— Шелл! Чтоб тебе пусто было! Ты не мог мне хоть что-нибудь рассказать?
— Милая моя, скажу тебе честно: я тебе не вполне доверял, — признался я.
— А теперь — вполне? — с обидой в голосе спросила Луиз.
— Не вполне. Но доверяю, — сказал я уклончиво.
— Шелл! Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебя черти взяли! — прокричала она.
— Но мы же можем остаться друзьями? — с надеждой спросил я.
— О, я полагаю... — Ее голос стал тихим и мягким, с теми шампанскими искорками, которые заставили меня вспомнить, какая она была за игральным столиком, в платье цвета мятного ликера, когда я спросил ее, что она одевает к шампанскому. — Нет, — пропела она. — Я не думаю, что мы с тобой можем остаться друзьями. — Она выделила последнее слово. — Шелл, — продолжила она, — каждый раз, как я поговорю с тобой, я открываю что-нибудь новое в тебе.
Я не мог удержаться, чтобы еще раз не попытать удачу.
— А сколько еще тебе хотелось бы обо мне узнать?
Ответом был тихий смешок. Затем вполголоса:
— Мы увидимся? Может быть, попозже?
Я обдумал ответ.
— Если повезет, дорогая, то я к тебе зайду.
— Обещаешь?
— Конечно, дорогая.
Мы положили трубки. Я отнес «пищалку» и приемник в «кадиллак» и положил на переднее сиденье рядом с лампой и очками, полученными от Сэма. Я был готов.
Сначала я поехал к Арти Пейну. За этот день я успел узнать, где живет Профессор и все остальные, а также где он паркует «крайслер», на котором троица совершает свои набеги. Пока я добрался до места, уже стемнело. Чтобы прилепить клейкой лентой маленькую «пищалку» к задней оси автомобиля, мне потребовалась всего пара минут. Отряхнувшись, я поехал к отелю на Национальном бульваре, где обитал Пушка. Проехав четыре лишних квартала, я развернулся и остановился.
Закурив сигарету, я стал ждать. Прожектор, очки и радиоприемник лежали рядом на сиденье. Если ребятишки соберутся сегодня попроказничать, то Арти заедет за Звонком и Пушкой, и отсюда они отправятся на место. Что же еще могло помешать Пушке сбегать на свидание, о котором слезно просила раскаявшаяся Луиз? Но сегодня им известно, чем я занимался весь день. Потому они постараются сработать еще оперативней, чем обычно. Однако и я забросил крючок; я забросил все свои крючки. Если они не заметят «пищалку», то на этот крючок будет поклевка. Маленькая сигарная коробка на оси автомобиля представляет собой радиомаячок, сигнал которого я поймаю на приемник, следуя за их автомобилем с развернутой петлей антенны.
Я ждал. Было зябко. Едва народившийся месяц не пробивал пелену тумана, наползавшего с побережья и смешивавшегося с городским смогом. Свет фонарей расплывался в туманной дымке. Я ждал, прикуривая одну сигарету от другой.
Я уже успел подумать, что ребятишки струхнули и никуда не поедут, как вдруг, поворачивая антенну, услышал писк. Было одиннадцать часов. Профессор тронулся в путь.
Писк в приемнике все усиливался. Я завел мотор. Через минуту я увидел размытый туманом свет фар. Автомобиль остановился в четырех кварталах от меня, возле отеля Пушки. Еще через две минуты он тронулся снова и свернул направо. Едва он повернул за угол, как писк в моем приемнике стих. Я выбросил окурок и закурил новую сигарету.
В такую ночь они не станут рисковать, превышая скорость, поэтому я дал им целую минуту форы, а потом рванул налево с Национального бульвара на Сепульведу, куда повернул перед этим «крайслер». Прикинув, что их скорость не должна превышать тридцать миль в час, я ожидал, что они обгонят меня не более чем на полмили. Я повернул антенну по ходу движения, но в приемнике было тихо. Тогда я развернул ее на девяносто градусов и продолжал двигаться по Сепульведе — мимо Роуз-авеню, Оушн-парк-авеню, Чарнок-роуд, — а приемник все молчал. Но на Венецианском бульваре сигнал возобновился, и я свернул налево. Сигнал не ослабевал, то есть они ехали в том же направлении, что и я. Я добавил газа и стал сокращать расстояние между нами.
Потом уже было легче. Они сделали всего два поворота — налево на Кохран и направо на Двенадцатую. Там они остановились, и я, проехав по Двенадцатой восемь кварталов, увидел припаркованный автомобиль Арти. Дальше начиналось самое интересное.
Я понимал, что они не станут парковаться перед домом, который собираются обчистить. Может быть даже, они не станут парковаться на той же улице. Но слишком далеко они не уйдут. Во всяком случае, я теперь знаю расположение «крайслера». На крайний случай я мог бы подождать их здесь, но я хотел взять их с поличным, за «работой». Ну что ж, тогда-то и станет ясно, правильно ли я вычислил их образ действия. Я надел красные очки и медленно поехал вперед, всматриваясь в дома по обеим сторонам. Ничего. Проехав четыре квартала, я свернул вправо и поехал обратно. И там, на Доквейлер-стрит, менее чем в двух кварталах от оставленного «крайслера», я заметил свет. Это был большой двухэтажный особняк в стиле штата Джорджия. Все окна в нем были черны, и лишь в одном верхнем окошке что-то слабо светилось. Я снял очки — свет исчез. Ни искорки света во всем доме. Но когда я снова надел очки, свет появился. Я выследил их.
Я припарковался за углом и заглушил мотор. Даже теперь, когда я нашел их, это казалось мне сродни чуду. Мне приходилось и раньше работать с приборами ночного видения; я знал, что суда нью-йоркской гавани были оборудованы инфракрасными прожекторами и бинокулярами, что армейские снайперы обнаруживают врага ночью в инфракрасном свете источника, установленного на винтовке, — но все равно для меня это был фокус.
Я знал, что мой револьвер в порядке. И тем не менее вынул его из кобуры и проверил, прежде чем сунуть обратно. Пульс мой невольно участился, глотка пересохла, а по коже забегали мурашки. Я поднял тяжелый светильник, сдвинул очки на лоб и вылез из машины. Туман коснулся влажной лапой моего лица.
Подойдя к дому, я опустил очки на глаза и опять увидел наверху свет. Со всей возможной и невозможной осторожностью, прижимаясь к стене, я прошел вдоль фасада особняка и подобрался ко входной двери. Включив свою лампу, я увидел, что дверь прикрыта неплотно. Экс-слесарь Миллер не стал запирать ее: всегда есть опасность, что придется покидать помещение в спешке. Однако ребята стали излишне самоуверенны — они даже не оставили никого на стреме. Молодцы ребятишки!
Прежде чем зайти внутрь, я вытащил кольт. Держа в правой руке револьвер, а в левой — горящую лампу, я перешагнул порог. Поводив лампой, я обнаружил лестницу наверх и тронулся по ней. Видно было плоховато, но по крайней мере можно было идти, не налетая на стены или стулья. К тому же Пушка, Звонок и Арти, работающие надо мной с таким же инфракрасным освещением, видят не лучше. В какой-то момент мне припомнился адвокат, убитый этими ублюдками; я представил, как он вошел в темный дом, не видя ни зги, а троица грабителей видела каждое его движение и могла беспрепятственно избить и убить его.
Поднявшись по лестнице, я пошел по холлу второго этажа, пока не увидел свечение в одной из комнат. Здесь я выключил свою лампу. Раз мне был виден их свет, то и они могли заметить мой. Дверь была приоткрыта. Я слышал их осторожные передвижения, зато ничего теперь не видел. Однако я продолжал двигаться вперед, сжимая в потной, скользкой ладони верный кольт.
У самой двери я взвел курок, вгляделся в смутный силуэт на фоне окна и вошел внутрь. В первое мгновение никто из бандитов меня не заметил. Пушка стоял у окна спиной ко мне, Арти возился в сейфе у правой стены, а Звонок освещал ему поле деятельности с помощью такого же громоздкого, как у меня, инфракрасного прожектора.
Сердце мое внезапно сорвалось в галоп, и я услышал биение крови в своем теле до самых кончиков пальцев. Мне стало жарко. Я почувствовал, как на лбу, на груди и под мышками проступил пот. Я стиснул палец на курке и включил свой светильник. Арти обернулся через плечо, и глаза его за красными очками были круглы и черны, как глазницы черепа.
Я увидел, как открылся его рот, и крикнул:
— Ни с места, сукины дети, иначе... — но больше выкрикнуть я ничего не успел, потому что в то же мгновение началась адская суматоха.
Арти завопил во всю мощь своих легких и кинулся в сторону; Звонок резко повернулся ко мне, его прожектор с глухим стуком упал на ковер, продолжая гореть. Пушка всей тушей грохнулся на пол и покатился к стене. Я выстрелил в него. В ту же секунду в руке Миллера сверкнуло пламя, и вся комната взорвалась грохотом.
Я упал на одно колено, направил световой луч на Миллера и увидел дуло его револьвера на уровне своих глаз. Я снова спустил курок, и Звонок пошатнулся, но его револьвер прогремел еще раз, и я почувствовал, как пуля вошла мне в левую руку; ударом пули меня развернуло на девяносто градусов, и мой прожектор бесцельно светил в пол. Я упал на оба колена. Дьявольским усилием воли я вытянул руку с револьвером в направлении Звонка, на мгновение осветил его еще раз и, прицелившись ему в середину груди, дважды спустил курок так быстро, что оба выстрела слились в один звук.
