Рокко выстрелил еще два раза, но его как раз отпускало, начал проявляться страх. Обе пули были шальные, ударили слева и справа от головы Клея. Хлопнула входная дверь, и шаги испуганного Рокко застучали по дорожке к припаркованной у торгового центра в конце квартала машине.
Пока Клей лежал и старался не расчихаться, он слышал, как тявкает чихуахуа соседки миссис Фусилли, Милашка. Тварь не могла заткнуться и на десять секунд, лаяла целыми днями. Неудивительно, что район полон наркоманов — пока будешь слушать эту псину, крыша поедет, если уже не.
— Милашка, — прошипел он в коврик, чувствуя шерсть на вкус. — Ну отдохни ты немного…
Клей слышал, как хлещет кровь, и не мог поверить, что еще жив с такой кровопотерей. Самое худшее, что он видел в жизни — как одному мужику перерезал глотку собственный сын из-за спора, кто лучший принимающий в лиге. Никогда не знаешь, из-за чего вскроют глотку тебе.
Тот парень лежал в луже крови, с перерезанными голосовыми связками, но он еще дергался и пытался заговорить. Клей первым прибыл на место преступления, он тогда просто присел на корточки, зажал пальцами сонную артерию и яремную вену, заткнул все дыры, как мог, и кровь хлестала фонтанами от артериального давления. Но парень никак не умирал.
Может, сейчас все так же, как тогда.
Клей посмотрел на себя и поразился, увидев, что крови почти не было. Рану почти полностью прижгло пулей. Плоть шипела, но дыра все же была и открывалась все шире. Раньше его не ранили — ни царапины за все 15 лет службы, но он часто об этом слышал. Такое постоянно слышишь. Когда тебя подстрелят, попадаешь в особый клуб, клуб людей, которых отправили за канцелярскую работу и которым нечего делать, только и травить байки.
Рубашка Клея тлела, и тонкие нити дыма доползли до лица. Судорожно вздохнув, он попытался перевернуться, чтобы затушить искры. Он уже собирался было немного прикорнуть, но тут услышал шум текущей воды.
— О Боже, — взмолился он, — Нет…
Шумела вода в ванной.
Переполненной ванной.
Надо делать то, что надо делать, вот и все. Он попытался подняться на ноги, но для этого было еще рано.
Так что он пополз к своему сыну.
Эдвард лежал лицом в воде, его светлые волосы лежали на поверхности, как золотые лепестки лилии, обрамляя затылок. Пальцы левой руки ухватились за противоположный конец ванной, как у пловца, плывущего к краю бассейна. Другая рука была под ним, неловко подвернулась под грудью. Красные и синие игрушечные кораблики выплыли из переполненной ванны и лежали на кафеле под струями мыльной воды.
Голая спина его мальчика была на ощупь сухой и теплой. Клей положил на нее руку и хотел так и оставить, но потом понял, что надо шевелиться, а не валяться.
За время службы он спас с полдюжины человек с помощью сердечно-лёгочной реанимации. Он трудился над сыном пятнадцать минут: рот в рот, делал массаж сердца, бил по груди мальчика. Ему казалось, что он плачет, но уверенности не было и проверять не хотелось.
И сейчас, и потом где-то глубоко внутри него что-то словно скулило, это не было похоже ни на один звук, что он слышал раньше. Словно какая-то неизвестная ему смерть забралась в кишки, ползала там, мяукала, голодная, просилась наружу, но Клей держался изо всех сил. Он пока не собирался умирать, и все трудился над сыном, пока больше не мог уже смотреть в замерзшие безумные глаза Эдварда.
Клей прижался подбородком к лицу сына, дикая боль в животе разрасталась, пламя прорывалось через тело прямо к мозгу. В груди что-то пульсировало, и вдруг вырвался вздох. Клей откинулся назад и хотел взвыть, как умирающий пес, но вместо этого вышел только горловой рык.
Сняв полотенце с вешалки, Клей осторожно обтер мальчика. Сейчас он двигался немного лучше — от жестких вспышек боли он тяжело дышал и сжимал зубы, но хотя бы можно было стоять. Направился назад в гостиную, спотыкаясь, опираясь плечом на стены, подмечая всюду улики и точно понимая, что же произошло.
Это странный способ жить. Всегда правильно собирая отдельные кусочки в правильном порядке в единое целое. Дьявольски важный талант, когда он нужен, и настоящее уродство в остальное время.
Он и сейчас понимал, что произошло, легко, это всегда самая простая часть — пройти через место преступления, складывая факты друг с другом. Угол кровавых брызг, направление удара ножом.
Отец его был таким же — мог подойти, заглянуть в глаза, и вот он уже знает все, что ты делал, все, что хотел утаить. Тридцать лет на службе, пока не уволился в Форт Лодердейл, где стал растить цветы и ухаживать за фруктовыми деревьями. А через шесть месяцев умер с головой, забитой опухолью.
Клей едва не падал. Его мозг сейчас забит гнилью. Качаясь, он присел отдохнуть на край дивана, и почувствовал, как тьма застилает глаза. Его почти переваренный завтрак просачивался через разорванные кишки и между пальцев.
Потребность посидеть рядом с Кэти теперь казалось переоцененной. Еще одна жалкая попытка поиграть в семью, ускользнуть от реальности и притвориться, что здесь, в аду, все просто отлично. Он освободил ее ногу из-под подушек, сел, положил ее ноги себе на склизкие колени.
— Только передохну минутку, — сказал он. — Но клянусь — это еще не конец. Поверь, все кончится не так, милая.
Давно он ее так не звал. Все стало портиться в последние месяцы, и он до сих пор не понимал, почему. Наверное, сам виноват — шансы на это чертовски велики. Он впал в клише, которых хоть и старался избегать по жизни, в большинстве случаев это не удавалось. В 37 из-за гребаных кустов внезапно выпрыгнул кризис среднего возраста и начал пожирать его заживо. Он провалился в предсказуемое и рутинное разочарование жизнью, которой теперь позади было больше, чем впереди. Где же вы, мудрость и благодать, когда так нужны, чтобы вернуть все как было? Он не знал.
Кэт в последние недели все чаще жила сама по себе, стала раздражительной, капризной, быстро проваливалась в депрессию и сильно тосковала по хорошей жизни, ускользающей от них. Он никак не мог побороть ощущения, что просто плохо старается.
Может, если бы он сдвинулся хоть на дюйм, они бы наконец достигли того, чего им так не хватало. Легкий мазок на огромной картине их мечты.
Пару месяцев назад она проходила через то же — после паники из-за рака шейки матки. Он уже видел, как подобные вещи превращали людей в фанатиков здоровой еды и сдвинутых на йоге чудиков. А кто-то обретал спасение в совсем ином. Кэти пару месяцев баловалась с герычем, но поняла, что это лишь самообман, как и он когда-то понял, завязывая с запоями. Она все пыталась отыскать другие способы облегчить бремя школьных надежд и мечтаний, которые постоянно напоминали о себе все эти годы.
Выпивка и наркотики не очень помогали, так что скоро они бросили — вот так легко и просто. Потом появился ребенок, и у мира вновь стали проявляться четкие перспективы и ясные углы. Текстура, направление и простота — то, что нужно.
С нежностью, которой он в себе даже не подозревал, Клей дотронулся до лица Кэти, вернул на место ее подборок, по легкости почувствовав, что челюсть сломана. Сначала Рокко ее вырубил, потом сорвал резинку с волос и обвязал руку, пока она слабо сопротивлялась.
Значит, Чаки Фариенте знал больше, чем думал Клей. Этот конченый урод пустил слушок по улицам, пока не возник какой-то дилер и не выдал ему все подробности о темных закоулках жизни Кэти и Клея. Ладно, все честно. Клей потратил последний несколько лет, копаясь в мусорке у Чаки и слушая самые, твою мать, скучные записи прослушки, какие только были в истории охоты на мафию.
Чаки послал Рокко сделать дело, думая, что это забавно — обставить все так, будто неудачно прошла продажа наркотиков. Жена копа с иглой в руке. Хочет замутить воду, чтобы всплыло темное прошлое, встала под сомнение честность Клея. Да он бы выглядел как грязный коп, который влез в Бог знает что. А его собственный департамент начал бы большое расследование, чтобы проверить и других офицеров. Никому же сейчас не нужна плохая пресса. Фариенте показал бы, как легко можно устроить натуральный хаос в полиции Нью-Йорка.
Хороший ход, Чаки.
Очень хороший.
Клей убрал с коленей ноги Кэти и увидел, что они теперь вымазаны в его крови. Поднявшись со стоном, вернулся в ванную, вынес Эдварда в спальню и одел его в новый костюм, который купила мама Кэти. Синие шорты, маленькие черные подтяжки, белая рубашка с воротником. Кэти это все почему-то не нравилось, а вот Клею даже очень. Так его сын выглядел старше — как будто у него еще осталось время пожить.
Он отнес Эдварда в машину. Провозившись несколько минут, наконец разобрался с детским сиденьем и пристегнул сына ремнем. Милашка все еще сходил с ума, лая с таким высоким писклявым подвыванием, что Клею это уже даже начинало нравиться. Мелкая псина яростно бросалась на проволочную сетку, стоявшую вдоль дороги.
