс позвонил из своей квартиры Арчи и сказал, что готов работать. Через полчаса перезвонила Джессика и доложила, что все чисто и он может спускаться. Она приготовила ужин на двоих, уложила ребенка, и они снова занялись любовью у нее в спальне. Она опять сказала, что, похоже, влюбилась в него, а когда он собрался уходить к себе, повторила: «Я люблю тебя, Алекс», на сей раз не «думаю, что люблю», а просто — «люблю».
В магазине он провел не более получаса. Он зашел к управляющему и сказал, что хочет отнести кое-что из покупок домой к сестре, и потому ему нужно несколько пустых картонных коробок. Управляющий показал, где лежат коробки, и Алекс ответил, что после обеда вернется с микроавтобусом, потому как у него сейчас только маленький автомобиль. Он спросил управляющего, когда закрывается магазин, и ему ответили — в шесть. Он поблагодарил, попрощался, заплатил наличными за бакалею и понес покупки во взятую напрокат машину. Он потратил сорок шесть долларов десять центов, но надеялся ночью возместить свои расходы с лихвой. Ночью они поедут на машине, которую Арчи возьмет напрокат у своей евреечки из социальной службы. Эта фраерша, конечно же, не будет знать, что они использовали ее машину для грабежа. Фраера никогда и представить себе этого не могут.
Он поехал домой, выгрузил покупки и перезвонил Арчи, чтобы сказать, что магазин выглядит как раз так, как он и описывал, и что он уже знает, как пробраться в комнату с картонными коробками. Все в порядке. Алекс предупредил Арчи, что подъедет на такси в Гарлем примерно в четыре тридцать, и затем они оба отправятся в Бронкс. Он планировал войти в магазин без четверти шесть. Арчи предложил поехать в Гарлем прямо сейчас и выпить по пивку, но Алекс отказался — мол, еще есть дела на сегодняшний вечер. Вообще-то у него ничего особенного запланировано не было, он просто хотел как следует отдохнуть перед делом и намеревался прикорнуть.
Джессике звонить не стал. Он уже сказал ей, что будет весь день искать работу и, возможно, вернется очень поздно. Он сказал ей это потому, что она стала бы задавать вопросы — фраеры всегда задают эти свои дурацкие вопросы. Но пусть даже так, он ясно показал ей, что ничего объяснять не намерен. Он вообще никому ничего не обязан объяснять. Он сообщил ей это рано утром по телефону, прежде чем уехать из Бронкса. На том конце было долгое молчание, затем она очень тихо сказала:
— Я не просила тебя ничего объяснять, Алекс.
От этих слов ему стало неловко, словно он был в чем-то виноват, хотя он и не понимал в чем. В конце концов он пообещал позвонить ей, когда вернется. Затем он сказал, что пытается получить работу в летнем театре на Лонг-Айленде («О, в котором?» — тут же спросила она. «В Ист-Хэмптоне») и может вернуться очень поздно. Но прежде чем повесить трубку, он все-таки сказал, что это не тот самый театр.
Он разделся, снял покрывало с кровати, приоткрыл окно так, чтобы ему был слышен убаюкивающий шум проезжей улицы. Поставил будильник на три, лег в постель и некоторое время лежал, глядя в потолок. Потом закрыл глаза и попытался уснуть. Но сна не было, он встал и, как был, нагишом пошел в гостиную и поставил пластинку Чарли Паркера. Включив усилители на полную мощность, он лежал на диване и слушал, пока ему вдруг не пришло в голову, что Джессика может прийти проверить, не вернулся ли он домой пораньше, услышит музыку и постучит в дверь. Он приглушил громкость. Но так джаз не слушают. Его надо слушать так, чтобы казалось, будто ты сидишь в самом оркестре, играешь вместе с ними. Он снова лег на диван. Ему было почти не слышно записи одного из величайших соло саксофонистов, потому и удовольствия почти не было. Слишком тихо. Да какого черта ему думать о том, постучит она или нет? Ну, постучит, он откроет, как есть, с голой задницей и скажет — прости, киска, я занят. Его так и подмывало врубить снова на полную мощность. Но вдруг она и вправду придет, надеясь, что он дома, вправду постучит в дверь и ему придется открыть. Ведь придется же? Разве только для алиби, если будут спрашивать, где они с Арчи были в то время, когда обчистили магазин.
С фраершами так всегда. Обычной шлюхе можно сказать — я выйду на минутку, лапочка, и она не станет спрашивать — куда ты, что собираешься делать. Она знает, что ты грабитель и идешь что-нибудь спереть наудачу. А фраерша воображает, что раз у тебя есть какие-то дела, о которых ты ей не говоришь, то, значит, ты ее обманываешь. Если шлюха тебе надоедает, даешь ей по морде — и все. Они к этому привыкли. Вряд ли найдется хоть одна, которая хотя бы некоторое время не работала на сутенера, она привыкла получать. Но дай в морду фраерше, она тут же завопит, вызовет полицию. Набегут полицейские — привет, ребята, у вас проблемы? И фраерша тут же начнет расплываться в улыбке. У нее будет фингал под глазом, но она ответит: «Нет, офицер, это, наверное, ошибка». Копам трудно работать с фраерами. Фраера — это для всех беда, даже для этих гребаных легавых. Он не понимал, почему связался с фраершей и что это за фигня насчет того, что она любит его? Она едва его знает, Господи Иисусе! Как она может влюбиться в него?
